Станислав Панкратов - Чувство правого колеса
— Так сколько выпили, друзья? По сто пятьдесят, как пишет один, или по двести-триста, как сообщает другой? — Мокеев смотрел на хозяина.
— Какая разница, старшой, так и так — сплошные убытки...
— Разница в правде. Только что тут Женя Санин завирался, пятнадцати лет от роду, теперь вы тут путаете, взрослые дяди... Договориться не успели, что ли?
— Так когда ж договариваться! — сказал дружок. — Только на голову стали — тут и гаишники...
— Будем считать, что вам повезло, — сказал Мокеев и отпустил гуляк, предупредив хозяина: — Во вторник на комиссию.
— Можно и во вторник, — махнул рукой хозяин «Жигулей», уже заметно протрезвевший. — Где машину искать?
— На платной стоянке искать, — сказал Мокеев.
Ушли.
Мокеев вздохнул. Яклич снял фуражку, собираясь что-то сказать, но раздумал, достал платок, вытер лицо, маленькую лысину, шею. Вывернул платок, вытер фуражку изнутри, по ободку.
Олег постучал пальцами по столу, вопросительно посмотрел на телефон, потом на радио, раскрыл книжку. Начал читать, оторвался, спросил Яклича:
— Как последнюю сыграли Корчной — Карпов, не слыхал?
— Вничью сыграли, — сказал Яклич, тоже болельщик. — Как думаешь, кто одолеет?
— Сильнейший, — сказал Олег и углубился в Тургенева.
— Кончишь заочный, будешь таких вот обормотов учить, — задумчиво сказал Яклич, имея в виду Женю Санина.
— Буду, — сказал Олег.
— Ты их совести учи, прежде всего совести, понял?
— Угу, — согласился Олег автоматически и продолжал читать.
Телефон заурчал. Мокеев снял трубку. Лейтенант Володя спрашивал, как насчет обеда. Договорились пообедать вместе, время еще позволяло.
Лейтенант Володя забежал в дежурную часть уже одетый. Мокеев влез в свою черную форменную куртку. Вышли.
С неба сыпала холодная крупа, ветер леденил, грязь уже начало прихватывать.
— Хороший хозяин собаку не выпустит, — сказал лейтенант Володя и поежился. — Куда двинем?
— А что, появился выбор? — удивился Мокеев. Обычно, когда срывался домашний обед, Мокеев и лейтенант Володя ходили вместе в «Листик», ближайшую столовку. Размещалась она в новом доме, в плане дом походил на трилистник.
— В «Листике» народу сейчас... — сказал лейтенант Володя. — Двинем давай в ресторан...
— Ого! Наследство получил?
— Съедим хорошую отбивную. Наследства пока нет, но повод к отбивной имеется. Позвонил я Ивану Трофимовичу...
— Да ну! Самому?
— Самому. Секретарша пытала, кто и зачем. Я объяснил, что из ГАИ, по личному делу, очень срочно. Она там посовещалась и соединила.
— У Ивана Трофимовича сын на «Запорожце» ездит, может, подумал чего... Ну и?..
— Ну, извинился я, сказал, что через голову начальства звоню, так и так, вопрос серьезный и щекотливый...
— А он?
— А он говорит: «Да, пожалуйста, я слушаю вас».
— А ты?
— А я излагаю все как есть. Так и так, вы принимали личное участие в воскреснике, сколько-то лет тому... посадили собственноручно яблоню на углу Свободы и Калинина. Теперь мы эту яблоню никак не пересадим — разрослась, закрывает обзор водителям, создает...
— Да не тяни ты! Знаю я всю правду про эти кусты!
— Яблони... Иван Трофимыч говорит, что, мол, он ни при чем, нужно — согласовывайте с исполкомом, решайте сами... Я говорю, что как раз согласование не выходит никак, вот уже который год бьемся, ссылаются на красоту — и никак. Он говорит: так почему ж вы ко мне звоните, я-то чем могу... Я ему объясняю: мол, посоветовался с мудрым старшиной, который служит двадцать лет, он и подсказал, почему зампред в исполкоме никак не сдвинется — потому, что Иван Трофимыч сажал яблоню... Он говорит: вот как? Я говорю: да, так, извините, но другого выхода не вижу, только к вам обратиться, еще раз прошу прощения. Он помолчал, говорит: и сколько вы согласовывали эту яблоню? Я говорю: я занимаюсь года три, да до меня мусолили сколько-то лет. Думаю, говорю, что лет восемь, не меньше. Он еще помолчал, а потом — спасибо, говорит, что позвонили, я, говорит, это дело сдвину. Вот так.
— Да-а, — искренне удивился Мокеев. — Это, брат, событие — эх, жаль, время служебное, это дело отметить бы надо...
— Ты ж трезвенник, Мокеев!
— Ну, по такому случаю... Но, считай, выговор у тебя уже есть, лейтенант Володя... через голову действуешь, субординацию нарушаешь...
— Уже получил — устный, правда.
— Когда успел?
— А сразу и получил. Пошел к полковнику, так и так — доложил. Прошу извинить, действовал через голову, нарушил субординацию, но другого решения проблемы не видел, больше не буду, считайте этот случай исключением...
— И — воткнул?
— Устный.
— Значит, доволен. Инициатива все-таки.
— Да, пожалуй. Чего будешь есть?
Они уже сидели за белым столиком, такие странные здесь в рабочее время; зал был полупустой, и все, кто в зале, смотрели на них, неожиданных милиционеров, — в ресторане, средь бела дня. Впрочем, подумалось Мокееву, вечером они выглядели бы еще страннее.
Заказали, закурили, пооглядывались, помолчали.
— Я уж сколько лет в ресторан не наведывался! — сказал Мокеев.
— Что так? — на всякий случай спросил лейтенант Володя, хотя признание это для него не новость. Все в ГАИ знали, что любит Мокеев домашние обеды, и ужинает дома, и вообще — парень не гулена, тянет его к своему гнезду, непонятно даже, почему. Видел лейтенант Володя жену Мокеева — Валю: не сказать чтобы красавица, не сказать чтоб сильно некрасивая — так, нечто среднее.
Лейтенант Володя был еще очень молод, и не утряслось в нем настоящее понимание подруги жизни, холостой еще был взгляд на эти вопросы.
Мокеев думал как раз об этом — о Вале, о том, что не помнит, когда они вместе были в последний раз в ресторане, о том, что и вправду стоило бы заказать столик, да посидеть с Валей вместе, да потанцевать вечерком... Да, пожалуй, скоро не раскачаешься — нужно еще костюм посмотреть свой штатский. Сколько уж не надевал, еще неизвестно, налезет ли... Что-то в плечах пошире стал, вот и привычный китель тянет, как руку подымешь. И еще думал Мокеев, как незаметны они будут с Валей в ресторане, если придут сюда вечером.
Кто-то когда-то спросил Мокеева — за что, мол, ты такую учительницу выбрал себе, мол, ничего такого выдающегося, мол, на парней спрос повышенный, мог бы повременить, поприкинуть... Так, по молодости, кто-то ляпнул. И Мокеев теперь уж не помнит, что дураку ответил, но задумался, для себя задумался. И решил, что самое главное в Валином лице — самостоятельность и доброта. Простое у Вали лицо, доброе — и свое. Вот что самое важное — свое лицо. Смотри-ка, стоило прийти в ресторан, в непривычную, так сказать, обстановку, чтоб понять, какое лицо у жены. Мокеев довольно резко повернулся в сторону подходящей официантки — та даже испугалась слегка.
— Вам что, товарищ? — спросила, опешив.
— Нет-нет, ничего, это так, — извинился Мокеев — не скажешь ведь, что повернулся сравнить ее с Валей. Официантка еще покосилась на Мокеева, пододвигая ему тарелку и чувствуя какую-то неясную вину перед этим милицейским. Похожа она была в профиль на какую-то киноартистку, Мокеев не помнил фамилии, в кино видел и еще в кабине «МАЗа» — помнится, задержал водителя за превышение скорости.
А у Вали свое лицо, очень простое, доброе, очень русское — свое.
С тем и принялся Мокеев за солянку.
Перед бифштексом получилась вполне ресторанная пауза, лейтенант Володя заметил даже:
— Смотри-ка, не хочет девочка с нами расставаться, вон от кухни любуется. Ты, брат, так на нее взглянул — теперь до вечера продержит...
— А ты посигналь ей.
Володя посигналил.
— Ты как отдыхал, ездил куда или дома? — спросил Володя Мокеева — тот днями только из отпуска вернулся.
— В Питер ездил, к сестренке, потом в степи летал, в Казахстан.
— К отцу?
— К нему.
— Ты рассказал бы, а то бормочут всякие чудеса... Расскажи! Если хочешь, конечно, — добавил лейтенант Володя — деликатности у него не отнимешь. Мокеев и сошелся с ним из-за этой деликатности. Мокееву вообще деликатные люди нравились, и сам он, как Валя однажды выразилась, страдал деликатностью.
Страдал... А как иначе? Страдал, конечно. Если Валя такое ему сказала — считай, выругала. Она и не прибавила больше ничего, а Мокеев так и считал: выругала.
И правильно, сколько ж можно! Работал он в ГАИ уже пятнадцать лет, не меньше. Да, Витальке скоро пятнадцать, за год до его рождения он и поступил сюда. И с тех пор квартиры получить не сумел. Год назад пришел подполковник из Управления обследовать условия на предмет очередности квартирной, спрашивает: «Товарищ старший лейтенант, что у вас здесь?» Это он про их комнату. «А все здесь, товарищ подполковник, — сказал Мокеев. — Спальня, столовая, библиотека, детская — все». В своей комнате мог он себе позволить чуточку юмора — на такой, тем более, юмористический вопрос.
