Илья Маркин - На берегах Дуная
— Настроение солдат венгерской армии, — резким голосом говорил он, — показывает, что венгры слишком слабая поддержка для гитлеровцев. И если мы ударим именно сейчас, когда немцы не оправились от провала своего наступления, то венгры бросят фронт и начнется массовый переход их солдат на нашу сторону. А это значит, что в немецкой обороне образуются бреши, которые им нечем будет закрыть.
Алтаев всем своим существом чувствовал неправоту основного мнения начальника штаба, но убедительных доказательств для опровержения этого мнения не было. Мысль о том, что Гитлер из-за поддержания своего личного престижа не откажется от наступления на Будапешт, была верной, но она основывалась не на точных фактах, а на анализе всех действий Гитлера за время его властвования. А эта мысль была основным доводом Алтаева.
— Константин Николаевич, — заговорил, наконец, Шелестов, — а как вы оцениваете факт переброски двух танковых армий с англо-американского фронта на восток?
— Этого нужно было давно ждать, — не задумываясь, ответил Дубравенко, — это последний резерв Гитлера, и он его использует для прикрытия берлинского направления.
— А почему одна из этих армий не может быть переброшена в Венгрию?
— С какой целью?
— Прорваться в Будапешт, отбросить наши войска за Дунай, сохранить за собой «альпийскую крепость» и в конечном итоге затянуть войну, чтоб выторговать выгодный мир.
Довод Шелестова несколько поколебал Дубравенко. Он задумался, хмуря брови, и заговорил глухим голосом:
— Это, конечно, верно. Но безрассудство защищать Альпы и открывать дорогу на Берлин.
— А разве все действия Гитлера во время войны были разумны и логичны? — вновь вмешался Алтаев.
— Гитлер — это еще не все, — ответил Дубравенко, — он пешка в руках главных заправил. Генеральный штаб, генералы руководят всеми действиями…
— Вы недооцениваете значение Гитлера, — прервал его Шелестов. — Нельзя забывать, что он диктатор. И генералы дрожат перед ним.
— Тем более, после неудачной попытки свалить его, — добавил Алтаев, — они хотели от него избавиться, но не удалось, и сломали на этом головы. И теперь никто из них пикнуть не посмеет.
Дубравенко молчал. Он понимал правоту последнего довода, но никак не мог согласиться с тем, что главное для гитлеровской Германии — защита Альп, а не удержание восточных границ и Берлина.
— Я считаю, — заговорил Алтаев, — вывод может быть только один: гитлеровцы будут рваться к Будапешту, и нам еще придется вести тяжелые оборонительные бои. Поэтому главное сейчас не подготовка контрнаступления, а создание прочной обороны. Не расхолаживать войска тем, что противник уводит с нашего фронта свои танковые дивизии, а готовить всех к новым оборонительным боям и к последующему решительному наступлению на Вену.
— Безусловно, — поддержал его Шелестов, — рассчитывать на легкую победу нельзя. Гитлер еще немало наделает пакостей. Что бы ни было, но в Альпах он видит свое спасение. И свою «альпийскую крепость» он будет защищать. А Дунай — это передний край «альпийской крепости».
Шелестов посмотрел на Дубравенко. Начальник штаба сдвинул кустистые брови. Лицо его было хмуро, глаза прятались под длинными ресницами.
— Теперь нужно решить еще одно, — сказал Алтаев: — где противник всего вероятнее нанесет новый удар.
И опять разгорелся яростный спор. Дубравенко доказывал, что выгоднее всего противнику бить по правому флангу или центру армии. Алтаев был твердо убежден, что новый удар будет именно на левом фланге.
К двум часам ночи было выработано основное решение: готовить войска армии к отражению нового наступления противника, а для этого усилить левый фланг и все резервы держать в центре.
Сейчас же Алтаев связался с командующим фронтом и доложил ему принятое решение. Маршал Толбухин, не перебивая ни одним замечанием, выслушал Алтаева и, когда он закончил докладывать, заговорил:
— Я согласен с вашим решением, только прошу учесть еще одно обстоятельство. Сейчас Второй Украинский фронт готовит решительный штурм окруженной группировки. Поэтому все ближайшие резервы Верховное Главнокомандование передает Второму Украинскому фронту, а мы должны обойтись своими силами и средствами, которых — вы хорошо знаете — у нас не слишком много. Так что рассчитывайте на то, что у вас есть. Завтра я у вас заберу кавалерийский корпус. Он пойдет ликвидировать мелкие группы противника в лесах под Будапештом. Так что казаков в свои расчеты не принимайте.
Алтаев облегченно вздохнул. Сразу стало как-то легче на душе. Теперь он был твердо уверен в правильности того, о чем он мучительно раздумывал. Неуверенность и колебания отошли в прошлое.
— Константин Николаевич, — обратился он к Дубравенко, — я прошу вас лично заняться увязкой вопросов взаимодействия между родами войск и особенно разведкой. Офицеров штаба послать во все дивизии, вызвать ко мне командиров корпусов — и все силы на укрепление обороны!
— Слушаюсь, — ответил Дубравенко и торопливо вышел из кабинета.
Алтаев долго молчал, глядя вслед ушедшему начальнику штаба. Он знал, что Дубравенко предстоит большая, очень большая работа. От принятого решения до претворения его в жизнь так же далеко, как далеко от зарождения в голове конструктора идеи создания новой машины до пуска этой машины в действие. Нужно разрешить и увязать между собой сотни различных вопросов, согласовать и направить к выполнению единой цели самые разнообразные виды оружия и боевой техники, организовать и руководить работой десятков тысяч людей. Более чем на сотню километров по фронту и почти на столько же в глубину раскинулись войска гвардейской армии. И сейчас каждое отдельное звено, каждое подразделение, часть, соединение нужно было объединить в единую, четкую, гибкую систему, которая должна работать, как безупречный механизм, без скрипов, без рывков, без единой задержки.
И большую часть этой работы должны были выполнить штаб и лично начальник штаба армии.
— Кажется, обиделся Дубравенко? — опросил Алтаев члена Военного совета.
— Не может быть, — ответил Шелестов, — он явно не прав и, видимо, понял свою неправоту.
— Я все-таки попрошу вас, Дмитрий Тимофеевич, поговорите с ним. Очень плохо, когда между командиром и начальником штаба возникают разногласия. Тогда все скрипит и ползет через пень-колоду.
IVТрое суток похода по вражеским тылам и, особенно, удачный налет на полевую немецкую комендатуру, где удалось захватить много документов и карту с нанесенным на нее положением трех немецких дивизий, окрылили Бахарева. Его группа наводила на немцев страх, и они, бросая все, в панике разбегались, не зная, что против них действовало менее десятка советских разведчиков. Потом Бахарев решил не ввязываться в мелкие стычки, а осуществить более серьезное мероприятие. По захваченным документам он узнал, что в небольшом имении, вдали от крупных населенных пунктов, разместился пункт управления начальника тыла немецкого танкового корпуса. На этот пункт и решил Бахарев напасть, взять в плен генерала или ответственного офицера, захватить побольше документов и, как всегда, скрыться в горных лесах.
Два дня, притаясь на опушке рощи в полукилометре от имения, разведчики изучали пункт. По дороге к имению то и дело сновали легковые автомобили, изредка проезжали грузовики. Особенно обнадеживало Бахарева то, что ни в самом имении, ни на подступах к нему не было видно подготовленной обороны и серьезной охраны. Только у двухэтажного дома, сменяясь через два часа, стоял часовой с автоматом.
В час ночи, когда обычно в имении все замирало, разведчики бесшумно двинулись вперед. Сам Бахарев шел впереди с Косенко и Мефодьевым, остальные пробирались в сотне метров за ними. Густая темнота предвещала полный успех дела. Однако все пошло не так, как намечал Бахарев. Они еще не дошли до крайнего дома, как в воздух одна за другой взлетело шесть осветительных ракет и сразу же ударили два автомата, затем к ним присоединился пулемет и еще несколько автоматов.
С первых же выстрелов Бахарев понял, что налет не удался, и, как только догорели ракеты, поднял группу и броском отвел ее в рощу. Теперь нужно было уходить и как можно скорее и дальше.
А в имении все ожесточеннее разгоралась стрельба, сериями взлетали вверх осветительные ракеты, шумели автомобильные моторы.
Но разведчики были уже далеко, и Бахарев облегченно передохнул, радуясь, что так легко удалось ускользнуть от противника.
— Товарищ гвардии капитан, через сорок минут — донесение, — напомнил радист.
— Отскочим километра на три и передадим, — ответил Бахарев и приказал парному дозору выдвигаться вперед.
Прошли километра три. Бахарев хотел было приказать остановиться и развернуть рацию, но впереди мелькнули два желтых огня и послышался шум мотора. Навстречу шла какая-то машина. Бахарев свернул вправо, и группа броском по рыхлому снегу отскочила в сторону. Желтые огни приближались. Все залегли в снег. Позади первой пары огней виднелась вторая, за ней третья и четвертая. Расстояние между ними все время увеличивалось. Первая машина шла на полной скорости, остальные заметно притормаживали. Видимо, это были бронетранспортеры. Головной часто останавливался, разворачивался то вправо, то влево, настороженно шаря лучами прожекторов по сторонам. Когда первый бронетранспортер развернулся, его фары уставились прямо на разведчиков. В ярких полосах лучей на белизне снега предательски чернела глубокая извилистая дорожка, где только что прошла группа.
