Георгий Шилин - Прокаженные
Ее положили в постель. Серафима Терентьевна и Катерина Александровна остались отхаживать Катю, а мужчины отправились вслед за Верой Максимовной, чтобы сразу переправить детей на здоровый двор.
Аришу взяли сонную. Укутанная, она проснулась только на дворе, закричала, но мать быстро ее успокоила. Прощаясь с родителями, Любочка заплакала, но Авдотья прикрикнула на нее, и она покорно умолкла.
Через полчаса все дети были выкупаны в докторской ванне. На них надели все новое, привезенное из города: белье, новые платьица, укутали, угостили конфетами, печеньем, понесли к тарантасу, все еще дожидавшемуся за воротами.
В самый последний момент к тарантасу бросилась женщина. Это была Катя.
Она отыскала в темноте уже спавшего Феденьку, поцеловала горячо и порывисто; перекрестив его, сквозь слезы шептала:
- Сыночек, мой родной… Сыночек ты мой… Ну, ладно, ладно… Помни только мамочку, помни… — и опять залилась слезами.
Семен Андреевич умостился на тарантасе, взяв на колени Аришеньку.
Любочка сидела в середине, всхлипывала, Феденька — на руках у женщины, прибывшей из города.
- Ну, трогай, что ль! — устало сказал вознице Семен Андреевич. — До свиданья, товарищи.
Лошади тронулись и скоро исчезли в темноте наступившей ночи. А у ворот долго стояла группа людей, прислушивающихся к удаляющемуся стуку. Уехали…
Увезли детей!
14. Беспокойные люди
Однажды утром в амбулаторию явился Рогачев, озадачив своим появлением и Лещенко, и больных, дожидавшихся очереди.
В течение трех последних месяцев этот человек посетил амбулаторию всего один раз, и то по причинам, не связанным с лечением, хотя страдал он тяжелой формой проказы.
Несмотря на то, что Рогачев был сплошь усеян узлами, частью уже вскрывшимися и переходящими в язвы, а кисть левой руки напоминала головешку, он решительно отказался от правильного лечения и вмешательство врачей рассматривал как "пустую трату времени". Он игнорировал амбулаторию, советы медицинского персонала и во всеуслышание издевался над методами амбулаторного лечения, не веря ни в науку, ни в чольмогровое масло, ни в явные примеры возможности излечения, и смеялся над некоторыми выздоравливающими.
- Чушь, — говорил он, — это не врачи тебя сделали здоровым, а организм.
Без них ты скорее бы стал здоровым.
С какою-то непримиримой враждебностью относился он ко всему медицинскому персоналу, вплоть до доктора Туркеева, и называл весь здоровый двор "паразитами, которых надо разогнать". "Тому не жить, кто к лекарям бежит", — любил повторять он. Впрочем, об этом он говорил с осторожностью, только в кругу самых близких, вовсе не желая, чтобы его мнение могло дойти до сведения здорового двора.
Рогачев не верил в возможность реальной помощи со стороны медицины. Он предпочитал лечить себя «собственными» средствами, демонстративно подчеркивая перед всеми, что эти средства если не лучше, то уж нисколько не хуже средств «паразитов». На правой его руке сохранились страшные красные шрамы — следы раскаленного железа, которое, как говорил он, "дало положительные результаты".
Это был человек лет тридцати пяти, небольшого роста, худой, жилистый, с богатой шевелюрой и беспокойно бегающими глазами. В прошлом — дамский парикмахер. Профессия, вероятно, оставила у него привычку — всегда быть при аккуратно повязанном галстуке, в чистом воротничке, начищенных сапогах, в наутюженных брюках.
Три месяца назад он явился в лепрозорий «самотеком», без документов, без какой-либо препроводительной бумажки и поселился на больном дворе с таким видом, будто жил здесь десятки лет. Рогачев прибыл, как оказалось, из какого-то северного лепрозория "по собственному желанию" — так объяснил он потом.
Рогачев принадлежал к той категории больных, которые не могут сидеть долгое время на одном месте и, одержимые каким-то нетерпением, всю жизнь только и делают, что по "собственному желанию" путешествуют из одного лепрозория в другой. Среди населения больного двора нередко можно встретить больных, за короткий промежуток времени успевших побывать в разных лепрозориях страны, начиная с Владивостокского и кончая Карачаевским; они знают всех лепрологов лучше, чем сами лепрологи, и информированы о делах каждого лепрозория подробнее, чем кто-либо из должностных лиц.
Часто случается так, что, неожиданно явившись в лепрозорий, прокаженный поживет месяц-два, ознакомится с бытом, со способами лечения (авось тут лечат лучше, чем там!), а потом внезапно исчезает. Спустя месяц от него приходит письмо. Он уже в другом лепрозории и сообщает своим друзьям тамошние "новости".
Получая письма от бесчисленных своих приятелей, рассеянных по лепрозориям, Рогачев был в курсе самых последних новостей жизни то Якутского, то Узбекистанского, то Краснодарского лепрозориев и удивлял здоровый двор столь богатой осведомленностью. Еще никто, например, не знал о предстоящем съезде лепрологов в Москве, доктор Туркеев не получил еще извещения, а он уже говорил: "Съезд назначен, но нам от этого не легче".
Итак, Рогачев, с презрением относившийся к методам научного лечения, рассматривая население здоровых дворов советских лепрозориев как «паразитов», неожиданно явился в амбулаторию.
- Опомнился? — спросил его Лещенко.
Рогачев уставился на него недружелюбным взглядом, слегка приподнял бритый подбородок. Спросил заносчиво:
- То есть как это "опомнился"?
- Решил лечиться?
- Лечиться? — снисходительно усмехнулся Рогачев. — Нет уж, избавьте, доктор, пускай лечатся вот те, — кивнул он на дверь, и его изуродованное буграми лицо как-то надулось — не то от усмешки, не то от досады.
- Здорово! И откуда у тебя такое упрямство? — посмотрел Лещенко на его темные, отвисшие мочки.
- А оттуда, доктор, что, сколько меня ни пичкали вот этим, — кивнул он презрительно на склянки, — ничего не помогло. И даже хуже стало. Зачем же мне играть такую музыку? Разве я себе враг?
- Вероятно, неаккуратно лечился, — строго посмотрел на него Лещенко и, помолчав, спросил: — Зачем же ты явился?
- Я пришел к вам как к директору лепрозория, — сказал Рогачев сердито и даже вызывающе. — А лечиться у вас я и не думаю.
- Ну?
Он потрогал забинтованную руку, сжал губы.
- Я пришел к вам от имени всех прокаженных…
- Вот оно что! Интересно…
- Очень интересно! — подтвердил он значительно.
Но Лещенко прервал его:
- По частным делам я принимаю после приема.
- Я хочу сейчас.
- Так срочно?
- Очень даже срочно.
- И когда ты только угомонишься… и до каких пор ты будешь голову людям морочить, — внезапно вмешалась Аннушка, прислуживавшая в это время Лещенко. — И все ему не этак… и все ему не так… Ты бы всех съел, кабы твоя воля.
- А тебя не спрашивают, — повернулся к ней Рогачев, — твое дело маленькое: подметай и молчи…
- Ах ты, змей! — вспылила Аннушка. — Ты бы высосал из всех кровь, да бог не попустит, милай… Не попустит.
- Ты пол вон вытри, а то грязь, — насмешливо заметил ей Рогачев.
- И вытру, и не твое дело… Вишь ты, с доктором-то говорит как! И как не совестно!
- Я вот зачем пришел, доктор, — серьезно проговорил Рогачев, не слушая Аннушку. — Все больные требуют, чтобы сегодня же вы уволили из пекарни Ольгу Земскову. Ей там не место…
- Вот врет, окаянный! — опять не утерпела Аннушка.
- Это в чем же мое вранье? — с достоинством взглянул на нее Рогачев.
- А в том.
- В чем же?
- А в том, что ты врешь. Это ты, ирод, захотел сжить со свету Олю, вот и пришел…
- Не я, а все.
- Неча на всех врать… Гришка Колдунов, Микитка Косой да Тишка Сизов — это не все, это твоя одна шайка… Да еще, может, Ефимка Земсков — тоже, дуралей, лезет туда же…
- Аннушка, перестаньте, — строго сказал Лещенко и повернулся к Рогачеву. — В чем дело? — спросил он уже официальным тоном.
- В том, что Земскову надо убрать. Больные не желают, чтобы она пекла для нас хлеб.
- Почему не желают?
- Она не чище всех нас…
- Ах ты, окаянный! — снова не выдержала Аннушка — И как только язык повертывается!.. Видали, куда гнет, ирод!
- Замолчите же, — строго прервал ее Лещенко. — Рогачев, ты с ума сошел или пьян…
- И даже не думал, а постановили и требуем… Мы имеем право требовать.
- Требовать? — поднял брови Лещенко. — В таком случае я с тобой не могу разговаривать по этому поводу. Земскова хорошая работница, аккуратно выполняет свои обязанности. Впрочем, это вовсе не дело больных — вмешиваться в административные дела. До свидания, Рогачев. Советую начать лечение.
- Значит, не уволите Земскову?
- Я уже сказал — нет!
- Это последнее ваше слово?
- Окончательное.
- Примем к сведению, — усмехнулся Рогачев и, нахлобучив шапку, громко стуча сапогами, покинул амбулаторию.
