Григорий Терещенко - Гранит

И другие разговоры доносятся в директорский кабинет.

— Что ты думаешь об этой проверке?

— Не понимаю, о чем ты?

— Брось прикидываться!

— Все правильно.

— Ну и человек! Смотрю я на тебя и думаю: не душа у тебя, а печеная картошка.

Голоса будто бы знакомые и в то же время — незнакомые.

Григоренко опустился на стул, углубился в сведения о выполнении плана. По всем показателям кривая идет вверх. План перевыполняется. «Но кто из комиссии знает, каких усилий это нам стоит? Да и кому теперь это нужно?.. Миллион кубометров щебня даем! Входим в график с полированными плитами... Да-а, если бы не плиты, было бы у нас переходящее знамя...»

Сергей Сергеевич долго сидел в задумчивости. На душе неспокойно, кружится немного голова. «Пойду на производство», — решил он и вышел из управления. На свежем воздухе стало легче. Ветер свистел в голых ветвях деревьев. Как и утром, временами падал снег. Был он до удивления белым и легким, как кусочки ваты. Опускался медленно, словно облюбовывая себе место на всю зиму.

Григоренко не заметил, как рядом с ним появился Белошапка.

— Поздравьте меня, Сергей Сергеевич, сын родился!

Григоренко крепко пожал руку Остапу. Потом обнял его.

— Значит, сын? Поздравляю! Пусть растет счастливым!

Комашко вошел в кабинет Григоренко и направился к его столу.

Главного инженера словно подменили. На лице не было обычной улыбки. Одет просто, хотя и со вкусом. Походка ровная.

Комашко сел напротив Григоренко и протянул сложенный вчетверо листок бумаги. Сергей Сергеевич развернул и стал читать. Он не поверил своим глазам. Это было заявление, в котором главный инженер просил освободить его от должности по собственному желанию.

Григоренко приходилось читать заявления рабочих, служащих, наконец, рядовых инженеров. А Комашко — главный инженер. На такую должность, как правило, подбирает людей и назначает сам начальник главка. Странным было и то, что заявление подписано сегодняшним числом, когда проверка комбината еще не закончилась. Правда, к главному инженеру претензий не было. Нечего ему бояться или ждать, как говорится, оргвыводов. Если и будут эти оргвыводы, то коснутся они только директора. Главному могут лишь указать, да и то вряд ли.

Впрочем, никому не известно, какие выводы сделает комиссия и какое решение примут начальник главка и министр. Может статься, что и директорское место на Днепровском комбинате освободится. А Комашко, так добивавшийся его, уходит! Сам подает заявление. Удивительно!..

Арнольд Иванович сидел перед Григоренко и рассматривал свои длинные пальцы с холеными ногтями. Решение его было окончательным. Работу он себе всегда найдет. Почти в каждом министерстве есть нерудная промышленность. Ему говорили, что даже в Министерстве обороны такие специалисты нарасхват. А в системе Министерства путей сообщения сколько своих карьеров! Еще до вчерашнего дня у него теплилась какая-то надежда. Но сегодня Соловушкин ему прямо сказал: «Петров сюда тоже едет. Не иначе как спасать директора. Опять, наверно, Григоренко взысканием отделается...» Тут еще и Бегма. Как все некстати. От такого дурака всего можно дождаться! Тем более что руки у него теперь развязаны, с комбината уволился. Одна надежда — побоится из-за своих прежних провинностей. Но, может, и не побоится. Вот ведь деньги, дурак, прислал. В том, что деньги на комбинат перевел Бегма, у Комашко не было никакого сомнения. Да, теперь Бегме, как говорится, и море по колено. А стоит только его заявлению попасть в руки Григоренко — пощады тогда не жди. В порошок сотрет. Дело может до горкома дойти. Чего доброго, партбилета лишат и с такой статьей «отпустят», что до конца дней не забудешь!.. Ко всему, еще эта дура — жена Бегмы — из дому ушла. Додумалась же... Разве Марина ему, Комашко, пара? Да, надо уходить, пока не поздно. По собственному желанию. Пускай комиссия и главк думают, что не сработался с Григоренко. Уйду, и Бегме тогда незачем будет на комбинат писать. Нет здесь Комашко, уволился...

— Не понимаю вас, Арнольд Иванович! — удивленно посмотрел на главного инженера Григоренко.

— А что здесь понимать, — равнодушно сказал Комашко. — Решил уйти из этого главка. Засиделся я здесь. Мои однокашники давно уже в зам министрах ходят, трестами руководят.

«Вон ты куда метишь...»— понял наконец Григоренко.

— Без главка решить вопрос о вашем увольнении я не могу. Не имею права...

— Это назначить вы не имеете права, а освободить можете...

— Ну, если вы настаиваете и время не ждет, я немедленно свяжусь с главком.

— Да. Решил окончательно. Чем быстрее, тем лучше... Не те масштабы здесь были, Сергей Сергеевич. Хочется развернуться...

«Развернуться, пожалуй, ты и здесь мог бы. Но почему-то не очень стремился. Совсем недавно ты говорил не о размахе, а о том, что нужно умело руководить. Придерживать резервы. Теперь вдруг о размахе стал твердить. Ну что ж, хорошо и это. Значит, жизнь кое-чему научила тебя...»

— Так и договорились. Решать вопрос об увольнении будет главк. Кстати, как мне только что сообщили, завтра на комбинат приезжает начальник карьерного отдела Петров...

— Воля ваша. Согласовывайте! Только на этом комбинате я больше работать не буду! — Комашко встал. — Можно идти?

Григоренко пожал плечами. Непонятно — к чему такая категоричность?

Сегодня воскресенье. У Дворца бракосочетания — любопытных не счесть. И не только любопытных. Здесь и родители, родственники, свидетели, сослуживцы молодых. За углом вся улица заполнена свадебными машинами. Среди такси затесались и комбинатовские «Москвич» и «ГАЗ-69». На другой стороне — наготове двадцатидвухместный автобус, тоже с Днепровского комбината.

Сегодня много работников комбината возле Дворца бракосочетания. Одни приехали на автобусе, другие — городским транспортом. Дворец-то — в самом центре города.

Юлия Варфоломеевна шла с рынка и тоже задержалась здесь. Она стояла в толпе любопытных и комментировала появление каждой пары.

— Молодая хороша, а он — дистрофик. Выходят же за таких. Где у нее глаза были?.. А вот это — наши. С Днепровского комбината. Дочка начальника снабжения. А он — художник по граниту. Каменщик, проще говоря. Да, обкрутили парня!..

— Ну что вы? Лицо у молодой ничего, — начала возражать дородная тетка в пуховом платке. — И сама-то полненькая, кругленькая... С чего это вы: «обкрутили».

— И верно, полненькая. Уже беременная, — язвительно проговорила Юлия Варфоломеевна. — А раньше незаметно было. Иль от другого? Всякое бывает...

— Да хватит вам — от другого. Теперь от своих сбегают. Нынче парня насильно не оженишь...

— Надо же, — не успокаивалась Юлия Варфоломеевна, — забеременела! Не могла потерпеть...

— Значит, ласкою взял, — возразил кто-то.

— Сказали — лаской?.. Силой взял. Вон какой верзила!

— Думаете, силой?

— А то как же? Потом и деваться некуда — поневоле эамуж выйдешь.

— Теперь девушки о чести не очень заботятся, — произнес маленький толстый мужчина.

Юлия Варфоломеевна посмотрела в его сторону, ей показалось, что где-то она видела его раньше, но где — никак не могла припомнить. Она кивнула головой в знак согласия.

Юлия Варфоломеевна была сердита на молодых, а еще больше на родителей. Особенно на самого Файбисовича: на свадьбу не пригласили. Конечно, если бы сын не увольнялся с комбината, их бы пригласили, а теперь... Вот она, людская благодарность...

— За мною два года мой ходил, — мечтательно произнесла тетка в пуховом платке. — До руки дотронуться стыдился.

— Да и тогда всякие были, — вздохнул толстун.

— Нет, не говорите, — снова вмешалась в разговор Юлия Варфоломеевна. — Не та теперь молодежь. Нет, не та!

— Хорошо еще, если после свадьбы жить будут. А то наши вон соседи на всю улицу свадьбу закатили, в долги залезли. А через две недели молодая жена хвост своему муженьку показала, домой к родителям ушла.

— Это еще что. Вот я вам расскажу... — начала было Юлия Варфоломеевна, но тут она увидела выходящих из Дворца Ростислава и Светлану. — Смотрите-ка, и эта вертихвостка замуж выскочила! Хотя и непутевого, а все равно обкрутила. Может, слыхали, — повернула она голову к тетке в платке, — Лисяк его фамилия. Бандит из бандитов...

Молодые в сопровождении свидетелей, родных и товарищей по работе стали рассаживаться по машинам.

Свадебный поезд из четырех такси, двух служебных машин и автобуса медленно тронулся в путь. На комбинате сразу две свадьбы.

Розовые ленточки и разноцветные шары трепещут на встречном ветру. На капотах первой и третьей машин сидят, перевязанные лентами, голубоглазые пластмассовые куклы. Они напоминают молодоженам о детях — цветах жизни. Настоящих, не пластмассовых!..