Георгий Суфтин - След голубого песца
— Что? Что?
— Вот непонятная! Музыку такую: трань-дань-дань-тира-дань, — пропел Ясовей, подражая звукам рояля. — По белым косточкам в черном блестящем ящике. Поняла?
— Понимаю, — ответила девочка. Ясовей ей понравился, и она сказала просто: — Хочешь со мной дружить?
— Что такое дружить?
— Сам-то ты непонятный, китаец, — рассмеялась девочка. — Ну, дружить, играть вместе, все про все рассказывать друг другу. Защищать, когда другие обижают. Хочешь?
— Хочу. Я не дам тебя обижать. Ты хорошая
Девочка торжественно протянула руку. Ясовей неловко пожал её, смутился.
— Меня зовут Галей. Я тут живу, не очень далеко.
— Вот так-так! По-нашему халя — рыба. Я тебя буду называть Озерная Рыбка. Можно?
Галя кивнула головой.
6
Наконец настал момент, когда Надежда Дмитриевна решила, что можно показать Ясовея гостям. Вечером собралось небольшое, но шумное общество. Мужчины в меру выпили, хорошо закусили. Развязались языки, посыпались любезности дамам, появились анекдоты, достаточно острые, чтобы щекотать дамские ушки, достаточно тонкие, чтобы их не очень шокировать. Пылал камин, озаряя гостиную неверным трепещущим светом.
— Позвольте, господа, позабавить вас любопытным экземпляром человеческого рода, — сказала Надежда Дмитриевна с чуть комической торжественностью. — Я покажу вам самоеда из страны вечной ночи...
— О! — сказали мужчины.
— Ах! — сказали дамы.
— Не бойтесь, — улыбнулась хозяйка, — он не кусается. Я его воспитываю...
Она сделала знак слуге. Ясовей вошел в комнату и, увидя гостей, в нерешительности остановился. Для большего эффекта он был одет в малицу и пимы.
— Ну, что же ты боишься? Иди. Скажи господам, как тебя зовут.
— Ясовей, — буркнул мальчик.
Дама с оголенными плечами, источавшими аромат сильных духов, кокетливо играя веером, подошла к Ясовею.
— Скажи, мальчик, — томным голосом произнесла она, — ты самоед?
— Ну...
— Ты людей ешь?
— А ты людей ешь? — угрюмо насупясь, повторил нелепый вопрос Ясовей.
Раздался дружный смех. Дама поморщилась.
— Фи, какой грубиян. Ты откуда приехал?
— А ты откуда приехала? — послышалось в ответ.
Гости снова засмеялись. Дама обиделась, подобрала платье и с оскорбленным видом отошла.
— Так нельзя отвечать, Ясовей, — сказала Надежда Дмитриевна. — Я тебя не учила грубить. Он ещё дикаренок, вы его извините, — улыбнулась она обиженной даме. — Сыграй, Ясовей, на рояле, — приказала Надежда Дмитриевна.
— Не буду.
— Как так не будешь! Ты что, не хочешь меня слушаться?
— Тебя слушаться буду, а она пусть не задает глупых вопросов.
Ясовей пальцем указал на побагровевшую даму с веером. Это уж было слишком. Надежда Дмитриевна вспыхнула. Она приказала немедленно увести мальчишку. Пришлось извиняться перед гостями. Вечер был испорчен. Негодующая дама с веером уехала, не попрощавшись.
— С такими фокусами ты отучишь приличных людей бывать у нас, — набросился на Надежду Дмитриевну её супруг, когда гости разъехались. — Ну зачем тебе нужно возиться с этим мальчишкой, не понимаю. Завтра же я отошлю его обратно, туда, где ему быть надлежит, в грязный шалаш из оленьих шкур.
— Ты меня знаешь, Костя, — сдержанно возразила супруга, сузив глаза, — я тебе не позволю этого сделать. Что я захотела, то и будет. Мальчишка останется у нас, и я научу его вести себя.
Она притопнула каблучком. Супруг пожал плечами.
7
Галя жила в Кузнечихе, в маленьком с покосившейся калиткой домике. Ее отец Василий Карпович Шурыгин был типографским печатником, а мать, Наталья Степановна, подрабатывала шитьем на дому. Галин брат Николай работал тоже в типографии, наборщиком. Василий Карпович на вид был суров и строг, но любил, когда по вечерам у сына собиралась шумная и веселая компания его друзей или когда комната наполнялась щебетом галиных подруг. Он смотрел на молодежь, посмеиваясь в усы, а иногда вступал с ней и в споры. Появлению Ясовея вместе с Галей никто не удивился. Его приняли просто и душевно. Мальчик сразу же почувствовал обстановку дружбы и сердечности, царившую в семье. К нему здесь не относились свысока, не называли самоедом и дикаренком, не задавали нелепых вопросов. Он сразу стал своим. И интерес к его рассказам о себе, о жизни в тундре не был унижающим. Даже когда Николай громко смеялся рассказу о том, как обучает Ясовея поведению Надежда Дмитриевна, в смехе том не было ничего обидного.
— Тебе, Ясовей, действительно надо учиться, — говорил Николай, — но не тому и не так, чему и как учит тебя твоя барыня. Хочешь, я тебя буду учить грамоте?
— А я буквы знаю.
— Скажи на милость! Где же ты научился?
— В Пустозерске ребята учились, я в книжки смотрел.
— Проверим, что ты узнал.
— А вот: аз, буки, веди...
— С буками у нас с тобой, дружище, не пойдет. Мы будем по-другому.
Алфавит Ясовей усвоил сравнительно быстро. А вот складывать буквы в слоги, а из слогов составлять слова оказалось делом нелегким. Стараясь прочитать слово, мальчик весь напрягался, будто тащил непосильную кладь, лоб морщился, губы вытягивались трубочкой, точно он собирался свистеть.
— М да я — мя... С да о — со...
— Что вышло?
Ясовей соображал минуту, потом выпалил:
— Оленина.
Николай развел руками — что с ним будешь делать!
— Р да а — ра... М да а — ма...
— Что получается?
Ясовей поворачивается к окну, прищуривается и радостно сообщает:
— Окошко.
Николай сердится. Ему кажется, что мальчишка нарочно валяет дурака.
— Ты не выдумывай, читай, что написано.
— Неуж я выдумываю? — удивляется Ясовей. — Все читаю так, как в книге.
— В книге написано мясо, а у тебя получается оленина.
— Оленина-то не мясо ли? Может, рыба, по-твоему, олен6ина-то?..
8
Когда барыни не было дома, Ясовей всё время проводил в семье Шурыгнных. Он читал с Галей книжки, учился рисовать, играл с ребятами на дворе в пятнашки, шалил, бывало, и дрался, словом, жил всеми детскими радостями, какие присущи его возрасту. Но между играми иногда вдруг сникал, становился замкнутым, нелюдимым. Галя замечала эту перемену, тормошила его.
— Ты чего, Ясовей, насупился? Рассердился?
— Твой ум не туда пошел, Озерная Рыбка.
— А куда ему идти? — улыбалась Галя.
— Верно, некуда, — вздыхал мальчик. — У тебя отец тут и мать тут...
Гале становилось жалко Ясовея.
— Хочешь, я тебя сведу к твоему отцу?
— А ты знаешь, где он?
— Знаю, я видела чум на реке, напротив Смольного Буяна. Пойдём, что ли?
Они пошли по дальней улице, заваленной сугробами снега. Ясовей все оглядывался, боясь, чтобы не увидела барыня. Галя успокаивала его: не увидит, её дом в Немецкой слободе, мы его обойдем стороной. Не увидит.
По Полицейской вышли к губернаторскому дому. Большой, белый, с колоннами, он стоял чуть удалясь от проезжей части улицы. Ясовей восхищенно смотрел на него.
— Какой большой, красивый! А это что?
Перед губернаторским домом на круглом мраморном цоколе стоял памятник Ломоносову. Скульптор изобразил великого помора почему-то в древнеримском одеянии, принимающим лиру от крылатого гения.
— Это памятник Михаилу Васильевичу Ломоносову, — объяснила Галя.
— Он большой начальник? А почему мальчишка с крыльями? Такие бывают?
Галя засмеялась.
— Это не всамделишный мальчишка, это гений. Понимаешь? Из легенды, вроде сказки. Ясно?
Он неуверенно кивнул головой. А наставница продолжала разъяснять.
— Ломоносов — это наш помор. Пешком до Москвы дошел он, вот как. А потом стал ученым. Великим ученым. Он много-много знал, всех больше. И всё узнавал, узнавал... Какие на небе звезды, отчего сполохи играют, что в земле есть, кто в море водится, что раньше на свете было и даже что будет впереди...
— Ух ты! — сказал Ясовей. — Вот он бы песца поймал, это да...
— Какого песца? — спросила Галя, остановясь.
— Голубого, с лунной шерстью. Не знаешь, что ли?
И пока они шли по шумной улице до Смольного Буяна, Ясовей с увлечением пересказывал девочке сказку о старике Весако.
— От Ломоносова-то уже не ушел бы голубой песец... Правда, Озерная Рыбка? Он, Ломоносов-то, наверно, тоже из сказки, да? Как и крылатый мальчишка. Верно?
Галя даже рассердилась.
— Какой ты непонятливый! Тебе говорят: Ломоносов — помор. Холмогоры слыхал? Вверх по реке поедешь — в Холмогоры попадешь. Мы с Колей ездили, у нас там тетя живет. Ну вот, из Холмогор и есть Ломоносов. Почему ты такой бестолковый, Ясовей?
Прошли Никольское подворье, миновали амбары, нагроможденные около причалов, улица неожиданно вынырнула на берег Северной Двины. Обогнули высокий взлобок, который называют Быком, там бы уж надо быть чуму, а его не видно. Ясовей заспешил, схватил Галю за руку.
— Пойдем скорее. Подальше, за поворотом и будет стойбище, я знаю. Вот скоро дымом запахнет.
Он стал принюхиваться, но запахи все были городские, несло кислой шерстью от кожевенных мастерских, щами из обывательских печей, смоляной пенькой от пристанского склада. Спустились под крутик, прошли по льду почти до половины реки — чума не было. Даже и места стоянки не заметно, всё замела позёмка.
