Анатолий Ткаченко - В поисках синекуры
— Аптечку! — крикнул Руленков.
Принесли коробочку с аптечкой, но в ней не оказалось нашатырного спирта. Двое, подбадривая друг друга, начали делать Стацюку искусственное дыхание.
— Не надо, — сказал Руленков. — Обычный обморок.
Он пошел к большому муравейнику за ручьем, слегка разворошил его и, когда густо сбежались муравьи, нагреб их вместе с муравьиной трухой в носовой платок; вернулся, поднес к лицу Стацюка туго завязанный узелок, стиснул его пальцами. Резко запахло муравьиным уксусом. Стацюк открыл глаза. Его окропили холодной водой из ручья, приподняли, усадили меж трех чурбаков, как в кресле. Дали попить. И темненькие глазки Стацюка ожили, забегали виновато, но и с надеждой: теперь-то не будут ругать, наказывать — пострадал все-таки, расплатился за дурь свою; и вон, двух животин спас. Стацюк отыскал взглядом зайчат, вскрикнул:
— Подохли, что ль?
Оба лежали на боку, с вытянутыми лапами, плоские от худобы, закопченные, будто кто-то пытался живьем зажарить их.
— То же самое, что и с тобой, — мрачновато усмехнулся Руленков.
Дали и им понюхать муравьиного уксуса; зашевелили ушами, открыли слезно-красные глаза, подтянули лапы, а вот уже и сидят, сгорбившись, вяло положив на спинки длинные уши.
— Из-за них, значит, геройство проявил? — спросил толстенький, седой преподаватель училища, давно знающий Стацюка.
— Ну да. Одного поймаю, другой вырвется, пока того ловлю, этот сбежит. Возле болотца сидели. Бежали — и меня завели.
— Какой гуманный! Да ты кошек на чердаке вешал и с собак шкуры сдирал. Забыл? В паре в одним мастером-шкуродером. — Толстенький повернулся к толпившимся пожарникам. — Известное дело: тот собачьи шапки по сто пятьдесят рэ продавал. А помощничку — десятку со шкуры.
— То другое... — обидчиво пробормотал приунывший Стацюк. — И надо вам про это рассказывать...
Все засмеялись. Руленков сказал:
— Не видите — перевоспитался. К старости дедом Мазаем сделается. А пока, Стацюк, обедать и спать. Поговорим «тет-на-тет», как выражаются образованные люди, потом.
Но не успел Стацюк подняться, уже без обиды выслушивая шуточки, подбадривания пожарных — в данный момент все о’кей, а о будущем он не умел печалиться, — как кто-то из молодых, крепкоголосых с нарочитой серьезностью выкрикнул:
— Внимание, товарищи! Приведем себя в порядок, достойный нашего важного дела. Построимся по ранжиру. К нам приближается, очень похоже, пресса в очень важном сопровождении. Пора, пора нас запечатлеть!
Говоруна-балагура остановил коротким взмахом руки инструктор Руленков, однако и сам едва удержался от усмешки, увидев живописную, хоть «запечатлевай», сцену: по минерализованной полосе шла женщина в джинсовом костюмчике, низко повязанная желтой косынкой, за ней — тощий мужчина, бородатый, в годах, обвешанный съемочной аппаратурой; их сопровождал диспетчер Ступин с зеленым новеньким рюкзаком за плечами. «Пресса» была утомлена жарой, переходом, едва передвигала ноги, и диспетчер, чтобы ободрить ее, сказал громко, когда подошли к лагерю:
— Группа пожарного-парашютиста Олега Руленкова! Прошу знакомиться.
Женщина остановилась, достала из сумочки платочек, отерла им потное лицо, мельком глянула в зеркальце, приблизив к лицу сумочку, и лишь после этого подняла голову. Увидев толпу любопытствующих молодых, среднего возраста, престарелых мужчин, в общем беспечальных, даже жизнерадостных, она и сама оживилась, жестковато, профессионально-простецки пожала руки стоящим впереди, назвала себя:
— Корреспондент радио и телевидения Ирена Постникова. А это — она повернулась в сторону понуро стоявшего бородатого человека, нагруженного аппаратурой, — оператор Аркадий Аркадьевич. Мы прибыли к вам запечатлеть... — При этом толпу всколыхнул легкий, стеснительно-сдержанный смешок. — Да, запечатлеть на пленке ваш нелегкий благородный труд, записать ваши голоса. Вы поделитесь опытом тушения большого пожара, расскажите о проявивших отвагу товарищах, выскажите недостатки, пожелания. Желающие могут передать телеприветы родственникам.
Ирена Постникова приподняла платок, затенявший ей глаза, и все увидели: лицо у нее искусано гнусом, рябое, губы опухли, набрякшие веки слезятся; была она не первой, как говорится, молодости — лет сорока, но из тех волевых, до крайности эмансипированных, которые скорее помрут, погибнут в тайге, средь арктических льдов, в песках Каракумов, чем откажутся лететь, ехать, идти, куда бы их ни направили.
— Может, чайку вам? — жалостливо спросил заботливый преподаватель стройучилища.
— Нет, сначала работа, товарищи. Как раз вы в сборе. И командир ваш в сторонке, занят беседой с диспетчером. Идеальная обстановка: я обращаюсь сперва к народу, потом к начальникам. Непосредственный контакт. Сама жизнь, из первых рук, без навязывания героев. Вам лучше знать их. Назовите отличившихся, расскажите какой-нибудь интересный, может, да, я не боюсь этого сказать, героический эпизод, связанный с риском для жизни. Ну, кто смелый?
После короткого молчания послышался вполне серьезный, с покашливанием, голос невидимого в толпе шутника-говоруна:
— Как же, товарищ Постникова, есть у нас один, можно сказать, жизнь двум зайцам спас, рискуя собственной, человеческой. В плане защиты фауны и флоры можно подать. А то шумят там, что мы тут кабанов да лосей поедаем... Расступитесь, товарищи, покажем нашего рыцаря.
Охотно раздвинулись, образовав этакий неширокий коридор, и в конце его Ирена Постникова увидела чумазого, насупленного парнишку, сидящего меж трех чурбаков.
— Он?
— Он, он! Только скромный. Едва в чувство привели. До потери сознания действовал... Между прочим, вот, посмотрите. — Постниковой передали узелок, пахнущий растревоженным муравейником. — Командир Руленков тоже находчивость проявил: нашатырного спирта не оказалось — муравьиным уксусом в чувство привел и человека и животных. Полезный опыт в таежных условиях.
Она осмотрела, тоненькими пальцами настороженно ощупала платок, поднесла к носу, едва удержалась от чихания, стиснув губы, мелко наморщив лоб.
— Аркаша, готовь камеру! — скомандовала, подходя к Стацюку; и его тоже внимательно осмотрела, даже потрогала слипшиеся на макушке кудрявые волосики, спросила строго, как учительница чем-то крайне удивившего ее ученика: — Правильно они говорят?
— Ну, вопче-то так было... — нагловато глянул на нее окрепший Стацюк.
— А встать ты можешь?
— Могу, наверно.
— Хотя сиди. Аркаша, давай кадр — отдых после возвращения из опасной зоны. Тут и зайцы рядом.
Бородатый утомленный оператор, в клетчатой кепке с длинным козырьком, молча, равнодушно-отрешенно поднял кинокамеру, припал к ней глазом и, держа на губах чуть брезгливую мину — не все ли равно, где, когда и кого снимать, такая работа! — застрекотал аппаратом, отшагивая в сторону, назад, подходя почти вплотную к объекту. Стацюк при этом пучил темненькие глаза, хмурил сурово бровки и складывал губы капризно-брезгливо, подражая оператору.
Из палаток выходили отдыхавшие пожарные, толпа густела, бурлила говором, похохатывала. А Стацюка уже вели к пожарищу, запечатлевали на фоне выжженной земли и черных деревьев, давали ему в руки вяло дрыгавших ногами зайчат, просили с ненавистью погрозить кулаком в сторону побежденного огня, но, когда понадобилось взять у него интервью, он уныло залопотал, пряча шаловатые глаза:
— Ну, вопче-то так было... зайцев вижу, интересно, живые, думаю, шапки заячьи бывают... а с кошками завязал, не трогаю... собак по обману старшего товарища крал, художественной литературой тот обманул: читай, говорит, бравый солдат Швейк для офицеров не шавок каких-нибудь — породистых уводил... вопче-то трудовое воспитание полезно...
Огорченная Ирена Постникова отстранила микрофон, поняв, что ничего разумного из Стацюка не выжмешь, обвела взглядом пожарников.
— Кто-нибудь может внятно произнести несколько слов?
В толпе поспорили, попрепирались и наконец вытолкнули на «съемочную» площадку своего главного говоруна. Он оказался увалистым, с хитро прищуренными, ясно-голубыми глазами парнем лет тридцати.
— У вас что, все герои недоростки?
— Им больше надо, — пошутил кто-то.
— Ладно. Фамилия?
— Коновальцев Иван Калистратович.
— Ну, Калистратович, громко, четко, толково.
— Могу. — Коновальцев вставил правую руку в бок, левой потянулся к микрофону, однако Постникова не доверила ему, он все-таки вцепился в рукоятку пониже ее руки, заговорил с самым серьезным видом и сознанием высокой ответственности: — Кто не знает, товарищи, какие огромные убытки народному хозяйству приносят пожары? Миллионы кубометров погибшего «хлеба культуры». А без культуры нет цивилизации, без цивилизации нет прогресса, без прогресса нет движения мирового человечества к светлому будущему, а также к иным цивилизациям в нашей галактике и в масштабе всей вселенной. Недавно выступавший перед нами лектор из города Бурсак-Пташеня правильно отметил: в данный момент мы на передовом фронте с разбушевавшейся бездушной стихией. Мы глубоко сознаем это и не жалеем труда и сил на спасение «хлеба индустрии», а также культуры. От лица всей нашей группы заявляю: у нас нет симулянтов, мы трудимся с высоким духовным подъемом. Даже ранее малосознательный пэтэушник Стацюк проявил чудеса героизма, спасая богатую флору тайги...
