Хозяйка леса - Вера Федоровна Бабич
Охоте конец. Парфенов довольно ухмылялся. Надолго запасся дичинкой. Сегодня ему повезло: беляка взял. Раненый зайчишка ушел было спасаться в осинник, но разве Ласка упустит? В поезде его увидят свои. Пусть завидуют его удаче. Может, и Куренков с комсомольцами был на субботнике? Скорее, Ласочка, на развилку! Туда подадут рабочий поезд, и мы с тобой заберемся на площадку.
Черт побери, таки лезет под ноги каждая кочка! Парфенов поднялся с земли и тотчас же опустился прямо в сугроб, вскрикнув от резкой боли в ноге. «Ласка, Ласка!» — звал Парфенов убежавшую вперед собаку. Ласка мчалась на зов хозяина, снег вихрился под ее лапами. «Ласочка, что будем делать, а? Посеревшее лицо Парфенова морщилось от боли и отчаяния. «Ласочка!» Парфенов обнял собаку. Лайка лизнула его в лицо, запрыгала вокруг, залаяла, как бы вопрошая: «Ну, что ты тут делаешь? Вставай, пойдем».
На развилке прокричал паровозик рабочего поезда: «Жду-у!» Парфенов на четвереньках пополз из сугроба, вскинул ружье. Прогремели выстрелы. С елового лапника взметнулся столб снежной пыли. Перекатное эхо долго не угасало. На делянке Куренкова — сборщики шишек. Может, они услышат, поймут: человек зовет на помощь. Коля — молодой бухгалтер лесничества — знает, что он на охоте. Коля звал его на субботник… Ах, как горит ушибленная нога! Огнем горит, сапог стал тесным, если не шевелиться, боль можно терпеть. Неужели перелом? Парфенов беспомощно оглядывался вокруг, прислушивался. Тишина. Синие тени ползут из чащи. Острые иглы впиваются в лицо. Мороз крепчает. Хотя бы один человеческий голос! Вероятно, Самоцветова ушла со своими общественниками на поезд. Дать еще сигнал?
Ласка с недоумением смотрела на хозяина: «К чему такая оглушительная пальба?»
Темнело. Морозная мгла сгущалась.
…Ночью Анастасию Васильевну разбудил осторожный стук в окно. Она открыла форточку. Куренков? Что ему нужно? Накинув полушубок, она открыла входную дверь. Свет лампочки упал на встревоженное лицо мастера.
— Настасья Васильевна, Гаврила, с охоты не вернулся. Не иначе, беда с ним приключилась.
Анастасия Васильевна разбудила Колю. Коля подтвердил предположения мастера. Да, Парфенов утром собирался на охоту. Он, Коля, звал его на субботник, но Гаврила Семенович сказал, что он, дескать, не дурак тратить свой выходной на сбор шишек.
— Куда же он пошел, Коля?
— Не знаю, Анастасия Васильевна. Когда мы собирали шишки, я слышал выстрел со стороны Черного бора… А не мог он заночевать у дяди Саши?
Куренков махнул рукой, как бы отметая предположение Коли. Гаврила со всеми разругался. Бирюком жил.
Проснулась Матвеевна, заахала. В такой морозище шастать по лесу? На чем ехать, где искать?
— Попросим мотовоз с вагончиком, — сказал Куренков. — Коля, лети в общежитие, разбуди Сергея, а мы, Настасья Васильевна, с тобой к главному. Начальник депо — человек черствый, его не упросишь. Алексей Иванович поможет.
Матвеевна принесла из кладовой два фонаря «летучая мышь».
Еще издали Анастасия Васильевна увидела спет в окне Баженова.
— Полуношничает наш Алексей Иванович, — с уважением проговорил Куренков. — Чертежи-то наши завод принял. Обещали опытный образец машины сделать.
— Разве он закончил чертежи?
Куренков сказал, что главный инженер — человек скромный, занимается себе делом и не кричит, не шумит. Он, Куренков, всегда готов помочь главному.
По гребнистым волнам сугробов бежит робкий свет «летучей мыши». Поселок спит. Черное небо с мигающими звездами неподвижно. Темно, только березки светятся в усадьбе Баженова. Не хотелось Анастасии Васильевне переступать порог его дома. Она избегала встреч с ним, старалась с головой уйти в работу, уговорить себя, что счастье не для нее, но все ее старания ни к чему не приводили. Желание видеть его, говорить с ним, слушать его голос, жажда счастья, от которого она отказалась рассудком, не покидали ее, а властно росли, овладев ее сердцем.
Куренков стучался в дверь, а она стояла на крыльце и чувствовала, как сильно бьется в ее груди сердце.
Лучше бы ей не входить в его дом, в ту комнату, в которой она бывала редкой гостьей.
— Я не один. Мы с Настасьей Васильевной, — пробасил Куренков, когда отворилась дверь.
Баженов слушал мастера. Из-под накинутого на плечи пиджака виднелась белая рубашка. Анастасии Васильевне показалось, что он постарел, похудел, на лбу прибавилась морщинка.
Начальник депо, поднятый Баженовым с постели, сказал, что он не возражает отправить мотовоз в лес, если главный инженер настаивает. Куренков успел разбудить своих «рябчиков» — Тойво и Петра. Коля привел заспанного Сергея, и вскоре мотовоз с вагончиком бежал в лес по звонким от мороза рельсам.
Парфенова искали долго. Помогла Ласка. Собака бросилась к людям и привела их к своему хозяину. Парфенов лежал у догорающего костра. Несли его на носилках. Когда внесли в вагончик и положили на сено, он открыл глаза, сказал неверным голосом:
— Спасибо, — и отвернулся к стенке.
Врач поселковой амбулатории — молодая девушка, недавно окончившая медицинский институт — наложила гипсовую повязку на больную ногу Парфенова и сказала, что через месяц-два он будет танцевать. Парфенов хмуро отмалчивался, думал: «Ей что, не свою ногу бинтует. Куда денусь, если охромею».
Врач посетовала, что нет в поселке больницы, и села выписывать направление в районную.
— В больнице очень трудно с местами, но вы не тревожьтесь: вы одиноки, вас, безусловно, положат на койку.
Парфенов молчал, понуро опустив голову.
— Конечно, если бы вы имели домашний уход, — продолжала врач. — Медицинский надзор я взяла бы на себя, но…
Куренков положил тяжелую руку на плечо друга:
— Взял бы я тебя к себе, Гаврила, но сам знаешь, бобылем живу. В воскресенье жди, приеду навестить.
Водитель любомировской «победы» помог Куренкову донести больного до машины.
— Гаврила Семенович, — Анастасия Васильевна взяла своего помощника за руку. — В лесничестве есть свободная комната. Она предназначалась для вас, когда мы строили дом. Пожалуйста, занимайте. В нашем доме народу много, без присмотра вас не оставим, а доктора попросим навещать нас почаще.
У Парфенова дрогнули веки, но он глаз не поднял.
— В лесничество! — коротко бросила Анастасия Васильевна водителю, садясь в кабину.
Куренков обнял друга за плечи, ограждая его от толчков на неровной дороге. Встретившись с ним глазами, он кивнул головой на сидевшую впереди Анастасию Васильевну и тихо сказал: «Че-ло-век!»
…В доме лесничества все слышно Парфенову. За стеной бренчит гитара: это в комнате Коли. Звучит радио — это в комнате Анастасии Васильевны. Гремит печная заслонка, слышен ворчливый голос Матвеевны — это из кухни. Как ни странно — звуки не раздражают Парфенова, а успокаивают. Ночью, когда вдруг замирала жизнь, ему казалось, что в доме
