Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин
Он уехал, внеся смуту неопределённостью своих ответов. Значит, район не запрещает выдавать хлеб? Кто же виноват в том, что его не выдают? Председатель? А он на район ссылается, на градобой...
- Приятный мужичок! – сказал Панкратов.
- Мягко стелет! – желчно усмехнулась Агнея.
Раев в это время накачивал Ямина.
- Медленно сдаёте! Очень медленно!
- Сазонов сулил план уменьшить.
- Он чересчур много взял на себя. И, где нужно, получит за это соответствующее внушение...
- С народом-то как быть? Не с голоду же ему помирать...
- Хлеб должен быть сдан любой ценой. И он будет сдан. Этому никто не помешает...
- Ясно-понятно! Я тоже мешать не стану. А ежели колхозникам маленько подкину, дак это на пользу...
- Опять бодаешься, Ямин? Видно, зря тебя отпустил... С таким характером на воле долго не пробудешь...
- Каюсь, товарищ Раев, виноват в том, что людей жалко! Ежели за это можно посадить – сади. Другой вины за собой не знаю...
- С меня тоже требуют, дурень! А я всего только человек, – обессиленно сказал Раев и, не простившись, вышел.
Узнав от Агнеи о разговоре на току, Гордей на свой страх и риск приказал начислить колхозникам ещё по сто граммов.
На следующий день его вызвал Камчук.
Глава 46
Отголубели по-детски чистые да погожие дни. Завзбуривала осень. С утра до вечера сыпали дожди. Уймётся проливной – начнёт бусить, будто через мелкое сито, нудная изморось. По улицам – лывы, в которых плещутся горластые, разжиревшие гуси, ещё не подозревающие, что догуливают последние денёчки.
- Ранний гость до обеда, с обеда – до утра, – макая оладьей в сметану, говорил Панфило. – В поле, слава богу, управились.
- Град за нас управился! – сердито буркнула Фёкла. – Вчерась бабы на Ямина криком кричали, хлеб требовали...
- То ли ишо будет! От бога отступился, вот и воздаётся ему сторицей...
- Ты хоть при мне своего бога не тереби...
- Оладушки сгорят! К печке стала, дак поглядывай! Моя покойница у шестка, бывало, юлой вертелась...
- Надоел ты мне со своей покойницей! Скоро ли сам к ей отправишься?
- А это не видала? Думаешь, моё хозяйство тебе достанется? Не рассчитывай! Помирать стану – всё сожгу! И тебя в огонь брошу. На свою голову смерти молишь, лапушка!..
Стукнула калитка.
На высокое крыльцо поднимался Ямин.
- Хлеб да соль!
- Присаживайся к столу, Гордей Максимыч! – придвинул табуретку хозяин.
- Не откажи, отведай оладушек! – расстилалась Фёкла.
- Недосуг, Николаевна. Я к тебе, Панфило Осипович. Ток посторожишь?
- С оружией?
- Можно и с оружием, хоть оно и не понадобится. Твоя отвага всем известна.
- Хвастать не буду, а в германскую два Егория заслужил...
- Стало быть, согласен.
- Можешь на меня положиться – не подведу! – растроганно сказал старик: сам председатель просит, а мог бы просто приказать. Это льстило. – Вот так, Фёкла Николаевна! Я ишо при полной боевой выправке! Мафусаила переживу, а уж тебя-то – и говорить нечего...
- Позорче гляди, Панфило Осипович! – наказывал Гордей.
- Мухе не дам пролететь!
- Ну, ежели будешь стараться, зимой снова в сторожа определю.
В конторе Ямина ждали Пермин и Дугин. Михей был навеселе.
- Нашёл время шары заливать! – бурчал Пермин. – Народ и так взвинчен!
- А я не народ? Может, у меня какая гайка в душе раскрутилась. Потому и выпил. Досадно мне, ох, досадно! Всё прахом пошло. И жизнь пошла прахом...
- Раев звонил, – сказал Гордей. – Ишо сто центнеров требует...
- Хватит! – взорвался Пермин. – И так всё выкачали!
- За что робили? – бормотал Дугин. – За фигу с маком?
- Прилетел, сокол ясный! – выглянув в окно, усмехнулся Пермин. Из ходка вылезали Ефим и Митя Прошихин.
- Отслужился, страдалец? – участливо спросила Агнея, топившая в конюховке печь.
- Вроде того.
- Шапку-то куда подевал? – Митя был одет по-городскому: при галстуке и картузе.
- Шапка мне ни к чему. Раньше она за меня думала, теперь – сам большой...
- В колхозе останешься или поедешь куда?
- Сперва с начальством посоветуюсь.
- С возвращением, – сказал Пермин. – Не рано?
- Кому рано, а мне – в самый раз.
- Ответь мне, Митрий, – подошёл к нему Ямин, – почто оговорил меня?
- Хотел, чтоб ты за мир пострадал.
- Пострадал-то не я, а ты...
- И ты пострадаешь...
- Та-ак... Видно, не переломила тебя тюрьма.
- Я не соломинка. Куда на жильё определишь? Дом-то занят...
- Освободим. Без жилья не останешься.
- На работу примешь?
- Ежели воровать разучился – приму.
- Я теперь поумнел – не попадусь.
- Попадёшься. Токо на этот раз я до суда не допущу... Имей в виду.
- Я от Камчука, – сказал Ефим. – Приказывает хлеб доедать.
- А мы тут посоветовались и решили не сдавать.
- Под суд хочешь?
- Лучше под суд. Зато перед людьми буду чист. Правильно! – одобрил Митя. – Там тоже не звери живут.
- Вот, – он вытащил из кармана пухлую пачку денег, бросил на стол.
- Митрий! – нахмурился Пермин, сметая со стола деньги. – Тебе выйти велено!
- Вам легче не станет.
- Выпускают кого не надо...
- Как вы хотите, а я против, – сказал Ефим. – На слона ниткой не замахиваются...
- Ты на людей погляди, Ефим! Ни в ком живинки не осталось... Выданных двухсот граммов хватит ненадолго. Кто поосторожнее, тот приберёг на чёрный день. Но что было делать Веньке
