Павел Гельбак - ...И вся жизнь

— В такую теплынь? Где это ты мог простудиться?

— Сквозняки.

Зазвонил телефон. Трубку снял Анатолий. Позвал отца:

— Тебя, какая-то дамочка.

Незнакомая женщина, сильно волнуясь, попросила Павла Петровича немедленно приехать на улицу Соловьиную. Там какой-то гад, а еще инженер, открыл краны с горячей водой, а сам ушел. Вода затопляет квартиры.

— Звоните в скорую техническую помощь, — посоветовал Ткаченко и пообещал завтра зайти, чтобы увидеть все своими глазами.

— Нахалка, — возмутился Анатолий, — вечером звонить по такому поводу.

— Почему нахалка? — не согласился старший Ткаченко. — Кому приятно, когда ему на голову вода льется. Представляешь, сколько она ждала квартиру. Отказывала себе во всем, чтобы скопить деньги на новую мебель. И вот все это портится из-за какого-то рассеянного гражданина.

— Все это так. Но причем ты?

— Читала мои статьи. Поверила в их автора. Решила, что он справедливый человек. Вот и звонит. Мы с тобой, сынок, журналисты. Значит, наше время принадлежит людям, как время врачей, следователей, пожарных…

В дверь постучали. Анатолий иронически заметил:

— Народ нас знает, народ нас любит. Наверное, за тобой. Кто-нибудь из твоих подопечных снова напился, буйствует.

На этот раз он не угадал. Почтальон принес телеграмму из Москвы. Анатолия Ткаченко приглашали приехать в ЦК ВЛКСМ для переговоров о работе.

На недоуменные вопросы отца с матерью Анатолию пришлось объяснить, что это ответ на его просьбу. Он просил ЦК комсомола перевести его на газетную работу в любую область страны. В силу сложившихся обстоятельств он не хочет больше оставаться в Принеманске.

— Ну и глупо, — не выдержала Тамара Васильевна, — пошлют на край света.

— Не горюй, мама. На краю света, если газета выходит, значит, и люди живут.

— Рано тебе.

— Рано! — передразнил жену Павел Петрович. — Не в этом дело, мы в его годы с тобой половину Советского Союза объездили…

Тамара Васильевна, вытерев слезу, улыбнулась:

— Не представляю, Павочка, как ты будешь узнавать, когда там, в Ярославле, или где-нибудь в Якутске Толик домой возвращается.

— По телефону, по телефону, — буркнул Павел Петрович. — Журналист должен ездить, видеть мир, профессия наша беспокойная…

Анатолий, стараясь разрядить обстановку, сильно фальшивя, запел: «Орлята учатся летать, орлята учатся летать».

После отъезда сына Павел Петрович пришел в редакцию, запер на ключ дверь в кабинете Криницкого и сказал:

— Брось, Олег, полосы, все к черту, — разговор будет.

— Ты меня заинтриговал, слушаю.

— Бери в редакцию. Хочешь — по конкурсу, хочешь — так. Есть штат? Бери на зарплату, нет — готов работать на общественных началах.

— А здоровье позволяет? — испытующе посмотрел на старого друга Криницкий.

— Без нашей проклятой газеты — где найдешь рай?

— Хочешь в рай? Милости просим. Герасим Кузьмич, кстати, уходит на пенсию.

— Надумал все-таки?

— Нет, до этого он своим умом не дошел. В обкоме посоветовали, когда принес им очередную кляузу.

— Не радуйся. Этот легко не разоружится.

— Вместе воевать станем. Легче.

— Нет, Олег, в заместители к тебе не пойду.

— Почему? Я надеялся. В обкоме говорил…

Ткаченко неопределенно ткнул куда-то в область сердца — мол, здоровье не позволяет, и добавил:

— Поищи кого-нибудь моложе, энергичнее. Для дела больше пользы. Мне бы должность попроще.

Утром, когда Павел Петрович пришел в редакцию, первый, кого он увидел, был вахтер. Старик стоял с отверткой в руке. Под табличкой «Отдел публицистики» он привинчивал на дверь стеклянную планку, под которой была бумажка с жирно набранной фамилией: «Ткаченко П. П.». Увидев старого сослуживца, вахтер широко улыбнулся:

— С возвращением вас, Павел Петрович…

Думая о сыне, который еще недавно бегал по этим коридорам, Ткаченко ответил невпопад:

— Продолжение следует. — И, спохватившись, поправился: — Спасибо, старик, еще вместе поработаем.

— Это точно, Павел Петрович. Старый конь…

— Какой там конь, — махнул рукой Ткаченко и, открыв дверь, перешагнул порог кабинета.

ОТДЫХ НА МОРЕ

Повесть третья

Знакомство с морем

— Мо-ре, мо-ре, — приложив ладони к губам, закричал Герман и запрыгал от радости на золотом, плотно укатанном волной берегу.

Раньше мальчик видел море лишь на экране телевизора да в кино. Здесь оно выглядит иначе. Нет волн, швыряющих, как бумажную лодочку, корабли, ни рева, ни грохота. Спокойно, даже лениво прибивается к берегу волна. Маленькая. Словно на реке Нерис после того, как пройдет моторка. Герман сунул руку по самый локоть в теплую воду.

— Вот ты какое, море!

— Познакомился? — Павел Петрович Ткаченко, дедушка Германа, присев на корточки, дотронулся рукой до воды. — Будем купаться.

Пока Павел Петрович складывал на песке одежду, внук побежал к воде. Под ногами был такой же, как и на берегу, упругий песок.

— Быстрее, быстрее, — торопил внук, — вода совсем нехолодная.

Часто подгребая под себя обеими руками, поднимая ногами фонтаны брызг, Герман плыл вдоль берега.

— Эх ты, чудо-юдо, кто же так плавает! А еще в бассейн ходил учиться.

— Сравнил. Там бассейн, а тут — море! Давай на перегонки.

Павел Петрович принял вызов внука и саженками, высоко выбрасывая вперед чуть согнутые в локтях руки, поплыл дальше от берега. Рядом, стараясь не отставать, плыл внук.

Ткаченко опустил ноги и сразу же почувствовал дно. Все еще было мелко, хотя берег и казался далеко. Здесь было меньше купающихся, и старый журналист позволил себе порезвиться с внуком так, как делали они на реке Нерис.

На берегу реки в тихой деревне они уже несколько лет снимали дачу. Именно здесь, на даче, возникла близость, перешедшая потом в дружбу между дедушкой и внуком. Павел Петрович читал Герману вслух вначале сказки, потом повести и рассказы Аркадия Гайдара, Сергея Григорьева. А когда надоедало читать — сочиняли удивительные истории.

Идут по лесу и сочиняют сказки о елках, высоких и стройных, о дубах — великанах, приключениях красной землянички, которая не хотела, чтобы ее съел непослушный мальчик, о дружной семейке боровиков. Да мало ли еще о чем.

Однажды Павел Петрович решил рассказать пятилетнему внуку про гражданскую войну. Начал так:

— Было это давно, очень давно, когда я еще был маленьким…

— А я каким был? — неожиданно перебил Герман. — Большим, да!

Дед согласился:

— Ты тогда был таким, как сейчас твой папа.

С тех пор внук не хотел больше слушать сказки ни о лесе, ни о зайчиках, ни о толстых боровиках. Он требовал сказок о том времени, когда дед был еще маленьким и слабым, а Герману — взрослому, плечистому, сильному, то и дело приходилось опекать малыша, спасать его от страшных буржуев, белогвардейцев и бандитов. Мальчик представлял себе человеческую жизнь как замкнутый круг, по которому идут люди: вначале маленькие, потом взрослые, затем старенькие, а после смерти — снова маленькие… Когда, бывало, его обижали отец или мать, он их честно предупреждал:

— Погодите, станете маленькими, а я большим, тогда за это вам попадет. Вы тоже, небось, заплачете.

Так говорил Герман, когда был маленьким. Теперь ему уже двенадцать — пошел тринадцатый год. Он перешел в шестой класс, повзрослел, при посторонних никогда не просит, чтобы рассказывали сказки. Но когда остается вдвоем с дедом, тут стесняться нечего, он с радостью отправляется в сказочный мир, который так и называется у них: «Когда дед был маленьким».

Усталые и довольные после первого морского купания, дед и внук укрылись в дюнах.

— Хорошо, что с нами бабушка не поехала, — заявил Герман.

— Что же в этом хорошего?

— Ни в жизнь не разрешила бы столько купаться. Знаешь, бабушка всякий раз пугается, когда я Нерис переплываю…

— Порезвились, и хватит, — заметил Павел Петрович. — Завтра начнем работать. Поедем в Клайпеду.

— Это еще зачем? Здесь же мирово!

— Встретимся с одним знакомым из сказок «Когда дед был маленьким».

Павел Петрович принадлежал к тому беспокойному племени журналистов, которые не представляют для себя жизни без «опостылевшей редакции». Много лет назад, когда его младший сын Анатолий только переступил порог редакции, он оставил пост заместителя редактора газеты и ушел на пенсию. Но не долго смог радоваться «заслуженному отдыху», вернулся в отдел публицистики. И снова для него начались ночи бессонные и дни беспокойные. И снова участились визиты к врачам. Медицина сказала свое веское слово: пора кончать работать, отдыхайте, больше времени проводите в саду, на даче. Но покой был противопоказан его беспокойному характеру. Единственной отрадой стали летние приезды внука, сына Анатолия, с которым у них установилась дружба и близость. Осенью из Москвы приезжал Анатолий, забирал домой Германа, и наступала пустота.