Варткес Тевекелян - Гранит не плавится
Донесение в Москву я всё же написал и, не ограничиваясь этим, поехал к секретарю губернского комитета партии.
С секретарём губкома мы уже встречались несколько раз на пленумах. Он оставлял впечатление умного, энергичного человека, однако мне ни разу не привелось побывать у него. Медведев самолично представлял всё наше управление перед губкомом, он же был кандидатом в члены бюро и не допускал, чтобы работники аппарата, минуя его, общались с местными партийными организациями.
Доложил помощнику, что у меня неотложное дело, и немедленно был принят секретарём. Рассказал ему о событиях на шахте и на заводе, коротко остановился на методах работы Медведева и добавил, что подлинных преступников нам пока обнаружить не удалось и что Медведев, ради поддержания собственного престижа, арестовал ни в чём не повинных людей.
— Говоришь, обманом пытается заработать авторитет? — спросил секретарь.
— В том-то и беда!..
— Да, на опасный путь встал человек… очень опасный! — секретарь губкома покачал головой. — Хорошо, я свяжусь с товарищем Менжинским. Может быть, обсудим вопрос на бюро губкома. А ты напиши нам — ну хотя бы докладную записку.
На этом наш разговор и закончился.
Медведев, конечно, тотчас же узнал о моём посещении секретаря губкома. Догадался он и о содержании нашей беседы. Но я не боялся его, — в конце концов, я пошёл не куда-нибудь, а в свою партийную организацию.
Хотя Медведев и отстранил меня от ведения дела по заводу, я был в курсе всех событий. Мне было известно, что все без исключения арестованные категорически отрицали какое бы то ни было причастие к аварии. Агапов к тому же оскорбил Медведева во время допроса: сказал ему, что никакой он не коммунист, а недалёкий человек, не умеющий отличить белое от чёрного.
Прошло ещё несколько тревожных дней. Медведев не замечал меня, даже на оперативки не приглашал.
Наконец приехал долгожданный сотрудник центра — Астапов. Лет тридцати пяти, худощавый блондин, с рябинками на лице, он показался мне довольно странным. Держался он так, будто его ничто не интересует, будто он приехал к нам так просто, прогуляться. По целым дням бродил он по управлению со скучающим видом, никого ни о чём не спрашивал. Дважды заглянул ко мне, но ни о делах, ни о Медведеве — ни слова. И я молчал. Зачем? Пусть не думает, что собираюсь плакаться ему в жилетку, пусть сам разберётся во всём.
При первой нашей встрече Астапов пожаловался на сырую погоду, сказал, что здоровее русской зимы ничего не найдёшь. В другой раз он пришёл ко мне вечером, часов в семь, и как бы невзначай поинтересовался, женат ли я, есть ли у меня родители.
Во время нашего разговора позвонили из комендатуры и сообщили, что молодой парень хочет непременно увидеть меня.
— Выпишите пропуск, пусть заходит, — сказал я коменданту и спросил у Астапова, не возражает ли он.
Астапов пожал плечами:
— Отчего же? Работайте, будто меня здесь и нет вовсе!..
Вошёл юноша лет восемнадцати, в спецовке, — видно, пришёл прямо с работы. Прежде чем заговорить, покосился на Астапова.
— При этом товарище можешь говорить всё, — успокоил я, видя его смущение.
— Я вас знаю! — сказал он, улыбаясь. — Помните, на городском собрании актива комсомола вы нам доклад делали?
— Помню, конечно!.. Садись вот сюда, в кресло, и рассказывай.
— Сначала говорить о себе?
— Ну, давай о себе!
— Фамилия моя Савченко, комсомолец с тысяча девятьсот двадцать первого года. Работаю на заводе в формовочном. — Он говорил с лёгким украинским выговором. — Работа у нас грязная, пыльная. Иной раз после работы приходится промочить горло. Наши все так делают. Не думайте, водку не пью, только пиво!.. Выпьешь кружку, вроде легче делается. Сегодня тоже после смены, по дороге домой, зашёл в шалман-ку, — наши так прозвали забегаловку, ну, вроде балагана, — её построил какой-то кавказец, Ибрагимом зовут. У стойки выпил кружку, показалось мало. Попросил вторую, взял сушек и сел за стол. Рядом сидели трое, по виду блатные, — выпивали. Один из них, высокий, чумазый такой, говорит: «Ну, братва, в последний раз пью с вами. Завтра получу получку и смотаюсь отсюда». — «Чего так?» — спросил его сосед. «Разве не заметили? Гепеушники рыщут по всему заводу, везде нос суют, разнюхивают. Это вам не милиция, — заметут!» — «А монет у тебя много осталось?» — спросил третий, сидевший ко мне спиной. «Хватит! Мало будет, — Маслов подкинет. Его теперь долго можно сосать, — он весь у меня в лапах. Заартачится — душу вымотаю!..» — «Смотри, цыган! Сам же говорил: Маслов — страшный человек!» Цыган встал, подошёл к стойке, купил пол-литра водки, три бутылки пива и, возвращаясь на своё место, как-то странно посмотрел на меня. Боясь, что они привяжутся ко мне, я быстренько допил своё пиво — и прямо сюда!..
— Правильно поступил. Молодец, товарищ Савченко, — похвалил я его. — Скажи, раньше ты не встречал цыгана на заводе?
— Нет!
— А зарплату получаете в одном месте?
— Нет, кассир разносит по цехам, — у каждого цеха свой график.
— Ты не знаешь, в каком цехе завтра выдают зарплату?
— Не знаю! — Он с удивлением смотрел на меня, не понимая, к чему эти, не относящиеся, как ему казалось, к делу вопросы.
Я позвонил Свирскому — приказал немедленно связаться с металлургическим заводом и установить, в каком цехе завтра выдают зарплату.
— Мы с тобой сделаем так, — сказал я Савченко. — Завтра, после смены, пойдёшь в цех, где будут выдавать зарплату, а где — мы это сейчас узнаем. Как увидишь в очереди к кассиру цыгана, поравняйся с ним и поправь кепку. Так же сделай и когда заметишь его дружков. От тебя больше ничего не требуется, остальное довершат наши люди. Понял? Смотри не запаздывай, — шпана народ нахальный, полезут без очереди, и мы их упустим.
Позвал оперативника, познакомил его с Савченко и объяснил задачу.
Свирский сообщил по телефону, что завтра будут выдавать зарплату в механическом цехе. Когда Савченко ушёл, я спросил Свирского — нет ли сведений о Маслове?
— Никаких! Боюсь, что он работает под другой фамилией. Его фотографии тоже нет у нас, — ответил он.
— Опять всплывает его фамилия!.. На этот раз — по очень серьёзному поводу. Его нужно найти во что бы то ни стало. Займитесь, — предложил я Свирскому и положил трубку.
Среди ночи разбудил меня телефонный звонок. Дежурный доложил о новом «чепе». Совершено убийство. Возле деревянного моста, у Сухого оврага, недалеко от металлургического завода, нашли труп. Убийство совершено ударом кастета в висок. В кармане убитого найден заводской пропуск на имя Евдокимова А. П. и около тысячи рублей. Труп доставлен в морг для вскрытия.
Почему-то я был уверен, что убитый — цыган.
Оделся, вызвал машину, поехал в морг.
На столе лежал труп молодого, высокого, смуглого парня. На левом виске запеклась кровь… Похоже, пророчество дружка цыгана сбылось…
Домой я не пошёл. В голову лезли мрачные мысли. Что, если друзья цыгана в механическом цехе не работают и за получкой не придут? Где тогда искать их? Что, если Маслов исчезнет из наших краёв? Тогда все нити оборвутся… Да и вообще — искать какого-то Мас-лова, не имея его фотокарточки, не зная даже его инициалов, равносильно тому, чтобы искать иголку в стоге сена!..
Днём, в ожидании сообщений с завода, совещался с оперативниками. И всё о том же: как найти Маслова. Свирский предложил нехитрый план: послать к Альфреду Оскаровичу или Сетееву нашего сотрудника с письмом на имя Маслова — якобы из Москвы. Остановились на Сетееве. Мы все понимали, что идём на большой риск: если Сетеев заподозрит неладное, то, без сомнения, даст Маслову сигнал тревоги. Решили прибегнуть к этому в крайнем случае, если не найдём более приемлемого варианта.
Стрелки часов показывали два часа, смена на заводе кончилась. Я не мог усидеть на месте, встал, начал ходить по кабинету. Наш работник позвонил в двадцать пять минут третьего.
Я схватил трубку:
— Ну что?
— Взял! — ответил он и одним этим словом осчастливил меня.
— Найдите автомашину — возьмите у директора, словом, достаньте где угодно — и немедленно доставьте его сюда! — волнуясь кричал я в трубку.
Через час оперативник втолкнул ко мне в кабинет типичного молодого уголовника. Из-под грязной, разорванной матросской тельняшки виднелась на груди у него татуировка. На руках тоже были наколоты какие-то русалки с рыбьими хвостами и пронзённое стрелой сердце. Звали его Колькой.
Как принято выражаться в уголовном мире, Колька быстро «раскололся» — признался в своём знакомстве с цыганом, назвал третьего — Пашку Ковальчука.
— Вы не думайте, гражданин начальник, мы с Пашкой не виноватые, — захныкал Колька. — Мы только караулили, пока цыган отвинчивал трубы. За это он дал нам по сто рублей…
— Ты знаешь, что цыгана убили? — спросил я.
