Петр Смычагин - Тихий гром. Книга четвертая
— М-да! — будто поставил точку Иван Никитич, вставая. — А вашим ребятам сейчас же документы сделаем. Поехали!
Во дворе Мирон достал из кошевы мешок муки и перенес его в чулан — гостинец. У военного отдела Чебыкин велел Мирону подождать. Не более получаса прошло — еще Ветерок не дожевал порцию овса из торбы — подошел Иван Никитич и, подавая бумаги, сказал:
— Вот вашим ребятам отсрочка на поправку после болезни. Три месяца никто их не тронет. Но вы не сидите сложа руки, за это время надо их устроить куда-то на такую работу, чтобы в строй не взяли их.
— Да где же такую работу найдешь? — простовато вопросил Мирон, пряча бумажки за пазуху.
— Тьфу ты, беда-то с вами! — сунув в рот папиросу и прикуривая от зажигалки, ругнулся Чебыкин. — Ты как дите малое… Ладно! Месяца полтора-два погуляют, потом присылай ко мне. Я их в кожотдел направлю сапоги шить. А пока пусть приноравливаются к такой работе — там ведь умение спросят.
Всю обратную дорогу дивился Мирон этому человеку. Для него нет невозможного, все у него ясно и просто! Но понимал мужик, что не без риска такие дела делаются, хотя и не мог знать всю меру того риска. Две справки — сущий пустяк. Всего же их выдал Чебыкин к тому времени более трехсот. Чуть ли не целый батальон отнял у Дутова маленький, незаметный писаришка.
И в кожотделе, и на железной дороге работали свои люди. Начальствующий состав учреждений, конечно, подбирался и утверждался казачьим отделом, а непосредственные исполнители, мастера, хотя и сидели на своих местах тихо, все сочувствовали Советской власти, ожидая своего часа. Вести с советского Восточного фронта радовали.
13Держали Виктора Ивановича отдельно от всех в крохотной зарешеченной каморке под особой охраной. Раньше это помещение, видимо, предназначено было для какой-то другой цели, не содержались в нем заключенные. Ложась на полу спать по диагонали — из угла в угол, — узник не мог вытянуться во всю длину. Но было там сухо и душно, мышами пахло.
На допросы водили не каждый день. Обрюзгший, немолодой уже штабс-капитан, бритоголовый, безусый и безбородый, во что бы то ни стало хотел получить явки. О делах трибунала почти не спрашивал, они были известны. Допросы начинал всегда мягко, ласково, но, не получая желаемых ответов, начинал сердиться и к концу делался похожим на пожилую сварливую бабу.
Виктор Иванович таял на глазах и держался на допросах спокойно. Это каменное спокойствие и выводило штабс-капитана из равновесия. Сперва начинал он покрикивать, поругиваться, потом давал волю своим нервам и переходил на визг. Отчаявшись добиться результатов таким путем, приказал избить узника. После этого Виктор Иванович не подымался с пола трое суток.
Авдей Шитов, несколько лет прослуживший в тюрьме по заданию Виктора Ивановича, теперь ушел с красными. Охранники были подобраны новые. Да и не видел никого Виктор Иванович, кроме тех, что неусыпно стерегли его. От потери крови постоянно кружилась голова и мерк в глазах свет. А во время приступов кашля казалось, оторвется все внутри и вылетит прочь.
В начале феврали привели его на допрос в кабинет начальника тюрьмы. Но самого начальника там не было. Едва переступив порог, Виктор Иванович остановился от удивления. Перед ним сидел пожилой человек. Серые редкие волосы зачесаны назад. За стеклами круглых очков в серебряной оправе виделись добрые серые глаза. Под коротким прямым носом — седые аккуратно подстриженные усы и серебристый клинышек бородки. Одет он был в черную тройку с черным же галстуком на белой сорочке.
Где-то видел этого человека Виктор Иванович. Но где, когда, при каких обстоятельствах?
— Так что же вы стоите? Проходите, присаживайтесь, Викентий Иванович, — показал он на стул возле стола.
В этот момент Виктор, Иванович заметил в углу красивую трость. И голос, и это его ласковое «Викентий Иванович» мгновенно воскресили в памяти раннее утро «черного четверга», восемнадцатого июня. Выход с Уфимской улицы на пустырь к Увельке. Тогда и там встретился этот старикан, только одет был попроще и в старенькой соломенной шляпе… Виктор Иванович прошел и сел к столу.
— Закурить бы мне, — попросил он.
— Вот, пожалуйста, — достав из стола папиросы, с готовностью предложил следователь.
— Да нет, попроще бы чего. Махорочка, может, найдется?
Следователь постучал звонком и, когда вошел охранник, спросил:
— Не найдется ли, братец, у тебя махорочки? Покурить вот человеку хочется покрепче.
Охранник запустил руку в карман лампасной штанины и услужливо подал кисет следователю.
— Да ведь не мне же, братец, вот ему.
Трясущимися от слабости руками Виктор Иванович скрутил здоровенную — в палец толщиной — цигарку и, затянувшись несмело, блаженно откинулся на спинку стула. Выпроводив казака, следователь продолжил разговор, будто он и не прерывался.
— А ведь я, знаете ли, Викентий Иванович, начал уже подумывать, что вы снова благополучно исчезли. Как же вы с таким-то богатым опытом опростоволосились?
— А можно мне спросить?
— Да, да, пожалуйста! Охотно отвечу.
— Тогда почему же Викентий и почему — снова? Не вышло ли тут ошибки?
— О, нет, драгоценный мой! Такие личности, как вы, не исчезают бесследно, хотя и стремятся к этому с завидным упорством. Правда, иногда вам это удается на некоторое время. Признаю́. Но ведь вы не можете жить по-человечески или, тем более сидеть сложа руки. А поступь у вас преступная, потому остаются следы…
— Простите за непонятливость, — вставил Виктор Иванович. — Изъясняетесь вы не очень ясно.
— Так вот, батенька мой, чтобы ясно было, охотно поясню: знаю я вас еще по Самаре, с девятьсот пятого. Так-то! Правда, по фотографиям только. Двоюродного вашего братца успешно мы тогда обезвредили, а вы, извиняюсь, успели исчезнуть, умудрившись даже продать неплохое имение. Бывал я там не однажды после вас. Прекрасное, знаете ли, имение! Просто уму непостижимо, как это потомственный дворянин мог так вот расстаться со своим родовым гнездом! Ведь надо было, простите, обладать значительной степенью кретинизма, чтобы так поступить. Конечно, вам в тогдашнем положении нельзя было там оставаться, но ведь семья, дети. Как же вы беспощадно поступили с ними!
— А вы разве не покинули свое имение?
— Ну, о чем вы говорите! Теперь не мы покидаем родовые гнезда, а нас выкидывают из них.
— Стало быть, мы сравнялись в имущественном положении в конечном счете? — снова спросил Виктор Иванович.
— Нет и нет, батенька мой! Я ведь видел и здешнее ваше жилище. Позавчера специально побывал там. С матушкой вашей беседовал и с женой. Кланяться они вам велели. Так вот, настоящий, нормальный русский дворянин не может низвести себя до положения лапотного раба. Ведь многие мужики в том хуторе живут лучше вас, дворянина! Позор! Лучше бы вам пойти в ссылку, на виселицу!
— Каждый выбирает свое, — заметил Виктор Иванович. — А вы что же, так по фотографии меня и признали в тот раз на Уфимской?
— Нет, конечно. Где же в этаком мужике признать дворянина! Мне вас несколько раньше лицезреть довелось.
— Где?
— В железнодорожной больнице, мой дорогой. Когда вы полковника Кучина ловили. Волею судьбы оказался я в той же компании, только успел через две двери отскочить в сестринскую и раздеться до пояса. Когда вы заглядывали в дверь, сестра перевязывала мне совершенно здоровую руку. А вы не запомнили меня?
— Нет, не запомнил тогда.
— Вот видите, не привлек я вашего внимания. После я еще раза три видел вас, разумеется, избегая ответного лицезрения, хотя вы-то меня все равно ведь не знали… Ну, все это — риторика, — будто опомнившись, объявил следователь, построжав голосом. — Дела давно минувших дней. С самарской поры миновало почти полтора десятилетия, и, как вы правильно заметить изволили, я тоже нахожусь вдали от своего имения и не по собственной воле. Как видите, удовлетворяя ваше любопытство, я честно и подробно ответил на ваши вопросы. Я даже не интересуюсь вашей деятельностью на высоком поприще в красном трибунале. Нужны явочки, Викентий Иванович.
— Нет явочек… А хотя бы они и были, так неужели вы, дворянин, считаете, что я могу предать свое дело?
— М-да, конечно, — будто бы согласился следователь, и тут же ринулся в новую атаку: — Но помилуйте, батенька! Для чего они вам? Не пригодятся. Ведь, простите великодушно, вы же одной ногой находитесь по ту сторону всего сущего.
— Со мной все ясно. А вы сами-то неужели не чувствуете, что давно находитесь по ту сторону всего сущего обеими ногами?
— Это мы уже слышали. Но я недавно проехал по некоторым здешним станицам и, скажу вам, очень порадовался настроению местного казачества. Не понимаю, как вы можете верить в это безумие, тем более, что для вас лично все победы уже в прошлом!
