Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

Банька Огуречного мужика дымилась. Ехали влиятельные гости, а Андрей Куга в их честь устраивал колбасный день. Официально это называлось — встреча Нового года в сельской тишине.

Днем к Андрею зашел Жанис. Выкурил сигарету и, собираясь восвояси, спросил:

— В котором часу ждут?

Узнав, добавил:

— Кому нынче колбаса не понравится! То-то и оно-то.

И ушел тихо-спокойно, как всегда.

Спустя некоторое время из «Амуров» с жутким тарахтеньем вылетело странное средство передвижения. Свежевыпавший снег закружился вихрем и поплыл, как высвеченное солнцем облако.

Лесная дорога — не двусторонняя трасса. Если едет один, другой должен уступить дорогу. В данном случае предпочтение полагалось отдать председателю — как-никак он вез гостей, плавной рысью, в двух подводах. Но у Пильпука был свой расчет. Если Айвар Берзинь не уступит, лошади сами поймут, кто главный возница. Рысаки, заметив устройство Жаниса, встали на дыбы, словно навстречу им неслась стая волков. Постояв секунду, рванули в сторону. Оглобли сломались, сани с седоками кубарем полетели в канаву. Гости, к счастью, остались целы, а ушибы не стоили того, чтобы из-за них хныкать. Сконструированные Пильпуком аэросани тем временем описали широкую дугу и по другой дороге подъезжали к «Амурам». Горожанам же пришлось топать пешком пять километров.

Когда столичные гости вошли во двор Огуречного мужика, ведя в поводу лошадей, баня уже успела порядком остыть.

Жаниса упрекнуть было не в чем. Не было для этого оснований. Разве где-нибудь сказано, что к саням нельзя прилаживать мотор?

Об экзотичной встрече Нового года слух, естественно, разнесся по всему колхозу. Хотя аэросани были изобретены много лет назад, в Озолгале каждый день на них не катались. Председателю крепко запомнились те зимние сумерки.

О Жанисе говорили всякое, соседи сошлись в одном:

— Пильпук еще и не то может выкинуть. Никогда не знаешь, что у него на уме.

Жанис тем временем спокойно пиликал на скрипке. Чем еще заниматься в долгие зимние вечера? Не обходилось и без ехидства:

— Корова осталась передойницей, а у этого фокусы в голове.

— Как без теленка теперь жить будет?

Самый близкий сосед Рейнис Раюм, прослышав о санях, понимающе усмехнулся, а что корова ходит яловая, за это Пильпуку от него досталось:

— Корова твоя, но молоко — дело государственное. Я, как бывший депутат, в таких вопросах кумекаю. Поселок должен план выполнять. Нужны телята и масло.

— То-то и оно-то, как поглядишь.

— Не «как поглядишь», а как в аптеке. Прозевал, когда корова в течке была?

— Ей-богу, не заметил.

— Тут ничего не стоит дойти до Ольгиного быка. Не надо бегать в центр, где эта бабенка со шприцом. У нас в Заливе все под рукой.

Жанис слушал и не понимал, всерьез это или в шутку говорится. Не припоминал он, чтобы Рейнис кого-нибудь отчитывал. Поэтому направил разговор по другому руслу:

— А не выпить ли нам маленько? У тебя пиво-то водится?

Пиво и вправду водилось и, шурша пеной, лезло из бутылок.

Мужики рассуждали о политике и колорадских жуках.

Послушать со стороны, в голову не придет, что один из собеседников ветром подбит. Если взять меркой здравомыслие, не найдешь к чему придраться. Но то, что Пильпук не стоял твердо ногами на земле, было ясно как дважды два — четыре. И не заросший огород, и не подмоченное сено тому доказательство. Без жены Жанису и впрямь трудно было справиться с хозяйством. Беда была в другом: у него душа не лежала к земле. Пильпук об этом не говорил. Какой смысл жаловаться, что это даст?

Еще с мальчишеских лет его тянуло прочь от плуга, от косы. Не потому, что боялся работы, просто работа была не та, не настоящая. Нужда приковала к земле. А жажда чего-то несбыточного осталась. Чего именно, Жанис сам не знал. Иногда он доверял ее скрипке, другой раз воплощал в колесе, а то и выковывал в каком-нибудь никому не нужном пустяке. Жанис охотней чинил крыши и развозил почту, чем сгребал сено. А настоящий крестьянин прежде всего отсидит в борозде — делу время, потехе час.

Пильпука иногда называли книгочеем. И тоже с пренебрежением:

— Дрыхнет над своими романами, а вишню, глянь, скворцы склевывают.

В «Амурах» чтива было немного, несколько томов не библиотека. Так, валялось где-то по книжке. Без всякой связи. «Занимательная физика» и жизнеописание Шаляпина. Стихи Порука[8] и справочник механизатора. Еще «Камень и боль», тяжеловесным слогом написанный роман о жизни и творчестве Микеланджело. Сей труд, по страничке в день, он одолевал год. Достаточно было соседям прочесть диковинное название, чтобы убедиться: тратить время на такую чепуху — шалопутство.

Жанис хватал всего понемногу и не печалился, что ничего не удавалось ему по-настоящему. Жил, и все. Вряд ли дочки его поймут. Оттого он и боялся перемен, догадывался: в новой обстановке крылья для его полуполетов быстро пообстригут. В Заливе никто его свободы не стеснял. Другие стонали: в старости, мол, дни текут все однообразней и тяжелей, а он про себя думал — грех жаловаться. Жанис не беспокоил колхоз и ждал того же от колхоза. Но добрыми намерениями ад вымощен. Кой черт дернул его переться навстречу председателю и его свите на аэросанях?

К Айвару Берзиню Жанис не имел никаких претензий. Равно и к гостям. Видно, так Пильпук был устроен: хлебом его не корми, дай сыграть хорошую шутку. Сколько раз на торжествах благодаря его добродушному виду притуплялась бдительность хозяек — а тем временем исчезал котел с капустой. Не имел он также ничего против Огуречного мужика, и не раздражали его ни колбасные дни, ни ветчинные. Но что-то, знать, скребло. То ли помпезность, с какой принимали гостей, то ли поиски укромного уголка. А может, и таинственность, с какой все обставлялось. Там, где секреты, весьма к месту сюрприз.

Пильпук высидел его на свой манер. Глядя, как говорится, сквозь призму «подвижного состава».

Жанису надоело копаться в приусадебной земельке — слишком уж скучное занятие. Ежедневно бывая на людях, он прослышал в молочном пункте, будто кое-кто разжился на ранней картошке: накопал себе полный грузовик и повез на дальний рынок. Деньги в карман, шоферу спасибо в ассигнациях, и все дела. Жанис прикинул, что в «Амурах» земля для картошки подходящая и поле ему забот не прибавит. Нужно лишь хорошенько его унавозить, пару раз окучить — и выкапывай рубли. Сказано — сделано. Как в сказке. Пильпук задумал разбогатеть за одно лето и потому возделал площадь в три раза больше положенной по уставу. Посадил свою скороспелку. Весна выпала благоприятная, вскоре сквозь землю пробились всходы.

Чужие хлопоты всегда привлекают внимание. Так и в этот раз. Примчался сам председатель. Приусадебные земли он никогда еще шагами не мерил. Если у кого-нибудь участок и раздался на одну или две десятых после нуля с запятой, никто не придирался. Возможно, и на Жаниса не обратили бы внимания, не подвернись случай припомнить ему кувыркания в сугробах.

Разговор был короткий. Один вещал, другой слушал. И со всем соглашался. То-то и оно-то.

Но покаяние не спасло. В тот же день приехал трактор, на нем чужой тракторист — и распахал лишнюю посадку. Наказание заслужил Пильпук, а досталось картошке.

Такого в колхозе не помнили и потому долго еще обсуждали и спорили, можно так поступать или нет.

Жанис ездил на молочный пункт и делал вид, что перепашка его не касается. Прошло много времени, прежде чем Пильпук заставил заговорить о себе снова. И теперь уже не только в колхозном масштабе.

В тот вечер председатель вместе с семьей сидел в большой комнате и ужинал. Айвар Берзинь по-прежнему ютился в старом одноэтажном деревянном доме и ждал, когда строители закончат многоквартирный жилой дом. Прямо под его окнами пролегала дорога. Председатель прекрасно жил бы здесь и впредь, но дорожная магистраль — шум днем и ночью — раздражала. Будущий поселок воздвигался в стороне и сулил тишину.

Ужин близился к концу. На дороге послышалось скрежетанье. Председатель силился не обращать внимания. Раздался грохот, звон стекла, ветхое здание задрожало. Когда семейство опомнилось от испуга, никто толком не мог понять, что произошло. В комнату въехало нечто похожее на пушку. Айвар Берзинь выскочил на улицу. На цоколь дома носом вскарабкалась машина. Ни в одном парке сельскохозяйственной техники председатель не видел ничего подобного. Больше всего его смущала ядовито-желтая надпись на боках агрегата — «Колхоз «Варпа».

В памяти уже сгладились те послевоенные годы, когда действовали бандиты. Эта была, пожалуй, самая крупная сенсация в Озолгале за все времена. Эхо от нее прошло по всему району. Те, кому положено расследовать подобные случаи, быстро добрались до «Амуров».

Пильпук не отпирался. Показал в сарае место, где прятал под прошлогодним сеном немецкую танкетку: жалко, мол, было отдавать такой хороший подвижной состав на переплавку. Позже, правда, испугался и на знаки отличия намалевал название колхоза. Случись что не так, сразу видно: не притязает он на столь крупную личную собственность. Почему напал на дом председателя? А за картошку. Око за око, тем же путем. Хотел попугать. Пусть проверят, коли хотят, дуло-то пустое.