Два очка победы - Николай Павлович Кузьмин
Комов наконец взял себя в руки, заносчиво вскинул голову.
— Что же, слепой сказал: посмотрим!
Он с силой захлопнул за собой дверь и с разбегу бултыхнулся в бассейн.
Молчание еще давило на ребят. Однако мало-помалу затрещали замки сумок, послышался стук бутс одна о другую, — сбивалась налипшая между шипов земля. Один Сухов сидел потрясенный, забытый всеми. Он отказывался верить собственным ушам. Кого — Комова? Самого Кому? Да это же… Сам Рытвин… И — вообще! Нет, нет, это тренер сгоряча, — так сказать, для воспитания, для собственного авторитета. Погорячился. Оба они сегодня малость погорячились. На «чистилище» объяснятся — и все.
Тем временем Иван Степанович, призывая к вниманию, громко хлопнул в ладоши и объявил:
— На сегодня все. Завтра в десять к автобусу.
Кашлянув, Скачков поднял руку и попросил:
— Рановато в десять. В одиннадцать, бы…
— Хорошо, в одиннадцать, — согласился Иван Степанович. — Все слышали? Попрошу без опозданий. Ждать никого не будем.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Как всякий футболист, Скачков был редким гостем в своей семье. Команда отпускалась по домам только после матчей, остальные дни ребята находились на тренировочной базе, вдали от города, от всех соблазнов, — режим.
Сыграв в Тбилиси, команда прилетела наконец домой, открывать сезон в родном городе, но тренер, угнетенный плохим началом и много думавший о первом матче на своем поле, объявил строгий режим и прямо из аэропорта увез всех на загородную базу. Исключения не было сделано даже ветеранам. С домашними ребята поговорили с базы по телефону, увидеться им удалось лишь вчера, на стадионе, на встрече дублирующих составов. После игры дублеров отпустили по домам, а игроки основного состава сели в автобус. Дождавшись отправления, Клавдия показала Скачкову два скрещенных пальца — давнишний условный знак о встрече. Скачков, прильнув лицом к стеклу, помахал ей рукой.
…Пустынным проходным двором, минуя арку, гулкую, высокую, Скачков шагал домой и торопился. Роса блестела на крышах темных запертых коробок гаражей. На детской площадке, не разглядев под ногами песка, Скачков увяз, запнулся и подобрал поломанный игрушечный грузовичок.
— Ах вы, люди-человеки, — проговорил он и, вытаскивая осторожно ноги, выбрался к покосившемуся «грибку», положил игрушку на скамейку.
Поверх деревьев отыскал он окна своей квартиры. Свет горел почему-то на кухне: конечно, Софья Казимировна, тетка Клавдии, коротает вечер за пасьянсом. «А Клавдия? — подумал он. — Может быть, еще со стадиона не вернулась?»
Скачков быстро вошел в подъезд, из руки в руку перекинул тяжелую сумку и тронул кнопку лифта.
Поднимаясь, Скачков обнаружил, что ключа от квартиры нет. После игры он так и не помылся, наспех переоделся в тренировочный костюм, набросил сверху плащ. «Помоюсь дома», решил он, торопясь уйти из раздевалки. В бассейне остался плескаться один Комов и, видимо, не вылезал до тех пор, пока не разошлась вся команда, кроме Сухова. Федор его, конечно, обязательно дождется.
Дверь Скачкову открыла Клавдия, и он удивился:
— О, ты дома?
Клавдия встретила его в домашнем выцветшем халатике, с чалмой из полотенца на голове.
— Ты что так долго, Геш? Я уж решила, что вас опять не отпустили.
— Да так… — Поставив сумку и отодвинув ее ногой к стене, Скачков стал снимать плащ.
— Разувайся, — приказала Клавдия, с недоумением оглядывая мужа. — Чего-то в кедах, не помылся, не оделся… Ты что, в таком виде и по городу шел?
— Да там у нас… — Скачков поморщился. — Ерунда всякая.
Клавдия понимающе покачала головой:
— Поцапались?
— Вроде.
В одних носках он прошел в комнату и с удовольствием огляделся: чисто, тихо.
— А Маришка где?
— Анна Степановна была, взяла к себе. Я обещала, что мы за ней зайдем.
Мать Скачкова жила в старом железнодорожном поселке и время от времени забирала к себе внучку. Клавдия не уходила, старалась поймать его взгляд, и Скачков догадался, что она видела его сегодняшний промах с Полетаевым, понимала, что с ним происходит. Она еще не знала, что в Тбилиси его пришлось заменить!..
— Ну, как тебе игрушка сегодня? — спросил он, стараясь говорить небрежно.
Вместо ответа Клавдия уклончиво пожала плечами.
Перед диваном с множеством разноцветных, искусно разложенных подушечек Геннадий стоял в сомнении. Всякий раз, попадая домой, он вынужден был осваиваться, как в гостях. Жалко было нарушать уютную мозаику подушечек, однако усталость пересилила — он сгреб их кучей в изголовье и лег, разбросив ноющие ноги.
Вытягиваясь, он пробормотал жене:
— Ты там валяй, занимайся… Я полежу… Что-то я сегодня… совсем…
Присев на краешек дивана, Клавдия опустила руку на шершавый лоб мужа, слегка поворошила его жесткие, не-вымытые волосы.
— Ванна сейчас занята, подожди немного. — Потом спросила. — Переживаешь, да?
Все же она знала его, как никто другой.
Вздохнув, Скачков повернулся на бок, взял руку Клавдии и положил себе под щеку.
— Как там, на трибуне? — спросил он. — Наверное, хоронят?
Болельщики, он знал, народ свирепый и не прощают ни одной ошибки.
— Да в общем-то… — замялась Клавдия, — немного есть.
Он лежал с закрытыми глазами. Клавдия не отнимала руки.
— А играли прилично, — похвалила она. — Мне понравилось. Не то что раньше. И, знаешь, в дубле у вас приличные ребята! Белецкий, Соломин… Валерка Турбин. Вчера как играли… Прямо кино!
Слушая, он расслаблял ноги, спину, давал отдых мышцам живота и плеч. После такой игры он испытывал одну огромную усталость, хотелось позабыть, что есть футбол, необходимость бегать, напрягаться из последних сил, спешить на перехват к мячу и постоянно, все долгих полтора часа игры, опасаться за собственные ворота.
— Но этот Комов ваш! — возмутилась Клавдия. — Все-таки за такие штуки надо бы судить.
— Да там… почти так и получилось.
— Ты устал? А может быть, помоешься, и мы немножечко пройдемся? Все равно же за Маришкой надо зайти. И к Звонаревым бы заглянули. А, Геш?
Бывая дома редко, наездами, Скачков привык к тому, что Клавдия живет своей, обособленной жизнью, которой он не знал, да и не интересовался. Какие-то у нее компании, знакомства, увлечения. Иногда она затаскивала к своим знакомым и его, но он уклонялся от таких встреч. Не до компаний, когда тащишься домой с таким усилием, словно на каждой ноге по гире! Они там веселятся, чокаются, треп идет о парижских кутежах знаменитого поэта, которого кто-то из присутствующих уподобился видеть «вот так вот, как тебя» в московском «Арагви», о неком завещании известного композитора в пользу опального писателя,
