Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
Люда дернула его за рукав. Он вздрогнул и очнулся.
— Вот что, — сказал он тихо, — вы идите… Идите, а мне… Мне надо вернуться…
Он живет так, будто для него уже все кончилось? Разве он уже совсем ни на что не способен?..
— Что, стихи?.. Новые стихи?.. — спросила с надеждой в голосе Люда.
— Стихи?..
Нет, стихи он писать больше не будет… Не будет…
— Идите, идите, — громче и резче сказал Ратников. — А я вернусь. Мне надо…
4
В деревню девушки возвратились под вечер. Ратников сидел в горнице запершись, и они постучали. Он открыл дверь, стоял, загораживая собой проем. Наконец сказал:
— Поесть найдете там, на кухне. На кухне и в подполе.
Он еще постоял молча и затворил дверь — лязгнул крючком.
Люда скривила губы, а Надя закрыла лицо ладонями.
Ратников слышал сначала, как Люда успокаивала Надю, и как девушки шептались, и как Люда называла его солдафоном и дураком, но уже через десять минут он перестал улавливать, что происходит в доме или на улице.
Когда стемнело, Люда опять постучала в горницу. Выждала и крикнула:
— Сережа!
Он не отозвался.
— Сергей! — снова крикнула она.
Тогда Ратников открыл дверь. Девушки глядели на него обиженно.
— Простите меня, — тихо сказал он. — Я хам. Вам и так тяжело, а я… Но я не могу… Мне надо… Не обращайте на меня внимания… На сеновале переспите.
Он вернулся в горницу, притворил за собой дверь, собрал постельное белье, на котором девушки спали накануне, вынес его и спихнул на руки Люды.
— Спите на сеновале. Там хорошо. Ладно?
5
Наутро девушки нашли на кухне кринку парного молока, хлеб и творог. Рядом лежала записка: «Некогда мне. Простите».
Люда сунулась в горницу — дверь была заперта.
— Ты завтракал?
— Ешьте, ешьте, — отозвался Ратников.
— А ты?
— Отстань! — крикнул он.
Люда закусила губу и отошла от двери. Через полчаса вновь постучала:
— Мы уезжаем домой.
Ратников помедлил, потом сказал:
— Счастливо.
— Свинья! — крикнула Люда.
Ратников слышал, как девушки выскочили из дома, слышал, как хлопнула калитка, и опять, как вчера, перестал замечать, что происходит вокруг. Не различал шепота за окном, не заметил и заглянувшую в окно Люду.
А Люда увидела Ратникова, хмуро вглядывавшегося в страницы толстой тетради в клеенчатом коричневом переплете, увидела множество чертежей — в рулонах и развернутых, приколотых кнопками к полу, и тихонько покашляла.
Ратников вздрогнул.
— Мог бы ты объяснить все по-человечески? — спросила Люда.
Сморщившись, Ратников тяжело поднялся и захлопнул перед ее носом окно. Люда высунула язык, и Ратников задернул занавеску.
«Вот так, — думал он с тоской, — надо сразу кончать со всем, что будет мешать. Сразу…»
Глава XV
1
Ратников опять остался один. Но и потом, когда возвратилась из города мать, он все равно был один. Он, и только он, один во всем мире мог сделать то, для чего учился, думал, для чего родился, рос.
Когда явилась мать, Ратников сразу увидел, что за эти несколько дней она совсем состарилась. Еще больше отяжелела ее походка, морщины, собранные на лице в узлы, уж не разглаживались, руки дрожали, а голова стала совсем белой.
Он прижал к себе ее голову. Мать заплакала. Шарила по его груди руками, шептала сквозь слезы:
— Сыночек ты мой! Сынок! Радость моя единственная!
— Мама, — прервал он ее, — мне надо работать. Я буду много работать. И прошу тебя только об одном: не мешай. Мне надо… Понимаешь, надо!..
Мать оторвалась от его груди, мокрыми глазами глядела снизу. Она сглатывала душившие ее слезы, и такая печаль, такая боль были в ее взгляде, что Ратников понимал, как нужна ей теперь его веселость, его ласка, и ощущал всю жестокость того, что собирается сделать, и ему хотелось обнять свою старую мать и вместе с ней заплакать.
Он справился с этой минутной слабостью. Глядел без улыбки.
— Мама. Прости меня! И оставь одного. Мне пора… А сама к Яковлевне сходи. Она просила, чтобы ты зашла.
2
Пересиливая охватившую ее тревогу, тетка Настя принуждала себя не думать плохо, но не могла уйти сразу, не могла оторвать тоскующего взгляда от лица сына. Долго вглядывалась в его худые бледные щеки, в его блестевшие лихорадочно глаза, в его плотно сжатые губы — глядела, будто прощалась на век. А Ратникову все трудней было выдерживать ее взгляд, все больше разрасталась в нем жалость к этой маленькой старушке, такой родной, каких не было и не будет больше на земле и какую он обрекает отныне, жестоко обрекает на полное, безутешное одиночество, на такую пустоту, которой нет конца.
Ратников еле сдерживал себя, чтобы не кинуться к матери, не обнять ее. Он не мог себе позволить этого, потому что не хватило бы потом у него сил подавить в себе нежную жалость и первобытную утробную жажду ласкать, успокаивать, согревать своим теплом эту старую женщину, выносившую его в себе, давшую ему жизнь и такую беспомощную теперь.
Долго глядели они друг другу в глаза. Тоскуя, тетка Настя все же не знала еще, что с этого дня у нее в жизни больше не будет радости. А Ратников, который твердо решил, как станет жить дальше, тоже не знал всего, что его ждет. Не знал Ратников и того, много ли успеет сделать и есть ли в этом его труде смысл.
И оба они, мать и сын, не предполагали, что мало, очень мало осталось им быть вместе.
Глава XVI
1
Первые дни Ратников почти не выходил из горницы. Звала мать к столу — молчал, опять звала — появлялся. Проглатывал что-нибудь и снова уходил. Требовалось вспомнить все, чем жил когда-то, из чего складывался постепенно замысел и что он успел закрепить на бумаге в записях, чертежах и расчетах.
Но дни шли, и настроение Ратникова менялось. Еще не все бумаги были разобраны, рассортированы, а он вдруг разочарованно охладел к ним: в бумагах находил лишь разрозненные куски, лишь путь поиска. Испытывая к этим чертежам и тетрадям все большее пренебрежение, он вдруг понял, что замысел, который возник у него в институте и мешал ему работать над дипломным проектом, — замысел этот все еще продолжает вызревать в нем. Ведь он не расставался с ним и в армии, когда долбил скалистый грунт, и в госпитале, когда вспоминал тайгу, и сойки, и запрятанный среди них город…
Город в тайге и теперь приходил ему на память, он снова видел его улицы, плавно
