День до вечера - Геннадий Михайлович Абрамов
— Что вас интересует?
— А что у вас есть?
— Поэзия, проза, учебники, брошюры, открытки, карты. И вот, видите, даже лотерейные билеты.
— Я сказал, мне нужна книга для подарка. Хорошая. И подороже.
— А что вы называете хорошей книгой?
Он понимал, что я не издеваюсь над ним, а уличаю его в невежестве, в незнании книг. И оттого гневался еще более. Глядел исподлобья, с ненавистью — казнил, убивал, четвертовал.
В ответ я мило ему улыбался.
И сломал его, настоял на своем. Он сам взялся смотреть — подтянул к себе волоком самую толстую книгу, раскрыл и с сердцем зашвырял страницами.
— Что это?
— Прекрасное географическое издание. Казахстан. Из серии «Советский Союз». Книга дорогая.
— А эта? — переменил, придвинул другую, подняв обложку, ссыпал страницы справа налево; он продолжал упорствовать, показывая мне, что намеренно, в отместку не заглядывает внутрь.
— Справочник «Москва». Содержательная и очень полезная книга для тех, кто хочет хорошо знать Москву.
— Москву я знаю. А эта?
— Леонид Леонов. «Русский лес».
— Дааа? И почем? — перекувырнул, посмотрел цену. — Нет. Не то.
Покрутил, подвигал еще несколько книг, я видел, все более и более ожесточаясь против меня. Ничего не нашел, надо было уходить ни с чем. Он, однако, медлил. Грозно склонив крутолобую голову, пусто, молча стоял, должно быть, искал, как бы полнее излить на меня раздражение, отомстить напоследок за потерянное время. И здесь, похоже, толкового ничего не нашел.
— Ну и лавочка, — сказал опять. — Гнать вас всех надо к чертовой матери. Работать не умеете.
— Это точно. Не умеем.
— Я бы вам показал, я бы вам показал. Ух! — Он свел сжатые кулаки один над другим и покрутил ими в разные стороны — вот что бы он сделал, будь я в его ведомстве. — Вы бы у меня живо научились работать. Прохвосты, бездельники.
И, шипя, ругая всех, кто не умеет работать, степенным адмиральским шагом пересек зал и как на трибуну ступил на эскалатор.
Сторонний интерес
— Привет. Как жизнь?
— Сурова.
— Что новенького?
— Хреновенького?
— Как Галка, Светка? Где Куцый?
— Все там же, все так же.
— Болтун. Не хочешь со мной разговаривать?
— Хочу.
— И поговори.
— О чем?
— О чем угодно. Хотя бы об этой своей работе.
— Смотри. Подмечай.
— Нет, ты расскажи. Поделись.
— Когда постареешь?
— Никогда. Я скоро умру. Во цвете лет.
— Я тоже.
— От смеха? Как и я?
— Нет, от страха.
— Чего тебе бояться, болтун?
— Абсолютно нечего. А я почему-то боюсь.
— Улыбнись, и все пройдет.
— Пробовал.
— Уйми гордыню.
— Исключено.
— Тогда все правильно, помирай.
— Ладно.
— Слушай, хватит трепаться. Дай мне попробовать.
Я не сразу понял, о чем она.
— Не дам. Угробишь дело.
— Обижаешь, жадина.
— Арифметику надо знать.
— Я знала. Я вспомню.
— Нет, ты серьезно? Хочешь понять, на что годна в этой жизни?
— Именно.
— Что ж, валяй.
Я вышел из-за стола, уступив ей свое место. Показал, где что лежит, пододвинул коробку с мелочью.
— Скройся, совсем уйди. Хочу без опеки, одна.
— Учти, сожрут. А я бы не дал, спас.
— Не волнуйся. Зато я все пойму. Дай мне минут пятнадцать.
— Много. За это время не только стол, но и тебя разденут.
— Напугал. Голая я еще привлекательнее.
— Товар, глупая. Тебя мне не жаль.
— Будь спок. Я им задам. Уходи.
И я оставил ее одну — с товаром и покупателями. Проторгуется, конечно, но пусть попробует, коли так хочет.
Вышел из метро на улицу, перекусил в блинной. Посидел в скверике, выкурил сигарету.
Не спеша вернулся.
Спускаясь по эскалатору, услышал Веркин голос. Она остервенело ругалась.
Подойдя, пристроился к покупателям, понаблюдал со стороны.
Накушалась, храбрячка. И куда делась ее всегдашняя веселость. Все ее теперь раздражало, бесило. Она швыряла сдачу, грубила. Стоило покупателю переспросить или чуть замешкаться, как Верка взрывалась:
— Идиот! Ты что, глухой? Я же тебе сказала: 44 копейки! — или: — Вот дуреха! Куда ты прешь? Спроси, я покажу. Что я здесь, для мебели? — или: — А вы мне не нравитесь, подите прочь. И даже не стойте, ничего не дам. Так я хочу: не дам, и все!
От нее уходили озадаченными, рассерженными, оскорбленными. В свою очередь и она без разбора, всех подряд ненавидела. Заждалась — нетерпеливо и часто вскидывала голову и смотрела поверх покупателей, не возвращаюсь ли я.
И я объявился.
— Слезай, смена составов.
— Где ты шляешься? Бросил женщину в беде.
— Как ты просила — мы поменялись местами.
— Мало ли что я просила. Сам соображать должен.
— Ба! А где смех?
— Раскупили.
— Может быть, к лучшему?
— Меня раздавили, болтун. Кожу сняли.
— Стало быть, обновили.
— Еще как. И вообще, я без ума от твоей работы.
— Знаешь, я тоже.
— Ты всегда был немного дефективный.
— Благодарю.
— Неужели и я, когда покупаю, настолько невыносима?.. Какие они все тупые, гадкие, скользкие какие-то, скупые, противные.
— Ты, как всегда, преувеличиваешь.
— Ой, нет. Ни одного приличного человека. А мужчинам вообще плевать, что перед ними женщина. Они и не видят.
— Их больше интересовали книги.
— Ой, заткнись. Ладно, прощай. Теперь я стану думать о тебе как о жертве.
— Валяй.
И на прощанье мы по студенческой привычке чмокнули друг друга в щечки.
Базарный день
Целевая открытка, если не продается вся накануне праздника, лежит потом ненужным грузом в подвалах магазина полный год. И вот меня в начале марта попросили реализовать накопившиеся излишки открыток к Международному женскому дню.
Набрал я этого товара рублей на двести, благо он емкий, компактный, приехал и разложился.
Стол мой немедленно обступили со всех сторон. И — началось. Уже через полчаса работы хоть сворачивайся совсем. Невмоготу. Язык не поворачивается отвечать на бесконечные угнетающие однообразные вопросы, утомился считать, складывать и вычитать копейки, подбирать, подкладывать и поправлять открытки, следить, чтобы не брали без очереди и пр. — ну и работенка с таким товаром! Непохожая, новая, другая торговля. Будто я на базаре разложился.
Вот как примерно покупали.
— Такая сколько стоит?
— Две копейки.
— А такая?
— Три.
— А вот эта, красивенькая, с цветочками?
— Четыре.
— Почему так дорого? Она почтовая?
— Нет.
— Ну и цены, это же грабеж!.. А большие? Они с конвертами? По 15 копеек?
— Да.
— И к ним еще марку надо приклеить?
— Да.
— А марки у вас есть?
— Перед вами.
— Сколько стоит одна марка?
— Четыре копейки.
— Значит… почти двугривенный открытка?
— Да, девятнадцать копеек, если с маркой.
— Пять штук на рубль? Это же с ума сойти, как дорого. И какой дурак такое придумал?.. Мне надо сорок штук. Это сколько же будет стоить?
— Сейчас скажу. Десять штук без марок…
— Нет, мне с
