Елизар Мальцев - От всего сердца
Прислонясь спиной к дощатой перегородке, Груня ждала, что скажет в ответ Родион, но так и не дождалась. Он молчал.
Заскрипели ступеньки, и на крыльцо поднялся человек в знакомом сером пыльнике и клетчатой кепке.
— Никита Сергеич!
Груня оттолкнулась от перегородки и, виновато улыбаясь, пошла навстречу селекционеру.
— Здравствуйте! — он энергично пожал ей руку, — Ну, как наша пшеница?
— Полегла, Никита Сергеич, полегла! — сокрушенно проговорила Груня, стараясь не встречаться с глазами селекционера, словно она одна была виновата в том, что случалось.
— Ничего, встанет! — убежденно сказал селекционер. — Этот сорт не должен полегать, понимаете? Не должен!
Груня облегченно вздохнула и подняла голову.
— Поедемте скорее в поле! — нетерпеливо попросил он.
Синие глаза его ослепили ее влажным блеском. Смуглое худое лицо селекционера было спокойно и полно решимости.
Глава двенадцатая
И вот наступил для Родиона, может быть, самый трудный день: он должен был явиться в нарядную и, сгорая от стыда, отвечать перед всеми, почему он целый месяц не выходил на работу.
Избежать нарядной было невозможно, такой порядок установили в колхозе еще задолго до войны, чтобы бригадиры не бегали по домам и не собирали своих людей. Утром колхозники к определенному часу приходили в нарядную и после десятиминутного совещания, получив задание, отправлялись отсюда прямо на работу. С приездом Гордея Ильича этот порядок снова входил в силу.
Родион знал, что ему не сделают исключения, не пришлют за ним посыльного, и поэтому, услышав тихий ранний писк в репродукторе, быстро вскочил с кровати, оделся и вышел.
Над распадком вставало солнце, наливая золотом оставшиеся после дождя лужицы. Блестела росистыми светляками курчавая трава. От палисадов веяло тягучими ароматами цветов.
Но Родион, пробираясь к нарядной глухими проулками, не замечал красоты занимавшегося утра, не чувствовал всей его прелести. Странное, сосущее беспокойство не оставляло его.
Зал был уже полон народа. У окна кто-то громко читал свежую газету; двое парней играли в настольный бильярд, с треском гоняя по зеленому сукну светлые металлические шарики; на одной из скамей о чем-то судачили женщины и громко смеялись. Все казалось обычным, будничным, ни в чем нее угадывал Родион настороженного внимания к себе, и все-таки чутье подсказывало ему, что неприятного разговора не избежать.
Пожимая руки односельчан, отвечая на приветливые кивки, Родион пробрался в дальний сумеречный угол.
«Что же так тянут, долго не начинают?» — подтачиваемый нетерпением, подумал он и вздрогнул, услышав дружный всплеск голосов.
В нарядной зашумели, задвигались. К столу, застланному куском красной материи, гуськом шли Краснопёров, Гордей Ильич Чучаев, Ваня Яркин, Груня.
«А почему она с ними?» — подумал Родион. — Ах, да! Как это он забыл, что Груня — член правления? В глубине души он надеялся, что Груня и Соловейко не придут в нарядную. Ему и без того будет не легко здесь.
Шум шел на убыль. Краснопёров постучал карандашом о звонкую крышку стеклянного графина и, гладя свои жидкие волосы, поднялся у стола, спокойно и внимательно оглядывая людей.
— Сейчас время, — он взглянул на ручные часы, — без двух минут шесть… Какая явка?
— Нет четырех человек по уважительной причине! — ответил чей-то звонкий голос.
— Хорошо. Тогда начнем. — Краснопёров слегка подался вперед, уперся обеими руками в крышку стола. — Завтра, товарищи колхозники, мы выступаем в луга: травы хорошие, работать, конечно, будем, как у нас заведено. Убраться с сенокосом радо поскорее, чтобы страда на пятки не наступала. Сегодня пусть каждый приготовится, проверит все, чтоб потом ни на кого не кивать, если какие неполадки будут. Каждый сам за себя отвечает и за всех в своей бригаде. Для укрепления дисциплины правление решило предложить поставить во главе первой бригады Матвея Харитоновича Русанова. Думаю, что возражать не будете?..
Словно ветер прошел по рядам: прошелестели аплодисменты.
В переднем ряду встал Матвей Русанов, смущенный и красный: лист бумаги вздрагивал в его сильных, коричневых от загара руках.
«Быстро пошел в гору», — подумал Родион, но не испытал недавней неприязни к товарищу.
— Я сейчас зачитаю список своей бригады, — сказал Матвей и хрипловатым от волнения голосом стал выкрикивать одну фамилию за другой.
Услышав в конце списка свое имя, Родион покраснел в опустил голову к коленям.
— Наряд у нас такой, — громко окончил Русанов, — будем нынче до последнего винтика выверять, чтоб завтра чуть свет в луга выступить! — И, помолчав. Матвей для вящей убедительности поинтересовался: — Все слыхали, кто числится в моей бригаде?
Родион поднял голову.
— Все, — вздохнул зал.
Русанов сел, вытирая белым платком вспотевший лоб.
— У кого есть какие вопросы? — спросил Краснопёров.
Все молчали. Но через минуту, смущенно пожимая плечами, снова привстал Матвей Русанов:
— Мне вот надо выяснить… Как быть с одним членом нашей бригады — Родионом Васильцовым? На работу он больше месяца как не ходит, говорят, даже уехал куда-то… Как его, мертвой душой считать, что ли?
В лицо Родиону плеснула жаркая кровь. Багровея, с трудом отрываясь от лавки, он встал.
— Я пришел, — глухо, точно в кулак, сказал он. Матвей живо обернулся, и они мгновение в упор смотрели друг на друга.
Родион отвел взгляд.
— Ну, тогда все ясно, у меня больше вопросов нету, — сказал Русанов и сел.
В нарядной повисла неловкая тишина. Родиону казалось, что она разбухает, ширится; шумело в ушах.
— У меня будет вопрос. — Гордей Ильич поднялся за столом, плечистый, в защитного цвета гимнастерке, с двумя рядами орденских планок на груди. — Давай-ка, Васильцов, сюда, поближе к свету… Ведь мы ровно и не виделись еще с тобой.
Сцепив за спиной руки, нагнув голову, ощущая гулкие удары крови в висках, Родион прошел к столу, за которым сидели члены правления. Ему казалось, что пол поплыл под ногами.
— Ну что ж, здравствуй, лейтенант, — сказал Чучаев.
— Здравствуйте, Гордей Ильич. — Родион поднял глаза на парторга и тут же снова опустил.
— Приезжаю в колхоз, спрашиваю: «А где же наш Родион Васильцов?» — удивленно и чуть насмешливо продолжал Чучаев. — И все молчат, ровно стыдятся сказать, куда ты скрылся… Отец мнется, жена говорит: «Не знаю». Колхозники месяц в глаза не видели. Что, думаю, за напасть такая? Воевал парень, слышно было, крепко, а тут… Неужели его на легкую жизнь потянуло? Объясни нам… что случилось? Где ты отсиживался, а?
— Известно где, — неопределенно протянул Родион. Казалось, он только один слышал свой голос.
— Слыхал я, ты уезжал… Что, колхоз тебя в командировку послал?
— Нет, просто сам взял и поехал…
— Значит, самовольно?
— Да.
Родион чувствовал на себе десятки внимательных, стерегущих каждое его движение глаз и стоял, как связанный.
— Ты продолжаешь считать себя членом нашего колхоза?
— Считаю, — язык во рту Родиона словно распух и не повиновался ему.
— А устав артели и наши внутренние порядки ты знаешь?
— Знаю… — Родион поднял голову, посмотрел в угол и точно ожегся: на него сурово и непримиримо глядела Наташа Соловейко; он отвел глаза в сторону и наткнулся па испытующий взгляд Григория Черемисина, и куда бы ни поворачивался, всюду встречал острые, выжидающие чего-то глаза. Вздохнув, он стал смотреть па потолок.
— Ну что ж, пускай народ решает, как быть с тобой, — жестоковато проговорил Гордей и опустился на свое место. — Давай, Кузьма Данилыч, веди нарядную.
— У кого какие будут предложения?
После короткого затишья кто-то задорно крикнул:
— Оштрафовать на десяток трудодней!
Родион готов был лишиться всех заработанных в посевную трудодней, лишь бы поскорее кончилась эта пытка. Возле стола, словно нахохлившись, сидел дед Харитон, лопухом приставив к уху широкую ладонь. Старику, видно, стало жалко парня, он, покашливая, поднялся с лавки и, переглядываясь с колхозниками, как бы ища у всех поддержки, сипловато сказал:
— А, может, он, ребята… того, как это самое Ванюшка Яркин сказывает, перестроится, а?
В нарядной грохнул хохот, будто вытряхнули мешок гороху и отдельные звонкие горошины, подпрыгивая, катились в дальние углы.
И, словно в ответ Харитону, раздались с разных сторон напористые голоса:
— Прости его, а он опять сорвется!
— Наверно, хочет в больших начальниках ходить, должности ему подходящей у нас нету!..
— Может, ему курорт требуется? Тогда ясно дело — без промедления выхлопотать путевку!
— Пусть он сам скажет, что он о себе думает!
