На широкий простор - Колас Якуб Михайлович

— Будем глядеть, будем слушать и делать все так, как нам скажут! — дружно откликнулись партизаны.

…Секретно, втайне от всех, двинулся в поход пан Крулевский во главе своего батальона при четырех легких пушках с пулеметами. Ехал он гордо, с надменным видом, словно прославленный вояка. Как лебедь изгибая упругую шею, танцевал под ним гнедой породистый конь. Пану Крулевскому казалось, что на него теперь взирает весь мир, и кичливость его не знала границ.

Не доходя до Вепров, батальон остановился.

Батальон насчитывал сотен шесть солдат.

Пан Крулевский собрал панов офицеров и подробно изложил им свой стратегический план. Он наметил позицию, дал каждому подразделению боевую задачу, указал пункт, до которого должен двигаться батальон, расчлененный на три части, а также подробно проинструктировал каждого начальника и позаботился о связи между подразделениями — словом, ничего не упустил из виду. Отдавая эти распоряжения, пан Крулевский чувствовал, что он не только отличный командир батальона, но мог бы командовать и дивизией и, быть может, даже еще лучше, чем батальоном: его полководческому искусству было бы там больше простора.

Батальон уже развернулся для боевых действий, хотя противник еще не был обнаружен. Пан Крулевский поставил перед батальоном такую задачу: охватить «железными лапами» пущу возле Припяти, где укрывались партизаны, и не выпустить из пущи ни одного человека. Обойдя ночью Примаки и Вепры, батальон скрылся в лесу, выставив караулы и выслав дозоры, и в боевом порядке остановился для ночлега.

Савка Мильгун, прячась в своем доме, прослышал о карательном батальоне. Страх попасться в руки панов заставил его принять решение — уйти в лес. Не теряя времени, он собрался, положил в берестяной короб хлеба и в полночь тронулся в путь. Возле самого леса его окликнул часовой и приказал остановиться. «Дураков нет останавливаться!» — сказал себе Савка и задал такого стрекача в лес, что только ветер засвистел в ушах. Солдат выстрелил. Савка подскочил от страха, но тут же пробормотал: «Черта с два ты попадешь!» На восходе солнца он был уже далеко от Примаков. Устроился в дупле старого дуба. Это убежище ему очень нравилось. Савку только испугало предположение: а что, если легионеры подожгут дуб?

У Савки снова не было никакого определенного плана. Разные решения и комбинации возникали в его голове только под влиянием тех или иных событий. Так случилось и теперь: он не пошел бы в лес и не залез бы в это дупло, если бы не карательный батальон.

Сидя в дупле, Савка заметил в стволе дерева дырочку. Сквозь нее чуть-чуть пробивался свет весеннего утра. В этом месте был сук. Теперь он сгнил. Савка ножом расковырял дырочку и превратил ее в щелку, через которую можно было наблюдать за происходящим в лесу.

Первый день боевых действий батальона пана Крулевского не дал никаких результатов. Посланная в лес разведка не вернулась. Заблудилась ли она в лесу или напоролась на партизанскую засаду, а может, и просто дезертировала — осталось неизвестным. Пан Крулевский приказал батальону продвинуться глубже в лес, на новые позиции. Сам он со своим штабом и подразделением, которым командовал непосредственно, занял, центр позиции. Одной группе легионеров было приказано рассыпаться в боевую цепь, окружить часть пущи и прочесать ее, двигаясь по направлению к штабу. Пан Крулевский рассчитывал, что боевая цепь вспугнет притаившихся в лесу партизан и они бросятся на другую сторону пущи по дороге, которую он перехватил. Вот тут, думал он, и будет им баня!.. Такой маневр годился больше для охоты на зайцев, по части которой пан Крулевский был спец, чем для войны с партизанами.

Не принес запланированной встречи с партизанами и второй день знаменитой операции пана Крулевского; но в этот день произошел любопытный случай, суливший военную удачу: разведка задержала в лесу странного человека — то ли нищего, то ли придурковатого бродягу. Сидел он у дороги, под деревом, и весь трясся от страха. Одетый в лохмотья, обвешанный торбами, с длинной ореховой палкой в руках, он был похож на какого-то лесного старичка. Особенно чудно выглядела на его лице клочковатая растрепанная седая бородка.

— Ты кто такой? — спросили его солдаты.

— Никто. Человек.

— Откуда идешь?

— Из Петрикова.

— Куда идешь?

— Никуда.

— А чего ты дрожишь?

— Напугали меня.

— Кто напугал?

— Не знаю: может, люди, а может, черти.

Его повели к пану Крулевскому.

— Сконт ты ест?[26] — спросил на польский манер пан Крулевский.

— Га? — не понял дед.

— Откуда ты?

— Из лесу, откуда же я? — спокойно ответил дед и сплюнул несколько раз. Он опустил голову, видно о чем-то раздумывая.

— А ты ведь говорил, что идешь из Петрикова?

— Ну да, из Петрикова, — мотнул головой дед.

— А теперь говоришь, что идешь из лесу.

— Ну, из лесу.

— А кто напугал тебя?

— Напугали, ой напугали! — оживился дед и снова сплюнул раза два.

— Кто напугал?

— Ну кто же? Черти… Из болота вылезли. А болото там большое. Люди боятся ходить по нему: если ступишь, так наверх уже не выберешься. Нипочем не выберешься.

— Расскажи нам подробно о них. Мы никогда не видели чертей.

— Не стоит, панок, спрашивать про них: сниться, поганые, потом будут.

Но деда уговорили рассказать про чертей.

— Иду я, мои милые паночки, — начал старый, — ан вдруг выходит один, да такой страшный, черный! А на груди у него накрест целые монисты ладунков[27] понавешены. С виду будто и человек, но откуда же там человеку быть? Такие дебри, глушь, не дай боже. Неба из-за леса не видать, а сбоку — болото, да такое топкое, что только там чертям и жить. Страх меня взял. Стою, гляжу. А они как выскочат из болота да как загогочут, увидя меня, — аж в пот ударило. Бросился я куда глаза глядят… лишь бы спрятаться, а они за мной. «Стой!» — кричат. Догнали, окружили. А мне туман очи застлал. «Кто такой? Куда идешь? Кто послал тебя сюда?» И все допытываются, чего я в ихнее пекло полез. Потом отпустили меня… «Иди, говорят, да, гляди, никому не рассказывай, что ты видел тут: расскажешь — в болоте утопим». И только как отпустили меня, вспомнил тогда, что я крещеный человек. Стал креститься да молитвы шептать, чтоб им на том свете икалось…

— Брешешь, бродяга! — крикнул пан Крулевский и схватил старика за бороду. Борода осталась в панской руке.

— Что ты скажешь теперь? — спросил пан Крулевский, ткнув в нос безбородому деду клочья моха.

Переодетый партизан молчал.

— Ты пришел шпионить? Признавайся, лайдак!

— Панок, признаюсь, — бухнулся в ноги пану Крулевскому партизан. — Меня послали в разведку. Я себе и думаю: дай пойду, но назад не вернусь, убегу домой и брошу все это. Разве мы, простые мужики, можем воевать против такого войска, как польское? А когда услыхали, что против нас идет сам полковник пан Крулевский, страх напал на нас, и начало наше войско разбегаться. А остальные залезли в такие трущобы, что скорей с голоду сдохнешь, чем найдешь их теперь.

— А, пся мать! Теперь только ума набрались! — злорадно воскликнул пан Крулевский.

Ему приятно было услышать такую аттестацию польскому войску и польстило то, что его назвали полковником, в то время как он был всего лишь в чине капитана.

— А зачем ты нищим нарядился?

— Паночек, думал, что нищего не задержат: мало ли ходит теперь нищих.

— Не верю, пся крев!

— Панок! Правду говорю. Не видать мне детей своих, если вру! Опостылело мне все это.

— А ты покажешь мне то место, где прячутся ваши разбойники?

— Боюсь, панок: убьют они меня, если узнают обо всем. Я лучше расскажу, как туда дойти.

— Нет, ты сам покажешь ваше гнездо, — не отступался пан Крулевский. — А не пойдешь — тут же прикажу расстрелять.

Пойманного партизана взяли под стражу. Как ни отпирался он, но пришлось согласиться показать легионерам, где находится лагерь партизан.