Евгений Воробьев - Охота к перемене мест
— Всего на полгода! Тебя надбавка к зарплате совсем не интересует? Шесть десятых!
— Надбавку платят, имея в виду дополнительные трудности быта. Но это не компенсация за отказ от жены, от детей! Ты же сам здесь не одиночкой живешь, с Ириной.
— А на три месяца?
Галиуллин посмотрел на Пасечника укоризненно.
— Молчу, молчу...
— Ты позабыл мое давнее условие с Зиной. Не расставаться надолго.
В тех редких случаях, когда разлука была неминуема, он и Зина наперебой притворялись — один перед другим — бодрыми, почти веселыми. Но Галимзян знал: как только она останется одна, у нее покажутся слезы на глазах, увянут, сделаются более покатыми плечи, удрученно опустятся руки...
— Уговаривать тебя совесть не позволяет, — Пасечник забыл, что именно этим занимался все утро. — Ты же не капризная бабенка, которая заупрямилась и набивает себе цену.
— Моя цена без запроса: хотя бы одна комната.
— Поедем в коммунальную контору. Авось Слободян какую-нибудь крышу найдет. Вот мой драндулет стоит. Самый замызганный.
— Я и твою серую «Победу» помню. Которую ты купил после Африки.
— И права получил в Асуане, — вспомнил Пасечник, трогая с места пропыленные «Жигули». — Шоферов не хватало, наши обучали арабов. Я присоединился к арабам. Там водительские права получить — раз плюнуть. «Как у вас новички сдают экзамен?» — спросили наши у полицейского офицера. Он разъяснил: «Тому, кто проедет в праздник через базар и никого не задавит, выдаем права». — «А если задавит? — спросил я через переводчика. — Тогда пересдает?» Но полицейский не ответил потому, что не понял шутки, или потому, что понял...
Пасечник был удивительно непоследователен. По дороге он то сбивался на тон экскурсовода и славил местные достопримечательности, то был настроен весьма критически:
— Видишь слева на холме неказистое светло-голубое зданьице? С твоего разрешения — баня. Зачем ее воздвигли на самом на юру? Чтобы не приходилось показывать дорогу приезжим. Баня видна отовсюду!
Баню эту недавно прославил Садырин. Сразу после приезда он помылся, попарился, вышел чистенький, напился, подрался, вывалялся в грязи, и ребята приволокли его обратно в баню.
Минутой позже Пасечник с увлечением рассказывал об остроумных с инженерной точки зрения находках Ромашко при монтаже затворов для глубинных отверстий плотины.
— А вот там, в низинке, клуб «Гренада». — Пасечник с раздражением кивнул влево. — И за квартал не увидишь. После дождя на танцы удобнее всего ходить в болотных сапогах. К «Гренаде» стекаются дождевые потоки со всех окрестных улочек...
«Гренада» осталась позади, и Пасечник заладил свое — как ему нужен сейчас Галимзян! А зимой будет еще нужнее.
— Незаменимых людей нет, — твердо сказал Галиуллин; не думал, что его слова вызовут такое возмущение.
— Неправда! Вредная неправда!
Пасечник колотил ладонями по баранке и все больше распалялся.
Эта неправда завелась еще во времена, когда модно было называть людей винтиками. В сравнении человека с этим самым винтиком кроется, может быть, неосознанная, но оттого не менее вредная попытка отучить личность от самостоятельности и одновременно — от чувства собственного достоинства.
— Винтики, гайки — все они заменимые. Что значит — маленький человек? Это унижает личность! Не нравится мне и когда писателей называют инженерами человеческих душ. Наш брат инженер, он с бездушными механизмами дело имеет. При чем здесь человеческая душа?
— Ну и раскипятился! Сейчас вода в радиаторе закипит. Ты сам часто уверял, что незаменимых людей нет.
— Был за мной такой грех. Но больше от меня такой глупости не услышишь. Есть, есть, есть незаменимые! И это очень хорошо, что они есть. И всегда будут! И в науке, и в искусстве, и в спорте, и в медицине, и в монтажном деле. Талант воспитать вообще невозможно. Я это понял, и тоже с опозданием. Взять хотя бы Ромашко или Чернегу. Нигде сумма средних дарований не может заменить таланта. Вот шахматы: сто перворазрядников будут толпиться у шахматной доски, и спорить, и толкать друг друга локтями, а гроссмейстера все равно не одолеют. Тут количество не переходит в качество. Каждый человек рождается в единственном экземпляре. Поэтому и придумали отпечатки пальцев, — он посмотрел на свои ладони. — А уши? Сам прочел: нет на нашей планете двух людей с одинаковыми ушами. Каждый человек по-своему уникален. И когда он умирает, его заменить никто не может... А ты говоришь — незаменимых людей нет! — Оба рассмеялись. Пасечник так громко, что заглушил пассажира. — А если кого нужно заменить, снизить в должности — трудовое законодательство не позволяет. Управляющий трестом не имеет права уволить работника, который его не устраивает! Вот так приговорила меня судьба-индейка к Рыбасову — и никакая гайка. Все бумажки у него в ажуре, от сих до сих, пятью пять двадцать пять, а в творческом отношении импотент. «Я несу ответственность!» Носит, носит взад-вперед свою ответственность, все боится, что надорвется и наживет грыжу...
Пасечник с удовольствием разглагольствовал, так давно не говорил по душам с Галимзяном. Тот умел терпеливо слушать, можно быть уверенным, что не станет перебивать, а если и последуют реплики несогласия, то односложные...
Проехали город из конца в конец. Галиуллин все поглядывал направо:
— А где же Ангара? И набережной не видно...
Берег сплошь застроен неряшливыми постройками, большими и малыми. Бетонный завод, автобазы, склады, подъездные пути к ним, гаражи.
— Местные жители любуются Ангарой только с плотины, с бетоновозной эстакады, — пожаловался Пасечник.
Беда в том, пояснил он, что левобережный Усть-Илимск проектировался как поселок городского типа. А что значит поселок городского типа? Тот же город, да только незаконнорожденный.
Нетрудно было предугадать, что поселок перешагнет свои границы. Уже выросли кварталы пятиэтажных домов, зачаты девятиэтажные.
А повивальной бабкой города был не многоопытный Гипрогор, а ведомственный Гидропроект. Он славен своими плотинами, гидростанциями, но драгоценного вклада в зодчество пока не внес.
Визит управляющего Пасечника произвел впечатление на начальника коммунального отдела Слободяна, но его жилищные ресурсы от этого не увеличились.
В Слободяне странно уживалось чуткое отношение ко всем, кого он должен обеспечить крышей, с бесцеремонным вмешательством во вкусы парней и девушек. Чуткий грубиян!
Вот и сейчас Пасечник и Галиуллин, входя в кабинет Слободяна, услышали его напутствие двум длинноволосым парням:
— Приходите завтра. Но сперва постригитесь. Направлю в хорошее общежитие. А до парикмахера и разговаривать не стану.
По убеждению Слободяна, самые кричащие приметы безнравственности: у парней — длинные волосы, а у девчат — брюки.
— Значит, так ничего мы с вами, Слободян, и не придумали? — спросил Пасечник. — Не нашли жилье для бригадира?
— Забронированы только квартиры, комнаты для будущих уборщиц. Прошу не обижаться, Николай Павлович, но легче найти управляющего трестом, чем уборщицу. Зарплата у них — сами понимаете. Шестьдесят рублей да коэффициент шесть десятых, итого девяносто шесть рублей в северном климате. Вот комнатами и пытаемся соблазнить. И то без особого успеха. Это где-то безработица, а в Усть-Илимске с самого его рождения — безрабочество. Раньше мы писали на щитах, в объявлениях «требуются», а теперь «приглашаются». Вместо обидного слова чернорабочий — разнорабочий. В больнице вместо «няня» — санитарка. Придумали слово «техничка», чтобы не стеснялись наниматься в уборщицы... Еще раз прошу не обижаться, Николай Павлович, но только без моих «техничек» ваша научно-техническая революция загремит...
— Поеду к начальнику строительства... Может, удастся что-нибудь из вашей брони отхлопотать.
— И не мечтайте! Даже обком не может отменить этот приказ. Вы представляете себе, как будут выглядеть мужские общежития без уборщиц! А я хорошо представляю. Потому что тема моей дипломной работы — «Влияние жилищно-бытовых условий на текучесть кадров».
Слободян сообщил это таким тоном, будто своей дипломной работой говорит новое слово в науке; заочно заканчивает какой-то институт в Иркутске.
Он поглядел на удрученного Пасечника и участливо спросил у Галиуллина:
— Может, у вас жена не побрезгует? Она техничкой не работала?
— Маляр пятого разряда.
— Жаль, высокая квалификация.
— Два года назад посылали на общесибирский конкурс маляров. Она тогда на третьем месяце была. Если бы не ее интересное положение, может, и на первое место забралась бы.
— А если с самой Зиной посоветоваться? — предложил Пасечник; только крайние обстоятельства делали его таким настырным.
Галиуллин неопределенно пожал плечами.
— У меня и язык не повернется...
— Разговор с Зиной беру на себя.
— Зина еще подумает — тебя подговорил, а у самого смелости не хватило.
