Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый
— Как ты смотришь, если я часок-другой вздремну? — сладко потягиваясь, спросила Женька. — Дома-то и поспать как следует не пришлось. Всю ночь проворочалась. Бессонница мучила. То ли старость подошла? То ли еще чего?
Женька беспричинно засмеялась, показав чистые, крепкие зубы.
— Ну так я пошла, коль ты не против. Если что, стукнешь.
— Да уж ладно, отсыпайся. Как-нибудь справлюсь, — ответила Антонина.
В купе просунулась вихрастая, чернявая голова.
— Какой вагон, красавицы?
Женька вся встрепенулась при виде высокого худощавого парня. Собиралась уже пококетничать. Но парень спешил и не уделил ей должного внимания. Женьке сразу же стало скучно, и, сцепив на затылке руки, всласть потянувшись, она пошла в свое купе.
Долго быть одной Антонине не пришлось. Всегда найдутся скучающие пассажиры из своего или соседних вагонов. Еще на перроне, перед отправлением поезда, она обратила внимание на поглядывающего с интересом в ее сторону стройного, даже как бы особо выструненного сержанта, со значками во всю грудь. Не иначе как в отпуск собрался парень, решила она. И сослуживцы не пожалели знаков отличий, чтобы их бравый товарищ предстал во всей красе. Ей не раз приходилось слышать подобные откровения. Хотя, как знать, может, этот парень все свои значки сам заслужил. Но все равно можно было бы и поскромнее. Тут явно чувствовался перебор.
Ехал сержант по соседству, в тринадцатом вагоне, как раз у Кутыргиной, но вскоре после посадки объявился в проходе их вагона. Выходя по своим делам, Антонина всякий раз ловила на себе его заинтересованный взгляд. Парень, надо полагать, выжидал удобного момента, чтобы зайти к ней, в служебное купе, и стоило лишь уйти Женьке, как он тут же объявился. Самым удачным предлогом для знакомства он нашел вопрос о прибытии их поезда в Актюбинск. Антонина, конечно, могла бы сказать, что рядом с окном, у которого он стоял, как, впрочем, и в том вагоне, где ехал сержант, висит расписание. Но все же приняла условия игры. Сержант не собирался уходить.
— Можно я посижу у вас? А то одному скучно.
Не дожидаясь ответа, он отодвинул в сторону оставленные напарницей журналы и сел вполоборота к Антонине, как бы давая ей возможность получше разглядеть свои регалии. Среди знакомых значков — гвардейского, классного специалиста, золотого ГТО, спортивных разрядов по трем различным видам спорта, на груди сержанта красовался и непривычный, не виданный ею прежде красивый значок. Орнамент его составляли пять разноцветных знамен.
— Щит, — великодушно пояснил сержант, — учения стран Варшавского Договора.
Значок этот, как, впрочем, и другие, был не просто привинчен или там приколот к кителю. Каждый имел основу из белой роговицы. А комсомольский значок так и вовсе был вмонтирован в анодированную пластинку, из которой восходил стремительный полукруг ракеты.
Довольный тем впечатлением, что произвел на проводницу, парень от нечего делать стал перебирать журналы.
— Хорошая у вас работа. Все время на колесах. Каждый день новое. Лично — по мне. Что толку сиднем сидеть. Я и сам из-за этого на машину пошел. У вас же, конечно, временное. Выйдете замуж, и откатались. Женщине, как говорится, нужно семейный очаг поддерживать… Это у нас вольняк. Недаром мусульмане каждое утро начинают с благодарности аллаху за то, что не родил их женщиной. Но у нас этих пережитков нет. И потом, какой еще женщиной родиться. На другую и не посмотрят. А вам бояться нечего. У вас всегда поклонники найдутся.
— Ну спасибо, утешили! — сказала Антонина.
— Нет, точно, — заверил словоохотливый сержант. — Я по натуре не влюбчивый, а увидел вас… Думаешь, заливаю, — сержант как бы между прочим перешел на «ты». — Нисколько. Была у меня до службы девчонка. Но теперь кранты. Пока я там трубил, к ней другой подкатился. Ребята кричат: ты начисть ему. А он-то при чем. Если кому и чистить — так только ей. Верно говорю! Но я ее, известное дело, не трону. Ты скажешь, зачем я все это плету? А чтобы ты все про меня знала. Это, как говорится, гора с горой не сходится. Скажи, а у тебя парень есть?
— Э, много, сержант, знать хочешь! — усмехнулась Антонина…
— Нет, а все же? Для меня, может, это важно.
— Как не быть. Конечно, есть!
Парень, видимо, надеялся услышать иное. Он не смог скрыть своего замешательства.
— А он чего, по гражданке или как я?
— Как ты!
— Значит, служит?
— Служит!
— И ты ждешь его?
— Жду!
— Тогда ясное дело. Но ты на меня не обижайся. Лады?
— Лады! — в тон сержанту ответила Антонина.
Парень провел рукой по черным, прямо-таки угольным волосам.
— А я знаешь в кого такой? В мать! Она у меня цыганка. Точно! Отец — русский, мать — цыганка. Меня ребята только цыганом и зовут. Ей-бо! Мать у меня по вагонам ходила. Отец вот так же в отпуск ехал, заспорил со своими. Женюсь на цыганке. И женился. Ну мать, ясное дело, не гадает больше. Она в КБО работает. Мастером по пошиву. Две медали. И орден этот… «Знак Почета». Цыгане любят, чтоб блестело. Я вот тоже.
Парень старался подтрунивать над собой, но было видно, сержант гордится и своими лычками и теми значками, что в длинный ряд выстроились на его груди.
— Послушай, я тебе не надоел? Нет? Ну тогда еще малость посижу. Лады? Скучно одному. Можно, конечно бы, и покемарить. Но я спать в вагоне не могу. А ты? Да хотя вам это дело привычное. Вот так коротаете время с болтливыми пассажирами. У каждого там не душа, а копилка всяких историй. А человеку необходимо разрядиться, выговориться. И кому как не проводнику. По крайней мере надежно. С ним и умрет.
Антонина с улыбкой слушала словоохотливого сержанта. И то верно! Чего только не услышишь за поездку, каких историй не узнаешь. Ушел сержант Кардашев, оставив на всякий случай свой адрес, обещая еще наведаться, а к ней пассажирка из третьего купе заглянула, виновато спичек попросила.
— Надо же, десять часов еще трястись, — вздохнула она, возвращая Антонине спички.
— Оставьте у себя. У меня еще коробка.
— Нет-нет, спасибо. Последняя сигарета! Слово себе дала… К матери еду. Не хватало еще, чтобы она о сигаретой меня увидела. Я мать свою и сейчас боюсь. А от этой отравы пора отвыкать. Хорошего мало. Просто дурь на себя напустила. Другие в девках дурачатся, а я в замужестве к этому делу приохотилась. Через свекровь.
Пассажирка из третьего купе зябко поежилась, поглубже запахнула кофту.
— Да вы садитесь, — сказала Антонина.
— И то верно, в ногах правды нет..
В чайнике еще оставалась заварка, и Антонина предложила незнакомке чай.
— Спасибо. Охотно, — отозвалась та.
— Такую свекровь, как моя, — она отхлебнула из стакана, — еще поискать. То, что с мужем не живу — она постаралась. Все ревновала его ко мне. Всякую гадость про меня собирала. Родился сынишка — того невзлюбила. Не в нашу масть, говорит. А в кого же? От кого? Не знаю! Не наш! Не ветром же надуло? Сама стараюсь улыбаться, а слезы помимо воли. И Юрка, муж мой, нет бы слово сказать, дундуком стоит. А свекровь губы поджала и с ударением: «Вот именно, девушка, не ветром надуло». Хотя Юрка-то знал, у меня до него никого не было.
А, думаю, мать честная, неужели я терпеть все это должна. Степку в охапку — и через дорогу, к соседям. Благо хорошие люди — пустили с ребенком. У них и живем. Скоро вот квартиру получим. Видели моего парня? Крупный мальчик — хороший. На следующий год в школу пойдем. А знали бы, как тяжко он болел. Думали, не вытянет.
Антонине хотелось узнать, вернулся ли к женщине муж. Но спрашивать не стала, решив, что этот вопрос может обидеть женщину. Но та и сама ответила:
— С мужем мы так и не сошлись. Крепко его свекровь против нас настропалила. Степку в детсад мимо мужьего дома вожу, муж и не знается с нами. Ну и мы не хотим.
Женщина усмехнулась, хотя ничего веселого в этой истории не было.
— Видимо, опять придется спички просить. А ведь зарок давала. Не к месту все это вспомнилось.
Вставая, она вновь зябко повела плечами.
— Курите здесь, — сказала Антонина. Она редко кому делала исключение. Вагон был для некурящих, и Антонина строго следила за тем, чтобы пассажиры следовали этому правилу.
— Нет, нет, я лучше там. Привыкла украдкой, как пацанка. На квартире нельзя — Степка, хозяева строгие. На работе своих стыдишься, подумают бог знает что. Вот и выискиваешь укромные уголки. И знаете, какое-то особое удовольствие получаешь от тайком выкуренной сигареты. Всерьез.
Выкурив свою сигарету, ушла к себе пассажирка из третьего купе.
Антонина осталась одна. Она любила эти ночные часы, особое ощущение ночной дороги, неустанного движения среди сумрачных гор, пустынных полей, загадочно мерцающих огней неизвестных полустанков, пристанционных поселков, переливающихся электрических пологов больших городов.
