Владимир Богомолов - Поворотный день
И снова он пожалел, что не посоветовался с Чановым. Но отступать было поздно. Он откачнулся от холодной каменной колонны, бегло перекрестился и подошел к атаману.
— И мне винтовку! — скорее потребовал, чем попросил.
— А мы тебе святое наше знамя дадим.
— Знамя так знамя, — без энтузиазма согласился Роман, представляя, какое впечатление Произведет на товарищей зрелище — Лебедев с черной тряпкой впереди наступающих анархистов.
Удивленный вдруг наступившей тишиной возле Крестовоздвиженской церкви, Чанов незамедлительно прибежал сюда. Выяснив все, вволю отматюкавшись в адрес губошлепа и анархиста Лебедева, Василий Иванович тут же отрядил два десятка бойцов. Им было велено скрытно пробраться к мусульманскому кладбищу и оттуда «ударить» в тыл красногвардейцам.
Ожидая «удара», Чанов все больше проникался уважением к смелости и находчивости молодого слесаря. Он понял, что удачный исход задуманной Романом операции открывает путь к железнодорожному вокзалу — главной цитадели анархистов. Судя по ленивой, как этот душный день, перестрелке, Чанов догадывался, что сообщение перебежчика произвело определенное впечатление на врагов. Если бы они не поверили Лебедеву или заподозрили его в провокации, давно бы выбросили бездыханное тело юного бойца революции за ограду: нате, мол, любуйтесь.
И потому несказанно обрадовался Василий Иванович, когда увидел впереди наступающих Романа с черным знаменем над головой. За ним почти вплотную бежал богатырского роста мичман, а чуть поодаль от них остальные. Минуты через две-три из дворов, прилегающих к церкви, выскочило еще не меньше роты анархистов. Заполнив всю площадь и улицу, не встречая организованного отпора, они бежали, ускоряя шаг, и вдруг все окрест вздрогнуло от их громового, дикого, озлобленного «ура!».
Когда первые ряды достигли железнодорожной насыпи и Лебедев, задыхаясь от бега и отчаяния, ступил на щебенку, Чанов подумал: самый раз. И во всю мощь матросских легких заорал:
— Огонь по сволочам!
Хлестнул один, второй, третий, уже приготовленный и нацеленный залп. Командир сводного отряда красногвардейцев Василий Иванович Чанов понимал, что своей командой может нанести урон отряду и комсомольской ячейке завода, но он так же понимал, что революция без жертв не бывает. И в данном случае Роман Лебедев, сын его закадычного друга и тезки Василия Лебедева, может стать в любую секунду этой самой жертвой. Ну что ж, парень ведь сам избрал для себя дорогу.
Когда смятые прицельным огнем анархисты — кто распластался, кто, предусмотрительно бросив винтовку, вздернул руки над головой — затихли, точно мыши, почуяв приближение кота, Чанов выскочил на улицу и громовым голосом потребовал:
— Бросай оружие!
Конечно, Василий Иванович не был гарантирован от любой шальной пули, но желание хоть как-то попытаться спасти Романа, помочь ему сохранить молодую жизнь толкнуло бывалого матроса-балтийца на этот отчаянный шаг.
Поняв, что все дальнейшее лишь дело времени, анархисты сдались.
Обнимая ошалелого от счастья Романа, Чанов так сунул снизу свой кулак в челюсть парня, что у того искры брызнули из глаз. Но Лебедев лишь потом ощутил боль, а сейчас он готов был вынести все муки ада. Ведь его первая самостоятельная операция увенчалась успехом. И хотя до полного разгрома анархистских банд было еще далеко, все понимали, что здесь, у Крестовоздвиженской церкви. Красная гвардия противопоставила грубой силе врага ум и находчивость.
Что было, что будет…
После нескольких неудачных лобовых атак на позиции красноармейского полка белоказаки подозрительно притихли. Эта тишина не обманула командира полка Шапошникова. Вызвал он в штаб бойца Петрунина и спросил:
— Как думаешь, почему кадеты присмирели?
— Что-то затеяли, — ответил Петрунин.
— Как думаешь, Логвин (хотя по церковной книге значился Петрунин Лонгвином, но так его никто не называл), нужно нам знать, что затевает контра?
— Очень даже, товарищ Шапошников.
Знали в штабе, кого посылать в разведку. Петрунин был не только здешним жителем, но и люто ненавидел кадетов, особенно тех, кто носил погоны с просветами и золотистой расшивкой по парчовой поверхности. Ненависть, расчетливость и смекалка еще ни разу не подвели красноармейца в ночной вылазке или в дневном бою. За храбрость в атаках, за блестящее выполнение заданий в тылу противника многократно поощрялся Логвин командованием части, да и Реввоенсовет армии отметил его подвиги именными часами, которые боец берег пуще ока. Всякий раз, отправляясь за линию фронта, вручал их на непредвиденный случай закадычному дружку, кавказскому человеку с божественным именем Магомет. Сдружились они по-братски еще прошлым летом, когда «дикая» дивизия генерала Улагая, состоящая в основном из горцев, рвалась к Царицыну.
Думали белые, что они от Маныча до Волги дойдут со скоростью курьерского поезда, но уже на первых же верстах похода столкнулись с ожесточенным сопротивлением красных партизанских отрядов, объединенных в полки и бригады. Да, кроме того, значительные кавалерийские части отвлекала конница Буденного, которая и днем и ночью будоражила деникинцев и красновцев.
Логвин в ту пору воевал в отряде Пимена Ломакина, воевал в основном возле родного куреня и за родной хутор. Но вот пришлось им временно уйти в южные степи, где думали отсидеться, пока Красная Армия не перейдет в наступление по всему юго-западному направлению. Однако красным партизанам скоро стало ясно, что желанного наступления они будут ждать до морковкиного заговенья.
А тут наткнулся на них разъезд из буденовской дивизии. Не мешкая, влился отряд в прославленную кавалерию, благо что конный завод Смирновых был рядом и они, через несколько минут горячей схватки с гарнизоном, вполне прилично экипировались.
В этом коротком бою Логвин мог взять себе любого коня, но ему понравился рослый кабардинский аргамак, на высоких, как ходули, ногах в белых носках. Конь, пока к нему приближался Петрунин, словно изваяние стоял над бездыханным хозяином. Но стоило Логвину потянуться к уздечке, животное резко вскинуло голову и так рванулось в сторону, что он невольно шарахнулся, ругая последними словами строптивость коня и собственную нервозность. Снова его сильная рука потянулась к уздечке. На этот раз жеребец не сделал неожиданного броска, а лишь глянул на чужака с выражением укора и мольбы.
Логвин, закинув подуздок на плечо, направился к конюшням. Он ощущал, что конь идет за ним с неохотой, порой подчиняясь лишь силе. Это раздосадовало бойца. Он хотел огреть непокорную животину кнутом или хлыстом, но ни того, ни другого под руками не оказалось. Логвин решил, что все-таки накажет лошадь, если она еще раз потянет его назад. Будто прочитав мысли нового хозяина, аргамак замер, упрямо поворачивая голову, в ту сторону, где было распластано тело молодого горца в синей черкеске с ровными рядами белых газырей.
Казак невольно оглянулся и замер. Только что бездыханный, человек стоял на коленях и, молитвенно воздев руки, печально призывал аллаха помочь ему вернуть любимого коня. Так подумал Петрунин, наблюдая за выражением лица раненого. Мольба произносилась не на русском языке. И единственное, что мог понять донской казак, это слово «аллах». Как может покарать его мусульманский бог, когда он находится под защитой всемогущего православного Иисуса?
Первым инстинктивным желанием Логвина было — добить этого незванного в его родные края пришельца, но заржавший тихо и просительно конь как бы отговаривал казака от ненужной жестокости. И тот милостиво разрешил:
— Живи, басурман.
— Нет, нет, — исступленно твердил горец, смягчая звук «е», отчего он слышался как «э». — Убей меня! Убей, тогда возьми коня!
— Ты понимаешь, что говоришь, абрек?
— Я не Абрек. Я — Магомет. Возьми все, — он притронулся к карманам, ощупал блестящие газыри, — коня оставь.
Петрунин смотрел на человека, униженно стоящего перед ним на коленях, и странное чувство превосходства и стыда наполняло его не искушенную еще в такой жестокой борьбе душу. Он был рад, что после стычки остался жив, что в честном бою добыл себе отличного верхового коня, и потому настроение у казака было миролюбивое, всепрощенческое. До того времени, пока вновь не случится необходимости ввязываться в бой, не хотелось Логвину ни крови, ни стона. А этот упрямый чечен, или кто он там, бормотанием, слезами хоть каменную сарматскую бабу выведет из терпения. Вместо того чтобы сказать красноармейцу «спасибо» да незаметно уползти к курганам, куда скрылись остатки гарнизона, он, как юродивый, ползает перед ним, умоляя вернуть коня, взамен чего угодно, хоть самой жизни.
И такая преданность четвероногому другу в конце концов взяла верх над непреклонным вначале желанием иметь под своим седлом аргамака. Логвин на мгновение в мыслях поменялся местами с Магометом и, досадливо плюнув, бросил ему в протянутые руки конец повода. Отошел на несколько шагов, повернулся, глянул, как человек, обнимая и целуя ноги жеребца, уже не замечает вокруг ничего и никого. Вскинул боец карабин, крикнул в сердцах:
