Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 3
О повести Т. Журавлева «Комбайнеры» мне пришлось уже писать. Это очень своеобразный автор, умеющий рассказать тонко и поэтично о весьма прозаических вещах. Грохот комбайнов в его повести нисколько не заглушает человеческие голоса. И деревню он знает не с налету. Уже после некоторого литературного успеха с первой военной повестью «Рядовой Антипов» он пошел в МТС, поработал год помощником комбайнера. А потом опять принялся за литературу. Это не «хождение в народ», это просто очень серьезное желание изучить среду и людей, о которых пишешь. Так изучал материал для своих произведений и Джек Лондон, писатель, далеко стоявший от русского народничества. Очень жаль только, что Журавлев, художник оригинальный, с богатым набором красок на палитре, хороший психолог, одаренный и юмором, мало пишет. Редко видим мы в печати его вещи. Пора бы ему написать новую повесть, читатели заждались. Слишком уж долго вынашивает он новые темы, месяцами ходит вокруг письменного стола, прежде чем сесть за него.
Приятная, своеобразная вещь — повесть кабардинского писателя А. Шогенцукова «Весна Софият», о девушке-трактористке, идущей работать на трактор погибшего в Отечественную войну брата-тракториста. Повесть была бы еще лучше, если бы автор удержался от ненужной сентиментальности и не злоупотреблял местами излишней, даже с учетом национальных особенностей быта кабардинских колхозников, цветистостью. Вряд ли надо было так уж сгущать переживания Софият (до нервной горячки) по случаю того, что ее трактор ночью наскочил на вросшую в землю старую автомобильную раму. В этом же нет вины Софият. В местах, где проходили бои, немудрено напороться плугом и на неразорвавшийся снаряд, не только на автомобильную раму.
Повесть молодого украинского писателя Василия Земляка «Родная сторона», о полесских колхозниках, вероятно, еще неизвестна читателям в переводе на русский язык. Читал ее в переводе, сделанном для ознакомления, из журнала «Днипро». Повесть оставляет впечатление несомненной талантливости автора, много в ней хорошего, свежего, оригинального. Но, видимо, все же в редакции оказали автору недостаточную помощь.
Повесть напоминает большой новый дом, только что заселенный людьми, но заселенный в беспорядке — кто по ордеру пришел, кто самовольно. И дом настоящий, и люди настоящие, живые, но вот они как-то бродят по комнатам в неустройстве: и номера комнат не сходятся с ордерами, и люди есть лишние. Нет коменданта здания, чтобы навел порядок. Таким «комендантом» для повести мог быть хороший редактор.
В номере 10 журнала «Знамя» за 1955 год напечатано начало повести молодой писательницы Лидии Обуховой «Глубынь-Городок». Читал в рукописи всю вещь, поэтому могу высказать свое мнение о ней. Хорошо вступает в литературу этот молодой, свежий талант. С большой любовью к жизни, к людям, с широким взглядом на их дела, со светлой мечтой о завтрашних днях, с пытливостью и зоркостью художника написала Обухова свою повесть о западнобелорусской деревне. В повести никакой лакировки, а все люди — хорошие. Образ настоящего партийного руководителя, «инженера человеческих душ» в применении к партийной работе, секретаря райкома Ключарева, по-моему, дан превосходно. Редко кому из писателей удавалось показать хороший дуэт в работе секретаря райкома и председателя райисполкома, — обязательно один «положительный», другой «отрицательный», кто-то из двух «дерет козла». У Обуховой и председатель райисполкома Якушонок прекрасный работник, на своем месте. У них с Ключаревым серьезные споры, они отнюдь не целуются друг с другом, но в работе дуэт приятно послушать. Много написано у нас книг о том, как хороший человек становится бюрократом. У Обуховой в повести есть персонаж Пинчук, на судьбе которого можно проследить обратный процесс — как бюрократ под здоровым влиянием постепенно становится хорошим человеком. И все это без натяжки, художественно убедительно. По-моему, образ такого Пинчука полезен для бюрократов в воспитательном смысле: действует на совесть.
Но в повести «Глубынь-Городок», конечно, не только районные руководители. Она густо населена и рядовыми колхозниками, интересными типами председателей колхозов, стариками, молодежью. И написана она в хорошей, свободной манере задушевного, взволнованного разговора с читателем-другом о жизни глухих полесских деревень, о людях, недавно, лишь перед второй мировой войной, вступивших в братскую семью народов Советского Союза. А некоторая композиционная несобранность и рыхлость повести объясняются недостатком литературного опыта у молодого автора.
Когда заходит разговор о колхозном рассказе последних лет, то в первую очередь вспоминаются всем рассказы Г. Троепольского.
Рассказы у Троепольского разные. Есть у него рассказы особого рода, сатирические, и есть не сатирические, так сказать, обыкновенные. Грешным делом, мне его обыкновенные рассказы нравятся больше, чем сатирические. В сатире у Троепольского есть пережимы, смехачество. А это тонкое искусство: смешить людей, не указывая пальцем на смешное. И не по очень крупным мишеням бьет иногда автор. Можно бить, конечно, по всяким мишеням, но нужно соответственно рассчитывать калибр оружия и заряд. Порою он не по-хозяйски тратит порох. Это тем более странно, что Троепольский сам охотник и должен бы знать, что на перепела надо класть заряд поменьше, на гуся, на дрофу — побольше. Неэкономно и даже, так сказать, «неэстетично» на охоте палить тяжелыми зарядами по бекасам, куликам, даже ухо как-то режет чрезмерно громкий выстрел на такой охоте. А Троепольский иной раз всей силой своей сатирической издевки обрушивается на рядового колхозника, как будто он-то и есть главный виновник всех наших неполадок. Если бы всюду было хорошо с материальной заинтересованностью и воспитанием людей, у нас Гришки Хваты давно бы уже повывелись. Я знаю много таких колхозов, где нет уже ни одного лодыря. Один, конечно, лучше работает, другой хуже, но отлынивающих от работы — ни одного. Невыгодно отлынивать, слишком много потеряешь при распределении доходов. Гришки Хваты и Никиты Болтушки водятся в изобилии там, где в колхозах заправляют делами Прохоры Семнадцатые. А Прохоры Семнадцатые, в свою очередь, процветают там, где районами руководят… и т. д. Вот тут-то и давай заряд покрупнее!
Опять же оговариваюсь: может быть, я плохо разбираюсь в искусстве смешного, но мне кажется, что в сатирических рассказах Троепольского не все ладно в смысле соответствия формы содержанию. Прошу понять: я не против стрельбы по разным мишеням, не беру Гришку Хвата под защиту, надо и таких высмеивать. Я — за художническое чувство меры и такта. И еще за то, чтобы автор никогда не терял масштаба трибуны, с которой выступает. Центральная печать требует иного уровня сатиры, чем, скажем, пресс-клише для районных газет. Тут нужны более сильные сюжеты и обобщения.
При всех своих недостатках сатирические рассказы Троепольского все же значительное явление в нашей литературе. Рассказы приняты в читательских кругах положительно, читаются, делают свое полезное дело.
Но вот мне попался в руки совсем другого сорта рассказ Троепольского — «У крутого яра», и прочитал я его мало сказать с удовольствием — с наслаждением. Отбросил автор в сторону тяжкую обязанность во что бы то ни стало смешить людей, стал писать просто, как пишется, — и полились из души и чудесные пейзажи, и живая человеческая речь, и хорошие, светлые чувства. И все это в нехитром по замыслу рассказе — об охоте на волков. Рассказ «Соседи» у Троепольского, так сказать, полусатирический, просто с юмором, кое-что в нем высмеивается, но мягко, без нажима, и рассказ хорош. Если эти рассказы Троепольского — проба сил в другом жанре, то надо ему сказать, что пробу он сдал на высокий разряд. Видимо, сатира не единственный его «кусок хлеба».
Живет Троепольский на плодородном воронежском черноземе, в Москву переезжать как будто не спешит; не юноша, в таком уже возрасте, когда слава голову не кружит; много повидал в жизни, сам агроном, имеет большие знакомства в своем Острогожском районе среди колхозников; писатель он безусловно талантливый — надежды на него большие, ждем от него новых рассказов, хороших и побольше.
У украинского писателя Остапа Вишни с колхозными сатирическими рассказами получается, конечно, лучше. Это старый, опытный мастер юмора и сатиры: он знает, где нажать, чем и как рассмешить и рассердить читателя. Но пишет он мало. И недостаточно глубок в выборе тематики для своих сатирических рассказов.
Писал одно время неплохие лирические колхозные рассказы Сергей Антонов. Его «Поддубенские частушки» надолго запомнились читателям, и деревенским и городским. Но вот уже давно что-то не видим мы новых произведений С. Антонова. Может быть, он не ко времени, «под руку», так сказать, сам себе опубликовал эти подвалы в «Литературной газете» о том, как писать рассказы, или засел на долгие годы за какую-то большую вещь, возможно, на другую, не деревенскую тему, но жаль в общем, что в такое боевое для сельского хозяйства время Сергей Антонов выпал из рядов колхозных писателей. Непрочной, непостоянной оказалась его любовь к деревне. Впрочем, симптомы непостоянства, возможной будущей измены деревенской теме у Сергея Антонова можно было уже заметить и раньше, когда мы еще встречали часто в печати его рассказы. Он с легкой душой переносил свою влюбленную пару из колхоза на канал, с канала на высотное здание. Видимо, он из тех «деревенских» авторов, которым колхоз нужен лишь как фон для поцелуя. А если сегодня по обстановке выгоднее, чтобы этот поцелуй совершился на фоне внедрения в промышленность новой техники, то можно и туда перебазировать сюжет, персонажей, всю лирику и романтику.
