Нина Буденная - Старые истории
Конец этой операции известен: мы сбросили в Черное море врангелевские полчища, юг был освобожден. В Симферополе 1-я Конная армия забрала в плен около семи тысяч белогвардейских офицеров. Пленных построили на площади.
Я командовал этим своеобразным парадом, ознаменовавшим собой полную победу Красной Армии. Принимал парад Михаил Васильевич Фрунзе. Парадом командовал я на белоснежном арабе по кличке Цилиндр. Цилиндр был не простой лошадью. Его подарил мне в Севастополе ревком партии, всю войну находившийся в подполье. Цилиндр был среди двенадцати лошадей конюшни Врангеля, которую удирающий барон бросил в Крыму. Именно на этой лошади под звон колоколов собирался он въехать в поверженную Москву. Знаете, эта извечная мечта завоевателя: победитель на белом коне.
Цилиндр, высококровный араб, между прочим, Врангелю не принадлежал. Он его просто «прихватил» на Стрелецком государственном конном заводе (около станции Лихая в Донской области). Еще до революции Цилиндра демонстрировали на всемирной выставке, и он занял второе место. Англичане приценивались к этому заводу, собирались купить его у России целиком. Так что Врангель знал, кого и откуда взять.
Мы потом наши конные заводы восстанавливали по крохам. В гражданскую, если видели где (или отбирали у белых) высокопородных лошадей — сами на них не ездили, отправляли в тыл. Уже тогда понимали, что нужно обзаводиться своим хозяйством.
Как-то встретился нам под Полтавой ассенизационный обоз. Лошаденки так себе, еле тащатся. Смотрю я на них и вижу: один конь хоть и грязный, и в теле плохом, но породистый. Соскочил с лошади, подошел к хозяину.
— Что за лошадь? Как она к вам попала? — понимаю, что никак она ему принадлежать не может.
— Да белые дали, — отвечает. — Замен моей. У нее тавро — царская корона. Опасались, видно, что с таким знаком лошадь у них отберут.
Приподнял он сбитую, спутанную белую гриву, а под ней действительно выжжены короны. Я говорю:
— Давайте и мы поменяемся.
Дали мы ему «замен» двух лошадей. Обозник несказанно обрадовался. Видно, эти короны здорово ему спать не давали: чем черт не шутит, вернется старая власть — отберет ни за понюх табаку.
Уже позже, когда стали организовываться отечественные конные заводы, выяснилось, что выменяли мы тогда не кого-нибудь, а родного брата Цилиндра — Ценителя.
У Минеральных Вод, под горою Змейка, был конный завод Султан-Гирея, где издавна растили арабских лошадей. Как-то одна дама с высшим зоотехническим образованием сказала мне:
— Какой дурак решил тут разводить лошадей, в курортной местности? Здесь надо курей разводить.
А в этой курортной местности горно-степной воздух, как в Аравии, на родине арабов. Где же еще жить этим красавцам? Для них во всей России лучшего места нет. Здесь и встретились снова братья — Цилиндр и Ценитель. Потомство мы от них получили замечательное.
В конце 1920 года Михаил Васильевич Фрунзе поехал работать на Украину, где кроме иных прочих назначений выполнял обязанности командующего вооруженными силами Украины и Крыма. Основная задача, которая в это время была возложена на возглавляемые им части Красной Армии, была уничтожение банд Махно, Тютюнника и других «батек». Красноармейцы успешно делали свое дело.
— И подумалось мне однажды, — рассказывал мне как-то Михаил Васильевич, — что вот провоевал я немало, да все сидя в штабе, с картой в руках вместо пулемета или шашки, на стуле сидя, а не в строевом седле. На противника только через бинокль смотрел, а вот так прямо, чтобы глаза в глаза, — не получалось.
Дай, думаю, хоть попробую. А наши как раз за Махно гонялись. К тому времени сильно мы его банду поуменьшили. Если так дело пойдет, соображаю, ничего на мою долю не останется.
— Не по правилам это, — засмеялся я рассказу Михаила Васильевича. — Сколько мы с этой партизанщиной боролись, а вы — командующий фронтом — и туда же, на поле боя, грудью вперед, заражая личным примером? Слишком дорогая цена.
— Ах, Семен Михайлович, я еще не то учудил. Никому не сказал, конечно, — кто бы меня пустил? А как-то вечером поехал в войска и своей волей присоединился к разъезду, который должен был произвести разведку в ближайшем селе и его окрестностях.
Было уже достаточно темно, а в рощице, куда заехал наш разъезд, еще темнее. И вдруг нам навстречу вынырнула группа вооруженных верховых. Съехались. По внешнему виду и в меркнущем свете я никак не мог сообразить, на кого мы наткнулись: наши или махновцы? Бойцы, вопреки моему желанию, оттеснили меня назад, за свои спины, заслонили, как щитом. «Кто такие?» — кричат те, чужие. «А вы кто такие?» — интересуются наши. «За что вы воюете?» — настаивают встреченные. «За народную власть рабочих и крестьян, а вы?» — не утерпел молоденький красноармеец.
Те вместо ответа ба-бах из пистолетов. Наши в ответ. Лошади вздыбились, шарахнулись. Тут все перемешалось: все поскакали в разные стороны, погнались друг за другом. Кто за кем — не поймешь. Трое с лошадей упали, и их кони, крутя хвостами, понеслись куда-то оголтело и бессмысленно. Меня мой жеребец понес. Кавалерист я неважный, одна забота — не упасть. А бандит — сзади и мне в спину стреляет. Вижу — отстает: наши кони лучше. У меня привычный вывих ноги в коленке, во время этой бешеной скачки в темноте сустав у меня выскочил. Боль, стрельба, свист пуль — ад кромешный. Я на лошади повис, еле держусь. Слышу — бандит совсем отстал. Думал было с лошади слезть, ногу хотя бы вправить, да боюсь: с этим своим вывихом обратно не влезу. Еле к своим добрался, считайте, конь меня спас.
У меня с этими лошадьми вечно истории, — продолжал свой рассказ Михаил Васильевич. — Когда я был на Украине, штаб округа находился в Харькове. Не помню уж, по случаю какого праздника на главной площади города состоялся парад наших войск, который я принимал. Но вот все закончилось, и мы поехали домой. Ординарцы мои все, как один, на ахалтекинцах, а вы-то уж знаете — лошади эти очень энергичные. Не идут, а гарцуют. Ординарцы — ребята молодые, а тут еще вокруг девушки красивые ходят, ну, они лошадей и горячат. Те вперед рвутся. А подо мной конь командирский, он первым привык ходить, смотрю — тоже начал ход подбавлять: не дает себя обогнать, не пропускает. Слово за слово — понеслись во всю прыть, да по центральной улице. Я своего уж и удержать не могу, жду только, что вот-вот сустав в моем колене опять выскочит. А вдоль тротуаров тополя высокие стоят, ветви срезаны, сучья голые култышками во все стороны торчат. Мой жеребец в нитку вытянулся и прямо под тополями чешет. Я пригнулся к шее и только от веток уклоняюсь. Вдруг вижу: торчит сук, точно мне в живот целит и спасения от него нет никакого. Попал он мне прямо за ремень, которым шинель была перехвачена. Так я на том тополе и повис, а конь дальше поскакал. Спасибо, бойцы сняли, а то и сегодня еще висел бы, — смеясь, закончил свой рассказ Михаил Васильевич.
Отсутствие, если так можно сказать, практического военного опыта Фрунзе восполнял теоретическими знаниями военного ремесла, подсказывал мне книги, которые было необходимо или полезно прочесть, умно и культурно судил о сложнейших проблемах тактики и стратегии.
…В последний раз виделись мы с Фрунзе в больнице накануне злосчастной операции. У него язва желудка была, да и немудрено: с нашей сумасшедшей жизнью, ежедневными нервными перегрузками, с питанием скудным и нерегулярным… не знаю, с чего там еще язва бывает, но уверяю вас, все возможные факторы были налицо. У Михаила Васильевича приступы начались сильные, и он решил лечь на операцию. Правительство обсудило этот вопрос, выслушало мнение врачей и решило дать добро. И вот Фрунзе оказался в больнице, а я — у его постели.
Смотрю — выглядит прекрасно, лицо такое хорошее, я даже сказал бы отдохнувшее, посвежевшее.
— Как себя чувствуешь, Михаил Васильевич? — спрашиваю.
— Знаешь, Семен Михайлович, — отвечает он несколько растерянно, — прекрасно. Я здесь отдохнул, выспался, силы в себе ощущаю, настроение отличное. Понимаешь, готов прыгать и кувыркаться.
— Тогда какого черта ты здесь делаешь? Ну-ка поднимайся, идем отсюда.
— Не могу, Семен Михайлович, у меня завтра операция.
— Милое дело, — говорю. — Сегодня ты целый, раны у тебя нет, а завтра будет. Куда это годится? И главное, сам на это идешь. Давай-ка одевайся быстренько, и айда!
— Да мне не во что одеться.
— Это мы сейчас организуем.
Я побежал к нянечке, уговорил ее, «обольстил» и через пять минут вернулся в палату с одеждой.
— Собирайся скоренько!
— Куда идем-то? — спрашивает Михаил Васильевич, а сам одевается торопливо.
— Да ко мне.
Он уже собрался почти и вдруг встал полураздетый, замер.
— Ты что?
— Нет, Семен Михайлович, не могу. Скажут — испугался. А я все-таки нарком военмор. — Подумал еще. — Нет, — говорит, — не пойду, остаюсь…
