Илья Маркин - На берегах Дуная
— Ах, это вы тот самый жених Аксенов? Что ж, будем знакомы.
Может быть, случайно брошенное Крыловым словцо принесло Аксенову много неприятностей. Оно надолго прилепилось к Аксенову, и друзья, желая подшутить над ним, часто называли его женихом.
Встреча с Крыловым сейчас была особенно неприятна Аксенову. Он знал, что подполковник будет назойливо расспрашивать о вещах самых неожиданных, по делу и без дела посмеиваться в усы и нагло смотреть своими сверлящими глазами.
Однако ожидания Аксенова не оправдались. Крылов молча подал ему руку, присел к столу, кивнув головой на бутылку, спросил — «твое?» и услышав утвердительный ответ, налил вина в стакан и торопливо, большими глотками, с бульканьем выпил.
— Похолодало как!.. И ветер поднимается, — закуривая, проговорил он.
— Да. Осень, тепла не ждать, — равнодушно ответил Аксенов, настороженно присматриваясь к подполковнику.
— Не возражаешь, я еще стаканчик выпью? Промерз, никак согреться не могу, — совсем миролюбиво говорил Крылов, наливая второй стакан вина.
По тому, как он жадно, большими глотками пил и с наслаждением причмокивал губами, Аксенов понял, что Крылов не только промерз, но и проголодался.
— Чайку бы сейчас горяченького или щей, — часто затягиваясь дымом, мечтательно говорил Крылов, и лицо его стало добрым и приветливым. Даже колючие глаза, и те сейчас потускнели, устало прищуриваясь.
— Вы из штаба? — не зная о чем говорить, спросил Аксенов.
— Нет. Вторую неделю по тыловым частям скитаюсь. Отстал от всего, расскажите, что там на фронте.
— Я вторые сутки на переправе. Обстановку тоже смутно знаю. Наши подошли к Балатону и сильную оборону встретили. Наступление остановилось.
— Да, это неприятно, — опустив седеющую голову, словно сам с собой рассуждал Крылов, — опять прорывать придется. Опять жертвы, потери, кровь. А у каждого жизнь, семья, мечты, надежды. Все ждут конца войны и надеются целыми и невредимыми вернуться домой. Каждый надеется… Надеется, а тут вдруг…
Он устало махнул рукой, не закончив мысли, привстал, расстегнул шинель и тихо спросил, не глядя на Аксенова:
— А у вас есть семья?
Этот вопрос был так неожидан и задан таким участливым голосом, что Аксенов растерялся на мгновение и, запинаясь, ответил:
— Отец, мать, сестренки, братишка. В городе живут, в Поволжье.
— А у меня пятеро. Жена, дочка и три сына. Три! Настоящая диаграмма. Один на голову выше другого.
Крылов, откинув голову, долго сидел в забытьи, видимо думая о детях, о жене.
— Знаете, — встрепенувшись, заговорил он быстро и горячо, — я всю гражданскую войну прошел. Восемь лет с коня не слезал, и тогда мне не было так тоскливо, как сейчас.
— Молодость, видимо, — сказал Аксенов.
— Нет, не только молодость. Было еще другое, более существенное и важное. Вот сейчас мы воюем четвертый год, и мне ни разу не довелось повидаться с семьей. Четвертый год! А тогда… Эх, тогда совсем другое было. У нас в лазарете работала сестра милосердия. Хорошая девушка. Буйная, веселая, сорви-голова! И полюбил я ее, понимаете, так полюбил!
Крылов придвинулся вплотную к Аксенову, обдавая его горячим дыханием:
— Вот у нас часто говорят: война забирает всего человека, на войне нет личного, вся жизнь человека подчинена службе, делу, боям. Чепуха!
Последнее слово он почти выкрикнул, вскочил на ноги и взволнованно прошелся по комнате.
— Чепуха, — возвратясь к столу, раздельно повторил он. — Пустая болтовня! Человек всегда остается человеком. И личная жизнь у каждого есть. И где бы ни был человек, чем бы он ни занимался, личное всегда с ним. Только лгуны, неискренние люди могут утверждать, что они ради службы, дел служебных отрешились от всего личного, отрешились от самого себя. Да и к чему отрешаться? Разве личное, душевное, семейное мешает общественному? Наоборот! Когда у человека все хорошо в личной жизни, и служебные дела у него идут хорошо. А стоит только надломиться чему-нибудь в личной жизни, так и служба начнет хромать…
Аксенов слушал горячую речь Крылова и по-новому видел этого пожилого человека. Все в нем сейчас было молодо, искренне, душевно. Резкие взмахи рук, мечтательная улыбка, четкие слова и возбужденный румянец на лице говорили о его внутреннем волнении и большом душевном переживании. Он рассказывал о своей жене, той самой буйной сестре милосердия, которая прошла с ним всю гражданскую войну и стала верной подругой на всю жизнь, говорил о детях, о своих мечтах воспитать их хорошими, искренними людьми. И каждое его слово находило горячий отклик в сознании Аксенова. Он отчетливо представил себе высокую, на целую голову выше Крылова, женщину, с темными, гладко зачесанными волосами и большими, такими же темными блестящими глазами. И Аксенов завидовал Крылову, его семейному счастью, его мечтам и надеждам на радостное будущее. И он сам понимал, что эта зависть не была обидной ни для Крылова, ни для него самого.
IVВ то время как советские войска под Будапештом начали подготовку новой операции против немецко-фашистской армии, на Западном фронте происходили странные события. Большие и маленькие города Франции, Бельгии и Голландии превратились в увеселительные пункты для американцев, англичан и канадцев. И днем и ночью по улицам шумно бродили солдаты и офицеры англо-американских армий. В переполненных ресторанах захлебывались джазы, раздавались пьяные крики, в клубах табачного дыма кружились пары.
Столица Бельгии Брюссель стала центром развлечений для англичан. Бесчисленные гостиницы превратились в офицерские дома отдыха. Один за другим открывались дансинги. Бельгийцам-мужчинам вход в увеселительные заведения был запрещен. Зато наиболее развязные бельгийки в сопровождении кавалеров в союзной форме беспрепятственно могли ходить куда угодно.
Особенно бесшабашным разгулом кипел голодный Париж, где была ставка Эйзенхауэра. Американцы реквизировали все отели, рестораны, гостиницы и хорошие помещения. В них теперь расселились американские офицеры. По бульварам, на Елисейских полях, в Булонском лесу толпами слонялись пьяные американцы. Оборванные, изможденные дети протягивали к ним ручонки, но янки брезгливо отворачивались. Зато они щедро потчевали бульварных девиц. Американским офицерам было разрешено угощать своих дам в кафе и ресторанах, солдаты приманивали истощенных парижанок плитками шоколада и сигаретами.
Буйно веселясь, американцы не забывали о бизнесе. Темные переулки, перекрестки дорог и площади превратились в черные рынки. Американские солдаты, офицеры и генералы спекулировали горючим, сигаретами, продовольствием. Каждый торговал по чину. Солдаты из-под полы предлагали канистру украденного с армейского склада бензина или пачку сигарет, офицеры оптом и в розницу сбывали цистерны бензина, ящики сигарет и продовольствия с этикетками американских воинских складов. Генералы свои коммерческие дела вели солидно. Они через многочисленную агентуру пускали в ход сотни тонн бензина, вагоны продовольствия, белья и обмундирования. На штабных и тыловых должностях пристраивались сотни коммерсантов. Они за бесценок скупали акции и целые предприятия европейских промышленников.
Черный рынок, спекуляция и разбазаривание армейских запасов расцвели настолько, что генерал Эйзенхауэр вынужден был назначить специальную комиссию для расследования спекулятивной деятельности американских военнослужащих.
Впоследствии он писал в своей книжке «Крестовый поход по Европе»: «Практически целая часть превратилась в организованную банду грабителей и продавала эти предметы (продовольствие, бензин, сигареты) целыми грузовиками и вагонами».
В это же время командование американских войск горько жаловалось на острый недостаток в горючем для танков и грузовиков, разрабатывало сложные планы разрешения «проблемы снабжения». Топтание своих войск перед позицией Зигфрида оно объясняло «отсутствием горючего для танков и грузовиков».
В английских войсках развлечения проходили «организованно». Фельдмаршал Монтгомери отдал приказ о предоставлении всей армии двухнедельного отпуска. Штабы разбили всех солдат и офицеров на восемь частей. Одна часть находилась в отпуску, другая ехала в отпуск, третья возвращалась… и только пять восьмых выполняло свои служебные обязанности. Всем, кто желал поехать в Англию, предоставлялись транспорт и время для поездки туда и обратно.
Веселая жизнь шла и на фронте. Немцы вели себя спокойно, огня не открывали и никаких активных действий не предпринимали. Американские, английские и канадские солдаты располагались в селах и городах, обивали пороги пивных, соблазняли бельгийских и французских женщин. Офицеры мечтали о поездках в Париж и Брюссель и спорили, кому раньше поехать в развеселые столицы. И все завидовали счастливчикам, получившим отпуск.
