Владимир Богомолов - Поворотный день
Но прежде всего необходимо посоветоваться с Чановым. Что он скажет? Наверняка не разрешит идти на такую авантюру. Сказал же: не выпускайте гадов из укрытий, ждите, когда подойдет кавалерийский полк.
И Лебедев решает взять всю ответственность на себя. Ведь, в конце концов, рискует лишь он, если враги не поверят ему и шлепнут как провокатора. Зато, если операция удастся…
Роман подлез к Огареву и сказал, для чего нужна ему форменная фуражка. Тот долго смотрел на своего товарища и командира, думая, что ослышался. Фуражку решил не отдавать, не потому что жалко вещь, а жалко Лебедева. Они еще поспорили немного, и Роман, который был и ростом повыше, и сложен покрепче, не приказом, а силой стянул с дружка нужную ему фуражку.
— Когда я побегу, стреляй в меня…
Парень совершенно растерялся. Увидев его изумленное лицо, Лебедев скороговоркой пояснил:
— Да не по правде. А то еще лупанешь. Ну, я побежал к ребятам.
Через междворовые штакетники, плетни, заборчики, калитки пробирался Роман к отделенным и рассказывал о своей задумке. Те отговаривали командира, грозились донести Чанову, но, в конце концов, желали ему удачи.
Красногвардейцы усилили обстрел анархистов. Те ответили тем же. В жарком воздухе трудно уже было различить отдельные выстрелы. Небо просто гудело и раскалывалось от грохота. Но вот со стороны красных выстрелы стали редеть, а скоро и совсем прекратились. На смену залпам пришли тревожные крики:
— Патроны кончились! Командир, где патроны? Чем стрелять!
И в это же время из ближайшего к церкви двора, как из преисподней, выскочил парень в синей куртке и гимназической фуражке. Не оглядываясь, он бежал к ограде. Из-за заборов по нему открыли огонь. Но мощные залпы анархистов заглушили жалкую стрельбу красных. Не добежав до церкви, парень споткнулся (а может, пуля задела), упал. Замерли обе стороны, выжидая. Роман, воспользовавшись растерянностью, вскочил и в несколько прыжков достиг ограды. Тут его, счастливого, подхватили крепкие руки бандитов.
— Господа! — с веселым отчаянием произнес Роман, обращаясь к окружившим его анархистам.
Те сердито загудели, заматерились, недвусмысленно вперили стволы наганов в его живот.
— Какие мы тебе господа? — держа Лебедева, как нашкодившую кошку за шиворот, брезгливо спросил круглолицый детина.
— Товарищи! — уже менее уверенно произнес перебежчик.
Но снова не попал в цель: и это обращение пришлось не по вкусу анархистам.
«Ну влип, дурачок», — мысленно бранил себя Роман, не продумавший такой, казалось, мелочи. Между собой эту разномастную тварь они ведь иначе как бандитами, контрой, уголовниками, в лучшем случае — анархистами не называли. Нот из-за такого пустяка может все рухнуть. Надо было посоветоваться с Чановым. Тот все знает.
— Ну, как же вас назвать, братцы? — заискивающе спросил Лебедев, чем вызвал какую-то снисходительную мину на этих отвратительных физиономиях.
— Граждане мы. Свободные граждане России, с достоинством объяснил ему круглолицый. — А ты кто такой? Из большевиков? Наружность у тебя очень даже аккуратная…
— Сам ты из них, — обиделся Лебедев, доставая билет клуба рабочей молодежи, — я сын Игнатия Васильевича Лебедева — Роман.
— Гляди-ка, братва, сын самого Лебедева! — начал ерничать рябой. — Это вроде как бы сын самого Наполеона.
— Кончай треп! — бесцеремонно оборвал свободного гражданина верзила, державший Романа за шиворот. — Лучше прочти, что в этой книжице.
— Точно, Лебедев Роман, — сказал рябой, заглянув в удостоверение. — Ну и что?
— А то, — в тон ему ответил Лебедев, — что папаша мой, купец первой гильдии, сидит сейчас в трюме баржи и думает про вас, что явились его освободители.
— Почему на барже? — пробасил верзила.
— Краскомы всех почтенных граждан города на барже заперли. Там и Воронин, и Лапшин, и Репин, и Яблочков, и Паничкин… А нас мобилизовали и сюда послали… Ну, я как услыхал, что патроны кончились, к вам рванул.
— Так это вы про патроны шумели, а мы думали, вам подкрепление подошло.
— Из чего подкреплять-то? — со знанием дела стал объяснять Лебедев. — Разве из комиссаров. Но они не очень-то сюда рвутся.
— Так, — задумался детина. — Картина проясняется. Говорил я батьке: давай на мост навалимся дружнее. Побоялся окружения, а теперь сиди тут, жди у моря погоды.
— А может, брешет купчишка? В штаны небось наложил от страху, — подбросил кто-то ил толпы.
— А может, он обыкновенный провокатор? — начал развивать мысль другой.
— Подосланный самими комиссарами, — подлил масла в разгорающийся костер третий.
— Факт, лазутчик! К стенке его! Подосланный! Кончай его! Троянский конь! — все больше распалялась толпа, сгрудившаяся плотным кольцом вокруг Лебедева, дышала в лицо Романа винным перегаром, острым чадом самосада.
Но Роман внутренне не дрогнул: он был готов к такой встрече, мысленно уже прорепетировал подобную сценку. Раз она состоялась, уверовал — без батьки не кокнут. Пока будут таскать, допрашивать, угрожать, время будет неумолимо бежать вперед. А время теперь работало на красногвардейцев. Его мучила лишь одна мысль: как заставить бандитов рискнуть предпринять штурм города, как выманить их из-за этих непробиваемых стен, ускорить разгром.
— Кокнуть завсегда успеем, — мудро решил самый здоровый из анархистов, очевидно вожак этой «свободной бригады». — Я сам приметил, что редко стали постреливать красные. Тут такая идея у меня. Ежели купчонок не брешет, рванем, опрокинем, город наш! А ежели он провокатор, то сам получит первую пулю. Мы ж его впереди себя пустим.
Хотя подобный вариант тоже входил в план Романа, его товарищи не будут расстреливать своего командира, но никто не даст гарантии, что пуля не влетит ему в затылок. Почуяв что-то неладное, любой из этой кодлы с удовольствием разрядит свой маузер, наган, карабин, расстреливая красного лазутчика.
Но тут Роман не был волен диктовать свои условия. Он должен до конца пройти тернистый путь купеческого отпрыска, жаждущего отмщения большевикам, готового на любые жертвы во имя спасения отца и других уважаемых граждан города, которых как мелких жуликов держат сегодня в камерах тюрьмы и в трюме большой деревянной баржи. Неужели они не понимают, что освобожденные граждане озолотят любого из спасителей. Например, его папан в качестве сувенира преподнесет свой лучший гастрономический магазин.
Лебедев говорил все это так страстно и искренне, что у многих слушателей в глазах замелькали горячие искры, выдающие настроение поживиться на дармовщину.
— Если напрямую, — уже намечал план наступления Роман, — то до Волги версты две, не больше. За железной дорогой у красных никаких заслонов нет.
— Откуда тебе ведомо, где и что у красных есть или нет? — подозрительно взглянул на перебежчика рябой, который, как понял Лебедев, с самого начала мало верил его словам.
— А я приметливый, — нагло ответил Роман, хвастаясь своей наблюдательностью, — Когда нас вели сюда, все примечал.
— Ну так что, граждане? — обратился к толпе вожак. — В расход его, к батьке, или рвемся до Волги?
Неизвестно, какое решение приняли бы анархисты, не скатись с колокольни поджарый паренек в студенческой тужурке.
— Драпают, братцы. Комиссары драпают! — оглашенно завопил он, пробиваясь в середину толпы. — Наши обошли их с кладбища, жмут к оврагу.
Этого сообщения оказалось достаточно, чтобы вожак лихо надвинул мичманку на самые брови и сказал:
— Или грудь в крестах, или голова в кустах. Передай мою команду по кубрикам: снимаемся с якоря! Давай на марс, тащи святое знамя! — распорядился он, обращаясь к студенту.
Несколько человек выбежало из церкви, очевидно, чтобы Передать приказ, а может, отправились по своим отделениям. Остальные начали проверять оружие, опоясываться патронташами, примыкать штыки.
Лишь Роман, казалось, безучастно прислонился к колонне, расписанной святыми старцами. На самом деле он чутко прислушивался к тому, что происходит на улице. Его встревожило, как их обрадовало сообщение о прорыве со стороны кладбища. Если действительно красногвардейцы отходят, то, выводя еще одну группу, он, Лебедев, лишь поможет врагам. Если бы студент сказал только о перебежке красных, Роман тоже принял бы эту весть радостно: значит, все идет, как задумано. Но наступление со стороны кладбища наводило на грустные размышления.
И снова он пожалел, что не посоветовался с Чановым. Но отступать было поздно. Он откачнулся от холодной каменной колонны, бегло перекрестился и подошел к атаману.
— И мне винтовку! — скорее потребовал, чем попросил.
— А мы тебе святое наше знамя дадим.
— Знамя так знамя, — без энтузиазма согласился Роман, представляя, какое впечатление Произведет на товарищей зрелище — Лебедев с черной тряпкой впереди наступающих анархистов.
