Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
«Какие по-человечески ясные и хорошие разговоры они ведут между собой, в противоположность своим только что сделанным выступлениям на совещании, где все они говорили нудные, казенные и пошловатые сентенции, набившие всем оскомину», — подумал Пахарев.
Придя домой, он стал размышлять о том, что произошло. Ум Пахарева не был очень подвижный. Реагировал он на все не быстро, но зато основательно. Пахарев не доверял непосредственным впечатлениям, к эмоциям относился критически и часто осуждал то, что ему нравилось. Речь Петеркина ему нравилась своей стройностью, логичностью, литературным блеском. Однако, чем больше он анализировал ее, тем все глубже сомневался в искренности докладчика, в его нарочито ходячей в ту пору педагогической фразеологии, которой щеголяли краснобаи просвещения.
«Речь была тонко замаскированной саморекламой — самонадеянность так и прет, — решил он. — Чья-то рука направляла все это».
Он вспомнил надменное лицо Людмилы Львовны с пылающими глазами.
«Да, это ее направляющая рука. Ох эти доклады! Все произносили фразы о новой школе, все цитировали классиков марксизма, но, когда принимались преподавать или руководить школой, получалась неразбериха, нервотрепка, суета, заседательство, взаимные попреки в идеологической незрелости. Злое препирательство, борьба мелких самолюбий, сведение счетов, мелкая месть, попытки спрятать концы в воду. Но вот что самое обидное было в этой суматохе. Выявлялись маленькие вожаки от прожектерства, наглые теоретики, они задорно и громко всех учили, разъезжали по стране, делали шумные доклады, экспериментировали, портя детей, издавали брошюры, книги, журналы, и это была все та же вредная суета и видимость серьезного дела. Общие фразы, — решил он, детально анализируя каждый кусок доклада Петеркина и общую мысль. — Какая общая мысль? Да ее и не было. Букет красиво подобранных, эффективных фраз на заезженных путях, банальных представлений и теорий. Нельзя же всерьез говорить учителям избитые общие места: что социальный опыт важен, что необходимо обучать труду…»
Всех труднее было той школе, которой руководил Пахарев. Ни лжи государству, ни лжи себе Пахарев допускать не мог. Он хотел искать новых методов не за счет потери знаний и разрушения школы. Он должен был при этом выправлять консерватизм стариков и сдерживать «леваков» вроде Петеркина… Он находился между двух станов.
С тяжелой головой проснулся он утром и спустился к хозяйке на кухню умываться и увидел Варвару. Она сидела за чаем и, увидя Пахарева, вся встрепенулась.
— Проснулся, касатик? А тута мы про тебя судачили. Негоже, мол, молодому да красавцу такому едину быть. А невест сколько в городе, табунами ходят, хнычут, женихов ждут. Поговори с нами, касатик.
— Занят, Варвара, не до невест…
— Ой врешь, ой лукавишь, парень. Холостой — полчеловека. Одному спать — и одеяльце не тепло.
В школе он призвал Женьку и посмотрел его анкеты. Цифры везде были проставлены рукой Петеркина. На перемене, поговорив с учениками, он выяснил, что сам Петеркин просидел весь день обследования деревень в сельсовете и, в сущности, самих крестьян даже в глаза не видел.
Пахарев не мог превозмочь искушения самому во всем убедиться и съездил в обследованное школьниками село. Он приехал оттуда совершенно потрясенным.
34
Пахарев велел позвать Женьку. Когда ребята все разошлись по домам, он поднялся на верхний этаж. Женька угрюмо стоял на лестнице. Пахарев взял его под руку и повел в класс. Они уселись на парте рядом.
— Поговорим по душам. Расскажи, Женя, за что ты девочку побил?
— И еще побью, если будет и впредь бахвалиться.
— Как это прикажешь понимать?
— Заговаривает, дразнится, пристает. Вынет колбасу и демонстрирует: вот мы что дома едим. Воротнички беленькие на шейке, буржуйские. Все без воротничков ходят, а она нарочно с воротничком. «Так вот, говорит, ходили благородные девушки, я в кино видала». И каждый день новое платье, как при дворянстве. Другие не могут так, у них нет отцов-буржуев, и ей, стало быть, не надо выпендриваться.
— А почему она «огрызается»? В ответ на что? Ведь так, беспричинно, не станет человек огрызаться?
Мальчик покраснел и опустил глаза книзу. И вдруг заговорил сердито:
— Она, Семен Иваныч, вообще настырная. Везде нос сует, везде лезет, куда ее и не просят. У Портянкиных была лавочка и до революции, они обмеривали, обвешивали, они самые коренные буржуи, если хотите знать. И сейчас, при социализме, лавочку завели, спекулируют, им неймется, хоть их один раз уж раскулачивали, опять туда же. Портянкин и тогда, при царе, скупщиком кустарных изделий был… Скупит изделия у тружеников, часть деньгами за них отдаст, а за другую часть гнилым пшеном расплачивался. Кустари терпели, терпели да и уговорились проучить его. Поймали в трактире у Бабая, повесили ему горшок с кашей на шею да по городу в таком-то виде и провели. Только это ему, толстосуму, не пошло впрок. Опять торгует, сволочь, обратно честным трудом не живет, обманывает трудящихся. Новый двухэтажный каменный дом слопал, граммофон завел, и все такое, на старый манер. Он скрывался во время Октября, Семен Иваныч, иначе ему хвост накрутили бы… Вот, Семен Иваныч, явная и крупная ошибка Советской власти: напрасно их таких навовсе не ликвидировали, навечно, тогда и буржуев не стало бы в стране… А они опять развелись. Живучие, гады. Зачем буржуев распложают? Это несправедливо, не по Ленину. У Петеркина книги есть справедливые, и там определенно насчет наших ошибок… И в школы ихних детей не надо принимать, школы вовсе не для буржуев, а для одних рабочих и крестьян. Даже Портянкина в комсод ввели, уж это не знаю, как и назвать. Принципиальная ошибка это и с вашей стороны, как директора, Семен Иваныч, вы тоже немножко заразились от Портянкина этим духом… начинаете разлагаться.
— А вот Фатима говорила, что ты всегда рисуешь горшок с кашей и кладешь ей на парту или в книгу сунешь. Ее отца ты все время попрекаешь прошлым и оскорбляешь ее самое. А мы за прошлое отцов не отвечаем, да, пожалуй, за отцов не ответчики вообще. Мы не знаем, кем был твой отец до революции. Может быть, он тоже имел какие-нибудь недостатки, так разве за них можно винить тебя? Подумай-ка, ведь не ты сам выбирал отца и деда…
Женька осклабился недобро и самоуверенно:
— Вы моего отца и деда не трожьте, они всегда труженики были, кого хотите спросите… Дедушка этой негодной Портянки, за которую вы заступаетесь, моего дедушку эксплуатировал, у нас есть данные… Мой отец и горшок Портянкину на шею вешал… Я горжусь…
Женька в ярости даже стукнул кулаком по парте. Потом огляделся во все стороны
