Валентин Катаев - Повелитель железа (сборник)

— Держи руки кверху, иначе отправишься к своим праотцам!.. Встань и повернись лицом ко мне!..

Комната сразу осветилась. Джон осторожно повиновался приказу и обратился лицом к тому, кто приказывал.

Он узнал Строма в фрачном костюме, угрожавшего ему браунингом. В его глазах играла дьявольская улыбка, и среди громовой тишины Стром заговорил трескучим протяжным голосом:

— Рассчитывал на легкую поживу, не так ли? Мне едва удалось спрятаться за шкаф. Как тебя зовут?

Джон мрачно стиснул зубы и пристально смотрел на Строма. Потом вскрикнул:

— Стреляй же, подлец!..

Стром указательным пальцем коснулся курка, но не выстрелил и, отойдя за дубовый стол, стал у стены.

— Ты мне нравишься, Бертон, — иронически произнес он, — я не хочу убивать тебя, а…

Рука Строма что-то нащупывала на столе. Взор Джона сразу же увидел там кнопку звонка, которым Стром, по-видимому, собирался созвать слуг. Быстро сообразив, что делать, Джон незаметно и ловко опрокинул ногой стол на Строма. Тот выстрелил.

С криком ярости и боли Джон бросился вперед и навалился на Строма. Между ними началась отчаянная борьба. Стром все же как-то ухитрился выскользнуть из-под Джона и отскочил в сторону.

Джон с молниеносной быстротой успел погасить электричество. Борьба продолжалась во мраке, но преимущество было на стороне Строма. Дважды успел он выстрелить, и одна пуля попала в Джона.

Джон почувствовал удар в плечо, и по его руке потекло что-то теплое. Ему казалось, что он в состоянии продержаться еще только несколько минут. Он старался придумать что-нибудь такое, что могло бы спасти его. Случайно он натолкнулся рукой на бронзового Будду.

Схвативши эту вазу, он размахнулся и бросил ее в том направлении, где по его расчету стоял Стром. Раздался глухой удар, стон, звук падающего тела — и потом снова тишина.

С трепетом душевным Джон прислушался. Ни звука. Слуги, по-видимому, спали в отдаленной части дома и ничего не слыхали. Дом был погружен в гробовую тишину.

Не считаясь с опасностью промедления, Джон нагнулся над лежащим на полу телом. Ни движения… ни звука. Сердце не билось, Стром был мертв.

Схватив бездыханное тело Строма, он потащил его по ковру.

Очутившись против окна, Джон замер.

Из-за портьеры выскочила черная тень. Напряжение нервов Джона достигло крайних пределов, ему хотелось громко крикнуть, но в горле у него пересохло, и с глухим хрипом он высоко поднял труп и бросил его на таинственную тень.

— Руки вверх, Стром!.. — произнесла тень, зажигая свет.

Перед Джоном стоял Джеральд Марч, направив на него револьвер.

— Джеральд!..

— Молись богу, Стром, отец уже у Айрис и, наверное, звонит в Скотленд-Ярд, чтобы…

— Джеральд, это я, Джон, Джон Бертон…

— В чем дело, Джеральд? — раздался звучный голос Айрис, вошедшей в комнату обнимающей своего отца.

Джон метнулся к ней.

— Айрис…

— Ни звука, Стром, сейчас мы тебя будем судить, сказала она и, увидя распростертый. на полу труп, испуганно вскрикнула: — Джеральд, Джеральд, он убил Джона.

— Айрис, — воскликнул в отчаянии Джон, — я жив, вспомни свадьбу в камере, вспомни, ты шептала мне: «Красные слоны принесли мне…»

— …счастье, — докончила Айрис и бросилась в объятия Джона.

Джеральд в недоумении опустил револьвер.

— Неужели это Джон?

— Что случилось? — спросил вошедший в комнату полисмен. — Я слышал выстрелы…

Джон, оторвавшись от Айрис, повернулся к полисмену.

— Прошу вас составить акт о новой попытке ограбления меня знаменитым Джоном Бертоном. Я его, кажется, убил.

— Тем лучше, сэр, нам меньше будет возни.

Старый Марч, Джеральд и Айрис переглянулись.

Джон резко позвонил Мильфорду и, не глядя на него, сказал:

— Приготовьте, Мильфорд, ужин полисмену.

— Есть, сэр, — и Мильфорд исчез в дверях.

— Мы вам не нужны? — обратился Джон к полисмену.

— Нет, сэр, вы только потом подпишите акт.

Все вышли в гостиную.

— Милый, — прошептала Айрис, — сколько у тебя находчивости.

— Айрис, я должен сказать, что я от рождения ношу имя Строма, и Джон протянул Айрис бумагу, полученную от старика в тюрьме. — Вот прочти!

Айрис взяла бумагу.

«Находясь перед лицом смерти, я не могу унести в могилу тайну, которая мучит меня всю жизнь. В 1890 году, в октябре месяце, я подменил сына мистера Строма своим, желая дать ему возможность сделаться человеком. Но когда моя жена ушла, бросив меня одного с ребенком, она, издеваясь, сказала, что я подменил ее сына, прижитого с ее любовником. Шли годы. Отдав сына Строма, носившего имя Джон Бертон, в колледж, я потерял его из виду. Кончая свои счеты с жизнью, прошу вернуть Джону Бертону его имя, т. е. Стром.

Джонатан Бертон.

Удостоверяем подлинность показания

Мер города Гейдельбурга Саркациус. Цайли.

Секретарь»

— Так, значит, ты все-таки Стром?

— Да, дорогая!

— И наша свадьба в тюрьме не шутка?..

— Нет, дорогая, она поистине законна!

Их объятия прервал вошедший полисмен.

— Подпишите, сэр!

— С удовольствием, — сказал Джон, подписывая акт. — Джеральд, дай, пожалуйста, ему за труды пару билетов из кассы.

— Very good, спасибо, — пробормотал полисмен, пряча вместе с актом деньги.

Мудрое и великодушное время доказало прочность всего: свободно избирающего чувства любви, возвышенной честности, которая должна жить и в страсти, и благородного самоопределения, которое подобно соку в живом стволе дерева, из слепого стихийного побуждения несет жизнь к радостным лучам солнца.

Створки экрана закрываются, медленно удаляя перспективу общего плана вдаль, до того момента, когда фигуры действующих лиц обращаются в силуэты…

В силуэты на знойном небе…

Вот они, красивая парочка, идут дружно под руку, радостно смотря вперед, а за ними катит детскую колясочку старый Марч, который стал совсем дряхлым, а за дедушкой такую же колясочку катит Джеральд. А позади Джеральда расстроганно бережно катит детскую колясочку раскаявшийся на старости лет Мильфорд.

Коляска Мильфорда прокатилась, створки закрылись, и только через мгновение можно видеть два молодых лица, молодых супругов, горящих любовью, пылко и нежно смыкающих губы в поцелуе…

Но мы не увидим поцелуя, этого последнего кадра, начала любви и конца этого романа.

— Happy end!.. — шепчут губы раскаявшегося Мильфорда, — happy end!

Вместо послесловия

Уважаемый мистер Крок!

Ваш гениальный роман, с, которым я имел честь ознакомить мир в 1925 г., выдержал до настоящего времени 625 изданий. Около 2.000.000 экземпляров его во всевозможных видах, от editions de luxe[5] до самых дешевых, разошлись по всему свету. Я счастлив, что я не сделал ошибки, приняв через ваше уважаемое посредство к изданию этот коллективный роман. Гонорар, согласно отчета экспедиции, вам послан.

Подготовляя ваш роман к новому изданию, я хотел бы получить от вас или ваших соавторов послесловие к нему. Это во многом способствовало бы разъяснению целого ряда вопросов, и, я бы сказал, совершенно основательных запросов, которые в массе поступают в издательство.

Меня, как и большинство читателей, интересует:

а) Каким образом соавторами романа оказались современные писатели наряду с давно умершими, как, например, Стивенсоном, Марк Твеном и Джеком Лондоном,

б) Каким образом было достигнуто коллективное сотрудничество наших американских авторов с авторами немецкими, французскими и шведскими,

в) Чем объяснить то обстоятельство, что почти все главы напоминают читателю тот или другой роман, имевший в свое время успех,

г) Удивительное единство стиля романа заставляет предполагать, что автором его является один человек, и что этот человек — вы, а если это так, то в недалеком будущем общество поставит перед вами вопрос о плагиате.

Прошу вас не замедлить присылкой послесловия, которое бы исчерпывающе рассеяло все сомнения и подтвердило истинность титульной страницы романа.

Готовый к услугам, Ваш Доран Сквайр.

Сэру Дорану Сквайру.

Между строк вашего письма, при всей деликатности и утонченности его формы, я читаю неуверенность вашу в том, что роман, изданный вами, действительно подлинный. И я, Корнелиус Крок, прославленный автор, не написавший в жизни ни единой строчки, сделал будто бы плагиат.

Проще говоря, мистер Доран, вы думаете, что я его украл. Но ведь если бы это и было так, литературный скандал доставил бы вам лишь удовольствие продать еще пару миллионов экземпляров.

Отвечаю, однако, по пунктам. Роман — подлинный.