Георгий Суфтин - След голубого песца
9
В своей каморке под лестницей Ясовей проворочался до полуночи. Как же теперь жить? Отец потерялся... Где его найдешь? Неужели придется остаться навсегда тут у барыни, слушаться, слушаться, слушаться без конца? От тоски умрешь, пожалуй. А на улицу выйдешь — дома, дома кругом, никакого простора. То ли дело в тундре! Вольно, просторно. И глаза рады и сердцу свобода. Хочу в тундру. Уйду, все равно уйду... А как уйдешь? Как вырвешься из барыниного дома? Кормят, поят... Слушаться надо.
Длинный переливчатый звонок разбудил Ясовея. Проспал, хозяйка сердится. Наскоро одевшись, он побежал. Барыня — верно — была недовольна.
— Где ты пропадал? Не слышишь, что ли, звонка?
— Я не пропадал, а спал.
— Ночи тебе недостает.
— Недостало, видишь ли. Мало спал, всё думал.
— О чем это?
— Обо всем. Об отце наперво. О тундре. О тебе, барыня.
— Даже обо мне? Любопытно, что же ты думал обо мне?
— Разное. Как ты, барыня, живешь, чудно мне, — простодушно сказал Ясовей. — Барин твой оленей не пасет, рыбу не ловит, а добра вон сколько. Где берется?
Надежда Дмитриевна захохотала.
— Где берется? Ветер надувает. Ты что же, на добро наше заришься?
— И не зарюсь вовсе. На что мне оно. Только так неправильно.
— Что неправильно?
— Ты не работаешь, а ешь, чего хочешь. Другие не отдохнут, а сидят голодом. Вот и неправильно.
У Надежды Дмитриевны поднялись брови.
— Кто тебя научил такому?
Ясовей хотел сказать, что Николай научил, да вовремя спохватился. Раз барыня сердится, значит неладно что-то, лучше не говорить.
— Сам научился маленько-то, — ответил он. — На железного ученого посмотрел и сам научился.
У хозяйки округлились глаза.
— Час от часу не легче! Что еще за железный ученый?
— Будто не знаешь! Железный, черный такой. В маличную рубаху завернулся и у крылатого парня балалайку просит. Тут возле белого дома с высокими столбами...
Надежда Дмитриевна с трудом сообразила, о чём идет речь, а когда поняла, залилась безудержным смехом.
— Железный... балалайку... Уморил окончательно...
Ясовей смотрел на неё с хитрецой в глазах.
Когда Ясовей рассказал об этом разговоре со своей барыней Николаю Шурыгину, и тот ухватился за бока.
— Нет, ты далеко пойдешь, Ясовей. Глядите, барыню-сударыню начал просвещать, о смысле жизни разговор с ней завел. Настоящий философ. Далеко пойдешь...
— Нет, далеко не уйти, тобоки изорвались, — вздохнул Ясовей.
Они долго толковали о жизни. Как мог, понятно рассказал Николай своему любознательному слушателю о классах и классовой борьбе, о капиталистах, угнетающих трудовой народ, о революционерах, борющихся против капитализма и царского строя.
— Вот так и получается, Ясовей, одни работают, а другие пользуются результатами их труда. Понял?
— Понял маленько-то, — ответил мальчик, задумываясь, и вдруг весь встрепенулся. — Да ведь и в тундре так!
Внезапное открытие поразило его.
— Так ведь и в тундре. У кого олени, возы пушнины, лари мяса. Золота целые кошели. Дома со складами и лавками, как у Саулова в Оськине. А у других еды нет, иди корку хлеба просить...
10
Прошла зима. С открытием навигации шумнее стал город. Приехал бродячий зверинец. На пустыре около бани появились карусели — веселая отрада не только детей, но и взрослых.
Однажды Галя позвала Ясовея кататься на карусели. Друзья рядышком уселись на облучок за ярко размалеванной лошадкой. Заиграла музыка, закружились, побежали соседние березки, в одну линию слились лица толпы, ветерок засвистел в ушах. Чувство легкости, быстроты, стремления вперед наполнило сердце. Ясовею казалось, что он мчится по родной тундре на легконогой оленьей упряжке. Он невольно привстал, испустив гортанный крик.
Галя придержала его рукой.
— Что ты, упадешь, сиди...
Он схватил её руку и крепко сжал.
Карусельные лошадки остановились, музыка замолкла. Друзья пошли домой.
— Ясовей, — сказала Галя, — тебе нравится у нас?
— У вас-то как не нравится, — ответил он, подумав немного, и продолжал: — В городе весело, узнать всё можно... Только в тундру хочется.
— Уедешь в свою тундру?
— Уеду, Галя. Там у нас хорошо, широта. Посмотришь кругом, глаз не хватает, чтобы увидеть край тундры. Везде бело-бело. Около солнца радужные круги. Из-за сопки движется стадо оленей. И рога переплелись, будто прутья яры. Знаешь, такой кустарник есть, яра. Будто сорвался кустарник с места и идет по тундре. А от копыт такой шум, кажется — море в скалы бьет. Ты слыхала, как шумит море?
— Нет, не слыхала.
— У нас море неспокойное, сердитое. Всё стучит и стучит в каменный берег. Ты стоишь на скале, а брызги так тебя всего и обдают. Хорошо у нас.
— Да, хорошо, — соглашается Галя и вдруг спохватывается: — А как же... ты уедешь и к нам больше не будешь ходить?
— Как не буду! К вам я буду ходить, — решительно возражает Ясовей и останавливается, сделав смешной жест рукой. — Глупость сказал: уеду и ходить буду. Ну, ничего, я тебе письмо напишу.
11
Долго не бывал Ясовей у Шурыгиных. Как только удалось вырваться, он к ним. Открыв дверь знакомой квартиры, Ясовей в изумлении остановился. Все в комнате перевернуто вверх дном. Мебель раскидана в беспорядке, словно здесь проходило побоище. На полу валяется распоротый матрац, рядом с ним подушка, из которой выбился пух. Кругом какие-то порванные и измятые бумаги, книги, вывороченные из переплетов. Наталья Степановна всхлипывает, утираясь передником. Галя сидит хмурая на голой кровати с подобранными под себя ногами. Василий Карпович шагает по комнате, наступая без разбора на раскиданные предметы.
Ясовей сообразил, что тут случилось несчастье, но какое, понять не мог. Он уже хотел повернуть обратно, думая, что произошла семейная ссора, в которую не надо вмешиваться. Но Василий Карпович заметил его.
— Заходи, Ясовей, ничего. Проходи, сынок...
Он хотел, кажется, еще что-то сказать, но повернулся и стал смотреть в окно. Наталья Степановна заплакала громче. Словно выйдя из оцепенения, Галя резко спрыгнула с кровати.
— Не надо, мамочка, успокойся, — сказала она, ласково трогая мать за плечо, сама готовая разреветься.
Ясовею хотелось спросить, что же случилось, но он чувствовал, что не надо спрашивать, и молчал. Наконец Галя, успокоив немножко мать, подняла стул, смахнула с него тряпкой пыль и подвинула его Ясовею.
— Присаживайся. Извини за беспорядок. Ишь, что натворили, — вяло улыбнулась она. — Жандармы были в гостях... Колю увели...
Нижняя губа у Гали запрыгала, и она прикусила её.
Ясовей понял. Жандармы увели Николая. Это те, в голубых мундирах, с шашками в обшарпанных ножнах, с красными мясистыми руками, при виде которых ему всегда становилось не по себе. Эти руки тут всё и разворошили. Они грубо схватили Николая... «За что?» Произнес он эти слова или Галя угадала вопрос по глазам — ответила:
— В забастовке участвовал, вот и взяли...
Василий Карпович медленно отошел от окна, будто нехотя поднял с полу распоротую подушку. Это вывело из оцепенения и Наталью Степановну. Она стала помогать мужу прибирать комнату.
Забастовка. Что это такое, Ясовей не знал, а переспросить не решился. Видно, дело важное, раз в нем участвовал Николай. А почему же это не понравилось жандармам? Ясовею ясно: Николай, его родители, Галя — люди хорошие. Жандармы — плохие. Они сцапали Николая, его надо спасать.
— Василий Карпович, пойдем, — сказал он решительно.
— Куда же это?
— К жандармам. Отнимем Николая. Пойдем скорее...
— Милый друг, — ответил Василий Карпович с доброй и грустной улыбкой, — нам вдвоем ничего не поделать с ними. У них сила, у них власть...
— А если они уморят Николая... Мы тоже будем сидеть? Так?
— Нет, не так, Ясовей, не так, славный ты мальчик, — задумчиво посмотрел на него Василий Карпович, барабаня пальцами по столу.
12
Галя пошла проводить Ясовея. Уже смеркалось. На Троицком зажигались фонари. Изредка громыхали тяжелые трамваи. С реки доносился хриплый гудок морского парохода. Они шли, взявшись за руки. Говорили мало. Оба думали о своем. Вышли к Немецкой слободе. Из переулка навстречу им появился жандарм, усатый, широченный в плечах, словно квадратный. На мундире тускло блестели медные пуговицы. Шашка при ходьбе ударялась о начищенную голяшку сапога.
Ясовей остановился, уставившись на жандарма.
— Ты что? — потянула его Галя за рукав.
— Постой, Галя. Мы не туда идем...
Он резко повернулся.
— Пошли.
— Да куда ты?
— К жандармам. Они тут, недалеко. Я знаю.
— Зачем нам к ним?
— Как зачем? Николая найдем. Скажем: нельзя человека силой держать. Он не собака. Собака и та на вязке скулит. Отпустят.
Галя колебалась. Но слова Ясовея были горячи и уж очень убедительны, на неё подействовала решительность мальчика
— В самом деле, — не очень уверенно произнесла она. — почему бы не попробовать...
— Идем.
