Любовь Воронкова - Беспокойный человек
— А ты, Антон Савельич, сам тоже петь умеешь?
— Эх, вот-то и беда, что не умею! Я все как-то невпопад: гармонь туда, а я сюда, люди тянут в одну сторону, а я — в другую… Вроде и стараюсь, а все не так получается. Уж я и не берусь, молчу. А другой раз не вытерпишь — выпьешь где на празднике или на свадьбе да запоешь… Глядишь, а народ кругом сразу со смеху так и киснет. И старуха тут же подскакивает: «Замолчи, старый кочедык, не порти песню!» Ну, вот уж я и молчу. А кабы умел, спел бы.
И вдруг петушиным голосом затянул:
Эх, темна ноченька, да мне не спится!
Ваня громко рассмеялся. Он хохотал, запрокинув голову, и даже, сбившись с дороги, провалился в сугроб.
— Ну вот, ну вот, голова!.. — усмехаясь, пробормотал дед Антон. — Ну вот всегда так: запоешь, а они со смеху наземь падают!..
Они свернули на полевую дорогу. Дорога темной полосой лежала среди чистых, розовых от солнца снегов, накатанная, слегка подтаявшая, с клочьями соломы и навоза, упавшими с возов. Впереди шли две подводы с навозом. Девушки, шагая рядом с санями, погоняли лошадей и весело перекликались друг с другом. Вдруг та, что шла впереди — рослая, в короткой черной жакетке, — запела негромко:
Час да по часу день проходит,Солнце скрылось в этот час…
— Катерина! — обрадовался дед Антон. — Давай помолчи, парень, хорошую песню услышим.
Куда скрылся мой хороший,С кем прощалась я вчерась!..
Низкий голос, ласковый и задушевный, легко и далеко проплывал над снежным полем:
Колокольчик его звонкийБьет уныло под дугой.
Возы свернули на пашню. Навстречу ехали другие — порожняком. Все поле пестрело кучками навоза. Бабы с вилами и руках подошли к прибывшим возам… Агроном что-то объяснял им, широко размахивая рукой.
Председатель Василий Степанович Суслов, засунув руки и карманы, стоял в стороне, на пригорке, и, прищурив глаза, вдумчиво и даже мечтательно глядел куда-то мимо людей, мимо поля. Он слегка вздрогнул, когда дед Антон, подойдя, окликнул его.
— Здорово, дед, здорово! — сказал он, подавая руку деду Антону и Ване. — Куда это бредешь?
— Да к тебе, Василий Степаныч… — Дед Антон смутился и нахмурился. — Беду делить…
— Что случилось?
Смуглое худощавое лицо председателя сразу стало напряженным, и небольшие, запавшие под широкими бровями глаза остро засветились.
— Да ничего нового не случилось, Василий Степаныч. Ну, да и старое не веселит… С телятами что-то не заладилось.
— А Маруся что?
— Да что ж, лечит она. А толку что-то мало. Молода еще, опыта нет. Черненькая телочка так и не встает. Не знаю, поднимет ли ее Рублиха. А сегодня гляжу — еще один бычок невеселый стоит…
— Петр Васильич был?
— Был.
— Ну, что же? Он хороший врач.
— Да, может, и хороший, но вот не ладят они с Рублихой, да и всё! Гордые оба, домовой их возьми! Он-то все про холодное воспитание толкует, а она слушать не хочет. И кто у них прав, кто виноват, я и сам не пойму. Его бы другой раз послушал, — да ведь и в книгах везде написано, как Петр Васильич говорит, и в районе нам то же самое объясняли. Ну, а вот что с Рублихой делать? Шатают они меня с Петром Васильичем в разные стороны, а дела-то вон как расклеиваются!..
— Эх, старик! — вздохнул председатель. — Слабоват ты перед ними. А знаешь, почему они тебя шатают?
Дед Антон с любопытством поглядел на него:
— Почему?
— Потому что ты сам свое дело нетвердо знаешь, вот почему! Потому что ты сам нетвердо уверен, надо телят на холод выносить или не надо. И думаешь: вроде надо, а вроде и страшно! Дело новое, рискованное. Потому они тебя и шатают: Петр Васильич знает, чего добивается, и Рублиха знает, а ты не знаешь. Вот это тебя и губит!
Дед Антон задумчиво потеребил седину на щеках.
— Да-а, — протянул он, — вот титло-то какое!.. Вот это ты, скорей всего, правду сказал…
— А ты что, Бычков? — обернувшись к Ване, спросил председатель. — Стоишь молчишь, а я и забыл про тебя!.. Что, тоже с бедой ко мне?
Ваня улыбнулся:
— Нет, не с бедой! У меня дело короткое. Вы нашим юннатам землю решили дать. Так уж выделили бы нам сейчас, пускай бы ребята с самого начала сами ее в порядок приводили. А что ж готовенькую получать! Пускай инициативу проявляют!
— Дойди до Архипова, до бригадира. Пускай вам отмерит, как решили — от школы до березовой рощи. Скажи: председатель велел отмерить сегодня же. А то он мужик тугой: нынче да завтра… Скажи — председатель велел, и всё!
— Спасибо, Василий Степаныч! — весело сказал Ваня. — Сейчас же пойду. Уж я от Архипова не отстану!
Ваня взмахнул шапкой и быстро зашагал обратно, в деревню.
— Вон, видал? — с улыбкой кивнул на него председатель. — Пионерам, оказывается, тоже надо инициативу проявлять! За все берутся и ничего не боятся!
— Эко ты, голова! — вздохнул дед Антон. — Так ведь это же молодость! В молодости-то и я смелый был!
— Ничего, ничего! — Василий Степаныч слегка хлопнул по плечу деда Антона. — А ты старости-то не поддавайся, у нас с тобой еще дел много. Ох, еще дел сколько! Вот меня завтра в район вызывают… Для серьезного разговора.
— А что ж такое за разговор, Василий Степаныч? Ай хотят взгреть за что?
— Об устройстве колхоза разговор, дед. Вот позовет меня товарищ Медведев, первый секретарь, да и скажет: «Ну что ж, Суслов, объединили вы колхозы, хозяйство у вас теперь общее. Хлеб вместе ссыпали. Коров в один двор согнали. Корма и один сарай сложили. Ну, а дальше-то что делать думаете? Стройки какие или что?» Ну-ка, если бы тебя, дед, вот так-то спросили, что бы ты ответил?
— Да, задача… — сказал дед Антон и почесал в затылке, сдвинув шапку на глаза. — Такую задачу только министрам решать!
— Э! Ишь ты! Только министрам и заботы! У министров дела покрупнее найдутся. А это как раз нам решать велят!
— А что же, — вдруг приободрился дед Антон, — решать так решать. Земля наша. Лес наш. Что нужно, то построим. Куда нужно, туда поставим. Сплановать только как следует и идо, чтобы по средствам да чтобы для хозяйства толку побольше!
— Да и так вот все хожу да планирую, — вздохнул Василий Степаныч. — Сегодня правление соберем, опять планировать будем.
Дед Антон, прищурившись, взглянул на председателя:
— А ты сам-то как плануешь?
— Сам-то?
Теплые огоньки засветились в глазах Василия Степаныча.
Он окинул взглядом сверкающее ноздреватым снегом поле, недалекие крыши деревни, сквозистую рощу, пронизанную нежной голубизной неба…
— Сам-то я сначала вот как думал, — сказал он негромко и мечтательно: — Стрелково и Выселки перевезти к нам, в колхоз Калинина. Так вот, разбросанно, жить очень трудно, а у нас место широкое, воды много — река мимо течет. Избы поставить пореже, чтобы каждый, кто хочет, вокруг дома садочек развел. Посередине построить клуб и цветов насадить. Это можно к школьникам обратиться…
— На крыше клуба можно хороший громкоговоритель установить, — сказал незаметно подошедший агроном, — день и ночь под музыкой будем жить — хорошо!
— Приемник? Ну уж, братец, нет, это не выйдет! — резко возразил Василий Степаныч. — Зачем же это нужно нам день и ночь под музыкой жить? Это, может, ангелы на небе день и мочь музыку слушают, да ведь им делать-то нечего! А у нас, братец, жизнь другая, нам работать нужно. Уж и так радио-любители с этими говорителями одурели совсем — в каждый уголок стараются впихнуть. А зачем это делать? Там дети уроки учат, а приемник свое орет. Там бухгалтер или счетовод считает, а приемник все свое галдит. Там человек с работы пришел, просто отдохнуть хочет, а тут ему над ухом какой-нибудь хор зажаривает… Ну что, кроме досады? Так музыкой-то и обкормить недолго, как Демьян своего соседа ухой обкормил.
— Василий Степаныч, — снисходительно сказал агроном, — вы не понимаете музыки. Да ведь это культура!
— Музыка — культура, да. Для этого надо поставить в клубе хороший приемник. Кто захотел послушать музыку, беседу, лекцию, рассказ какой-нибудь — пожалуйста, зайди, послушай. Наслаждайся сам, а другому, который в эту минуту занят или просто не в настроении слушать музыку, другому, брат, не навязывай. Любить и знать музыку — это культура, а вот оглушать людей музыкой день и ночь — это уж, братец, совсем другое. А я хочу, чтобы в нашем колхозе действительно культурно было!
— Не знаю, не знаю… — пожал плечами агроном. — А я, представьте, под громкоговоритель вполне спать могу!
— Бывают и такие, — пожал плечами Василий Степаныч. — Но не на это рассчитывал Попов, когда придумывал радио.
— Да хватит уж вам: радио да радио!.. — сказал дед Антон. — Ну, деревни ты, положим, перевез, клуб ты поставил, а дальше что?
— Хату-лабораторию обязательно, — вмешался агроном. — Без агротехники не обойдешься…
