Виталий Закруткин - Сотворение мира
Неподалеку от паланкина жались друг к другу одетые в мундиры и разноцветные халаты генералы. Они тихонько шушукались, смиренно шевелили пальцами сложенных на животе рук и старались держаться на почтительном расстоянии от угрюмого, нахохленного Тана. Только один из них, коренастый молодой человек с коротко подстриженными темными усами, расхаживал по перрону с независимым видом, улыбался и невозмутимо покуривал большую трубку, не обращая на Тана ни малейшего внимания.
— Кто это? — спросил Александр.
— Генерал Хэ Лун, — шепотом ответил Чень Юхуа, — храбрый, как сто дьяволов. Он уже давно тянется к коммунистам и собирается вступить в партию. За бесстрашие и за талант его любит вся армия.
Через несколько минут из-за холма показался поезд. Стоявшие на перроне зашевелились; важно помахивая тростью, вышел из паланкина генерал Тан Шэнчжи; генералы выстроились за его спиной, на их лицах застыла любезная улыбка; не спуская глаз с начальства, приготовились музыканты.
К перрону подошел поезд: паровоз и четыре вагона — один классный, три товарных. Встречающие двинулись к классному вагону. Заглушаемый барабанами, оркестр грянул бравурный марш. Из классного вагона, улыбаясь и раскланиваясь, вышел адъютант в защитном френче. Он приложил руку к козырьку, молча указал глазами на второй вагон-теплушку. Оттуда, по-медвежьи посапывая, кряхтя и вздыхая, вылез огромный толстяк в полинялой солдатской блузе, в стоптанных башмаках, с вещевым мешком за плечами.
Чень Юхуа подтолкнул Александра локтем:
— Генерал Фын Юйсян! Могу держать пари, что он сейчас выкинет какой-нибудь номер.
И действительно, командующий Народной армией генерал Фын Юйсян вдруг остановился, положил на землю вещевой мешок, уселся на него и, поглядывая на корректного, вежливого Тан Шэнчжи, стал хладнокровно перематывать обмотки. Генералы заулыбались. Между тем толстый Фын вытряхнул из башмаков песок, замотал обмотки, вытянулся во весь свой гигантский рост и проговорил, обращаясь к стоявшим на перроне:
— Вы хотели видеть Фын Юйсяна? Это я!
После такого представления Фын добродушно пожал руку немного шокированному Тан Шэнчжи, поклонился направо и налево, взгромоздился на подведенного бодигарами дюжего мула и спокойно поехал вдоль железнодорожного полотна.
Генерал Тан выслушал Александра, морщась и вздыхая, однако приказал адъютанту выдать советскому дипломатическому курьеру пропуск на проезд через зону действий западной колонны Национально-революционной армии.
Перед рассветом, простившись с Чень Юхуа, Александр выехал в Ухань, чтобы оттуда, минуя наиболее опасные фронтовые зоны, пробраться в Пекин. Соблюдая предосторожности, он на станциях по первому требованию предъявлял свой курьерский лист и густо исписанный иероглифами аршинный документ, выданный ему полгода назад китайским правительственным чиновником в Пекине. К удивлению Александра, этот документ сохранял силу во всех зонах и в конце концов благополучно довел его до Пекина.
В городке советского посольства, где поселился Александр, его ждала неожиданная радость: во-первых, он получил из Огнищанки письмо на десяти страницах — писала вся ставровская семья; во-вторых, письмо это ему передал Сергей Балашов. Родичи прислали это письмо в Наркоминдел с просьбой направить в адрес Александра Балашов рассказал о московских новостях и вручил записки с приветом от наркомиидельских товарищей.
Румяный подтянутый Балашов на этот раз изменил своей всегдашней сдержанности: прижав Александра в углу, он долго тискал его в объятиях, хлопал по спине и растроганно бормотал:
— Жив, черт ты этакий! Жив! А ведь у нас в комиссариате пронесся слух, что тебя ухлопали где-то под Ханьяном. Ну, думаем, пропал парень, накрылся! А ты, оказывается, вот он, ходишь как ни в чем не бывало!
Искренняя взволнованность Балашова передалась Александру. Обнявшись, они долго ходили по аллее посольского сада, закидывали друг друга вопросами и никак не могли наговориться. Развела их знакомая Александру по сибирскому экспрессу учительница Ульяна Ивановна.
— Хватит вам! — сказала она Балашову. — Дайте человеку прийти в себя и отдохнуть. Нельзя же так!
— Правда, правда! — спохватился Балашов. — Тебе давно пора прочитать письмо.
Письмо было обычное, так пишут близкие в пору долгой разлуки: брат Дмитрий сообщил о домашних делах и успехах ставровской семьи; Настасья Мартыновна — после смерти Марины она подобрела к Александру — просила беречь здоровье и соблюдать осторожность; Андрей писал о своей работе в огнищанской избе-читальне; Роман и Федя просили привезти из Китая хорошие акварельные краски; Каля и Тая — очевидно, в пику ребятам — заканчивали письмо словами: «Нам, дядя Саша, ничего не надо, просим только об одном: приезжайте скорее, мы по вас соскучились…»
Вечером Александр сел за ответное письмо. Он знал, что Балашов утром уезжает, и ему хотелось отправить письмо с ним. Балашов настоял, чтобы его поместили вместе с Александром. Им отвели комнату в небольшом домике рядом с посольским клубом. В этот вечер в клубе показывали новый американский кинофильм. Балашов отправился туда, пригласив молодую девушку-стенографистку.
Закончив письмо, Александр с наслаждением вытянулся на приготовленной для него чистой, прохладной постели и уснул мертвым сном.
Проснулся он от резкого стука. Кто-то грубо и настойчиво колотил в дверь, дергал ее так, что с потолка летела штукатурка. Александр вскочил, протер глаза. Проникая сквозь щель ставни, на полу мерцала солнечная полоска. Сергей Балашов спал, накрыв голову подушкой. Откуда-то тянуло удушливым запахом дыма.
— Сережа, вставай! — закричал Александр. — Что-то случилось! Должно быть, пожар!
Они мгновенно оделись, кинулись к выходу, но в эту секунду правая половина двери слетела с петель. В комнату ворвались три человека с револьверами в руках. В коридоре, за их спинами, толпились вооруженные винтовками солдаты.
Вбежавший первым высокий человек в форме полицейского офицера закричал на чистейшем русском языке:
— Руки вверх! Ступайте отсюда во двор!
Не понимая, что происходит, Александр спросил спокойно:
— Кто вы такой и по какому праву врываетесь на территорию посольства?
Полицейский офицер поднял револьвер на уровень лица.
— Выкатывайтесь к чертовой матери! — заорал он. — О праве будете говорить после, мерзавцы! Мы вам покажем право!
Александр и Сергей Балашов под конвоем равнодушных солдат вышли из комнаты.
Весь двор посольского городка был забит солдатами, полицейскими и вооруженными людьми в черных штатских костюмах. Возле резной террасы посольского клуба пыхтел большой автомобиль, в который солдаты беспорядочно сваливали книги. Один из домов городка горел, над ним висела темная туча дыма, а из окон вырывались острые языки пламени. Справа, связанные веревками попарно, стояли сотрудники посольства, среди них Александр узнал Ульяну Ивановну. Уцепившись за нее, громко плакали две полураздетые девочки и мальчик.
— Ничего не понимаю! — сказал Балашов, растерянно поглядывая по сторонам.
Александр крепко сдавил его локоть:
— Молчи! Тут и понимать нечего — самый настоящий бандитский налет, подстроенный чжанцзолиновской сволочью и белогвардейцами.
Неподалеку от того домика, в котором ночевали дипкурьеры, стоял окруженный молодыми деревцами, приземистый одноэтажный дом — канцелярия советского военного атташе. Окна этого дома были разбиты, деревца изломаны, а из распахнутых настежь дверей пьяные солдаты, смеясь и перебраниваясь, выносили и бросали возле террасы папки с бумагами, ковры, кресла, картины. Двое штатских — по лицам в них легко было признать русских — наблюдали за солдатами, хладнокровно покуривая сигары. К ним подошла молодая девушка в светлом плаще и легкой красной косыночке. Она о чем-то спросила штатских. Те ухмыльнулись. Потом тот, который стоял ближе к девушке, плюнул ей в лицо, сорвал с ее головы косынку и хлестнул косынкой по щеке.
Сергей Балашов рванулся туда. Александр побежал за ним.
— Как вы смеете оскорблять женщину?! — гневно закричал Балашов.
Оба штатских отступили на шаг, сунули руки в карманы.
— А ты откуда взялся, защитник? — усмехнулся тощий верзила в сдвинутом набок котелке и трехцветном кашне. — Это тебе не Совдепия, тут свои законы!
Еле сдерживая в себе бешеное желание хватить хулигана по наглой, ухмыляющейся роже, Александр спрятал руки за спину и проговорил глухо:
— Мне кажется, что для мужчины, если он даже белогвардеец и налетчик, должен быть один закон — не трогать беззащитных детей и женщин.
Верзила в котелке захохотал, отступил еще на шаг. Его испитое, с синевой под глазами лицо побелело, рот задергался.
