Виктор Савин - Чарусские лесорубы
— Пойте, пойте! — говорила она женщинам из бригады Богданова.
Ее поддержали все. Запел даже сам Харитон Богданов, голоса у него не было, но все же пел, как умел.
Потом она села в лодку и подплыла к Ермакову.
— Плохо у вас тут, — сказала. — На нашем берегу лучше.
Лиза встала у длинной поленницы, скинула в воду несколько чурбаков и крикнула на другой берег Богдановой:
— Тетя Даша, давай посоревнуемся?
Дарья Богданова встала у такой же поленницы.
— Думаешь, струшу? Давай!
И поленья полетели в реку.
Обеспечив поварих дровами, Синько отпросился у них проведать Паньку. Все ему здесь было ново, интересно. На душе у него от тепла, от солнца, от запаха подснежников было празднично. Торокину он отыскал в бригаде Ермакова. Вместе с Медниковой она скидывала поленья в воду, хохотала над неуклюжими чурбаками, точно над живыми. Свалившись в воду, они исчезали, а потом всплывали, кружились, словно снова просились на берег. Панька закидывала их другими поленьями и покрикивала:
— Айда отсюда, плыви, плыви! Все бока пролежал на одном-то месте.
Григорий сначала стоял в сторонке, смотрел на ее разрумянившееся веселое лицо, потом сказал:
— Панько, иды до мене.
— Вот еще, пойду, как раз. Айда лезь на поленницу, помогай.
— Айда, Синько, айда, не бойся! — крикнула Медникова. — У нас веселее, чем там с поварихами. И не стыдно тебе: такой здоровый, а чистишь картошку.
— Лезь сюда, Гриша, лезь! — ласково сказала Панька.
Парень помялся, помялся на ногах, потом тряхнул головой, выпятил грудь (а она у него широкая, могучая, стукнуть кулаком — загудит, как колокол), подошел к краю поленницы, нажал на нее плечом и отвалил сразу в воду десятка два толстых метровых плах.
Все ахнули.
— Вот где силища-то зря пропадает!
— А ну-ка, Гриша, давай, давай!
А парень отвалил от поленницы еще кучу дров, еще и еще. Он даже сам поразился, откуда в нем столько силы набралось. Ему даже самому стало интересно и забавно, что легонько, играючи, может обогнать на работе и Паньку, и Лизу, и всех, кто тут работает, кто по полешку скидывает в реку дрова.
А ну-ка, он попробует еще покидать поленья, по одному?
Он залезает на поленницу к Паньке. Она ласково потрепала его по щеке, заглянула в глаза. А у самой у нее глаза серые, добрые, с веселыми искорками. И он вдруг вспомнил: она ведь беременная. Скоро должна пойти в декрет. Он станет отцом. У них с Панькой будет маленькая лялька. Паньке дадут отпуск, она начнет нянчиться с ребенком, а ему, Синько, придется по-настоящему работать. Ему представляется, что он будет делать: ездить на ленивых волах, возить воду, дрова, чистить картошку… «Та хай вона сгине така работа!» — мелькнула у него неожиданная мысль. Он начинает скидывать поленья в реку: одно, другое, третье. И кажется, будто дрова из его рук сами потекли в воду, он только к ним притронется, а они фырк — и в реке. Руки у него тяжелые, тугие, а дрова легонькие, как перышки. А он боялся работы, пугался! Ему кажется, что все смотрят на него и удивляются: какой же герой Гришка Синько!
И он работает, старается пуще прежнего. Все поют, и ему хочется петь, смеяться, дурачиться. Чтобы посмешить девчат, добавить веселья, он запевает:
О, якбы мени пиджак черный,Шевкову сорочку,То б до мене липли девкиБез всякой отсрочки.
И Паня, и Лиза, и вое, кто поблизости, прыскают от смеха. А Синько запевает новый, еще более смешной куплет.
Никто и не заметил, как верхом на лошади подъехал парторг.
— Синько, ты что тут отираешься? Тебя поварихи потеряли. Ступай скорее в лагерь. Надо воду таскать, картошку чистить.
— Он с нами работает! — заступились за парня девчата.
— Знаю, какой он работник-то. Иди скорее, Синько, иди.
Парня будто окатили холодной водой.
— Не хочу я картошку чистить, Хветис Хведорович, — взмолился Синько. — Нехай пропадет вона пропадом та картошка!
— Что же ты хочешь?
— Здесь останусь, лес плавить. Со всеми хочу быть, на людях.
— И с зачисткой берегов пойдешь?
— Пиду. Хиба нет? И в лес потом работать пиду.
— Он, лес-то, тяжелый ведь? Это не кукуруза, не подсолнухи!
— Нехай, у меня силы хватит.
— А кто на кухне поварихам помогать будет?
— Так есть же люди, найдутся.
— Кто найдется? Теперь немного охотников на кухне работать.
И, обращаясь к сплавщикам, Березин спросил:
— Может, из вас, девчата, пойдет кто-нибудь вместо Синько?
— Аха, как раз! Ночей не спали, только об этом и думали.
— Пошли вон Паньку. Пускай поменяются местами. Ей все равно скоро на легкую работу придется идти.
— Вот правильно!
— Ступай, Панька, ступай.
Парторг помолчал, потом сказал:
— Верно, Синько, пора тебе браться за настоящую работу! Только возьмет ли тебя Ермаков в свою бригаду?
— Кого? — спросил Сергей, подходя к Березину.
— Синько вот, Григория. Ты, наверно, знаешь, что это за человек?
— А почему не взять? Возьму!
52
Вечером после захода солнца на лугу у моста горели десятки костров. Дым от них расстилался далеко по реке. В лагерь сплавщиков приехало почти все леспромхозовское начальство и представитель треста: маленький толстый человек, с коротенькими ногами, засунутыми в резиновые шахтерские сапоги, в демисезонном пальто, в шляпе. Сплавщики тут же дали ему имя «Кот в сапогах». Выпившие по чарке люди балагурили у огня, пели, вспоминали, что произошло за истекший день. О злополучном бревне и заторе появилась заметка в «боевом листке».
Прочитав эту заметку, представитель треста нахмурился, и тут же в присутствии рабочих начал «пилить шею» директору леспромхоза:
— Ну вот! Где же ваше руководство? Вы слишком самонадеянны! Вышли на сплав, а ваши люди даже не ознакомлены с правилами техники безопасности.
— Мы же семинар специальный проводили, — оправдывался Яков Тимофеевич. — Это просто непредвиденный случай.
— В нашей работе ничего не должно быть непредвиденного. Во всем должен быть план, все предусмотрено, введено в ажур.
— У вас в тресте тоже все «в ажуре»?
— Во всяком случае, нет такой анархии, какая творится у вас… Ну, нам, кажется, пора ехать в поселок на ночлег?
— Я не поеду, товарищ Морковкин. Я останусь ночевать здесь, со сплавщиками. Никто из них не захотел пойти домой. Все решили завтра пораньше выйти на работу: по холодку-то лучше работается.
— А я как?
— Вы, товарищ Морковкин, можете переночевать в Новинке. У нас там приличная квартира для приезжих: можно чаек заказать и все прочее.
— Но ведь я один не найду дорогу в Новинку! Я могу заблудиться.
— У меня нет людей, кто бы вас проводил. Все люди были на работе, устали, им нужен отдых.
— Тогда как же быть?
— Не знаю, решайте сами. Лошадь ваша накормлена, напоена, можете ехать. Да и заблудиться вам тут негде. Поезжайте по трассе лежневой дороги и как раз попадете в Новинку.
— А не опасно ездить? У вас тут, говорят, медведи водятся?
— Вот на этой горе много было. Но теперь, видите, лес вырублен, одни пеньки остались, так что тут теперь никаких медведей нет.
— А если я останусь ночевать здесь, вы кошму дадите, палатку?
— Этого нам трест, как раз, не дал. Найдем для вас какое-нибудь одеяло.
— Вот и отлично, превосходно! Значит, я остаюсь ночевать здесь, со сплавщиками. Это, знаете, даже интересно: свежий воздух, река… Только что-то дымом пахнет.
— Тут не только дымом, но и фиалками пахнет, и подснежниками.
— Да, да, я слышу. И пихтой еще пахнет.
— И пихтой.
— А почему у вас народ не интересуется газетами?
— Как не интересуется?
— Я вижу, там у костра ваш парторг читает людям газету, а около него собралось только человек пятнадцать, не больше, остальные почему-то совершенно равнодушны: одни песни распевают, другие на гармошке играют, на балалайке, а большинство уже спать пристраивается возле костров.
— Устали люди, отдыхать пора. Поработали неплохо. Мы планировали сегодня со сброской дойти до Белого камня, а спустились намного ниже. Если бы не затор, сделали гораздо больше.
— Говорят, кабы не «бы», выросли во рту грибы… А кино сегодня почему у вас нет? Растянули бы экран на поленнице и показали людям какой-нибудь фильм.
— У нас на шесть участков только две кинопередвижки. Кинопередвижка северной зоны лесоучастков сегодня у сплавщиков на Моховом, а завтра будет здесь.
— Берите профсоюз леса и сплава за бока, пусть дает больше передвижек.
— Мы от союза вместо кинопередвижки пианино получили для новинского лесоучастка.
— Это напрасно. Пианино — роскошь.
— Я не думаю, что напрасно. Чем Новинка хуже какого-либо маленького городка? Там люди и здесь люди, там трудящиеся и здесь трудящиеся. Нам даже должно быть больше внимания, мы в лесу живем. Нам нужны хорошие клубы, хорошие библиотеки, спортивные площадки. Выравнивать надо нас по городу, мы ведь тоже в коммунизм идем.
