Георгий Шилин - Прокаженные
Вот с чем столкнулся Сергей Павлович, когда пытался выполнить закон об изоляции. И он решил тогда: пусть дети живут при родителях. "К тому же, мы ничего не знаем о том, действительно ли они здоровы? Да и от родителей при таком положении не стоит отнимать радость…"
И вот вопрос о них поставлен вновь, на этот раз — решительно, непреклонно.
- Итак, — продолжал Семен Андреевич, — вы должны загладить свое преступление и немедленно вынести постановление: сегодня же изолировать всех здоровых детей от больных родителей. С этой целью, товарищи, я и приехал сюда…
- Следовало бы подождать приезда Сергея Павловича, — несмело заметил Лещенко.
- Ждать приезда невозможно, — сердито заметил Орешников. — Я не допущу дальнейшей опасности для будущих наших товарищей… Их надо во что бы то ни стало изолировать.
- Но как изолировать, если их никто не берет? — возмутилась Катерина Александровна.
- Возьмут, — отмахнулся Семен Андреевич, по-видимому, считая замечание несерьезным.
- Кто же их возьмет? — уже с удивлением спросила Серафима Терентьевна.
- Возьмут. Я договорился. Дело не в этом, нам надо немедленно принять постановление.
- Постановление вынести просто, — тихо заметил Лещенко, — но важно как и куда их определить?
- Определим, — уверенно повторил Семен Андреевич, — на этот счет не беспокойтесь — все сделано. Вчера я договорился с нашим детским приютом. Они берут двух — Любочку и Аришу. Им там хорошо будет, — с какой-то задушевной нежностью проговорил он. — Любочке уже в школу пора… На этот счет не беспокойтесь…
- А как же с Феденькой? — спросила Вера Максимовна. — Ведь он грудной…
- Правильно, грудной, — и его глаза заблестели восторгом. — Феденьку беру я.
- Как вы? — привскочила на своем месте Катерина Александровна.
- А так: возьму — и весь разговор. По этой части я тоже договорился с женой и мамой. Я его усыновляю, — заметил он как бы между прочим и почему-то покраснел. — Мы из Феденьки сделаем настоящего строителя социализма. Он у нас инженером будет! — сверкнул он глазами. — Лиля, жена моя, так и сказала: вези, будем воспитывать, как своего родного… Так что о Феденьке не беспокойтесь…
Он опять вынул платок, вытер лицо и сел.
- Отдадут ли только родители? — заметила Серафима Терентьевна, радостно посматривая на Семена Андреевича.
- Ничего не поделаешь, — развел он руками, — надо убедить.
- А если не убедите?
- Тогда у нас есть закон. Тяжело, понимаю, но надо, надо, — повторил он, точно озлившись…
Постановление было вынесено единогласно. Кроме того, совещание назначило специальную, так называемую исполнительную комиссию, в которую вошли: Вера Максимовна, Серафима Терентьевна, Лещенко и Семен Андреевич.
Как выяснилось уже после совещания, Семеном Андреевичем заранее были предприняты соответствующие подготовительные меры к увозу детей. За воротами стоял тарантас, в тарантасе сидела пожилая женщина, закутанная в шубу, привезшая из города одеяла, теплую одежду, белье, игрушки, молоко, словом все, что требовалось для путешествия детей.
Это обстоятельство окончательно убедило всех, что воля товарища Орешникова непреклонна и будет выполнена непременно.
13. Закон остался в силе
Комиссия явилась на больной двор уже в сумерках. Кое-где зажглись огни.
Больные только что попили чай. Никто не подозревал о готовящемся событии.
Если три часа назад Семен Андреевич ходил на больной двор в собственном пальто и шапке — как приехал из города, то сейчас, для большей убедительности, он вырядился в белый халат, надел белую шапочку и в таком виде явился со всеми остальными к Уткиным.
Любочка еще не спала и хлопотала в своем углу с куклами. Она не знала, какое горе готовится и ей, и родителям. Впрочем, ничего не подозревали и родители.
Федор по-прежнему сидел на своем месте и неподвижно смотрел в пол через синие очки, думая о чем-то важном, неразрешимом. — Мама, а ты умеешь делать куклы? Сделай мне кита.
- Ложись спать. — И, взглянув на девочку, Авдотья вспомнила странное посещение Семена Андреевича. Неясная тревога охватила ее. — Довольно тебе играть! Тебя куклы скоро с ума сведут!..
- Не сведут. — И Любочка надулась.
Федор шевельнулся на скамье, посмотрел в сторону дочери и чему-то улыбнулся, как сквозь сон, — у него была привычка: сидит, сидит, и вдруг беззвучно засмеется, точно вспомнив о чем-то радостном или смешном.
- Да и тебе пора тоже, — накинулась жена на него. — Чего ты сидишь целыми днями? Сидит и сидит…
Но он ничего не ответил и задумался опять.
В этот момент послышались шаги.
Впереди всех шел Семен Андреевич. Лицо его было хмуро, губы поджаты, вся фигура дышала непреклонной решимостью. Очистив у порога сапоги, он вошел в комнату. За ним — все остальные.
Больные привыкли к таким обходам. Люди в белом нередко приходили к ним целыми группами по разным незначительным причинам. Но тут Авдотья побледнела. Больше всего поразил ее Семен Андреевич. Федор оторвался от своих грез, привстал, уставился на вошедших.
Семен Андреевич бросил взгляд в угол, где Любочка продолжала играть с куклами, затем посмотрел на Авдотью, на Федора.
- Вот что, Авдотья, — решительно шагнул он к ней, — мы пришли к тебе…
- Вижу, что пришли, — исподлобья уставилась она на него.
- Ах, да разве так можно? — засуетилась Серафима Терентьевна и ее сухонькое лицо внезапно порозовело от волнения. — Разве можно прямо так, сразу? — с укором посмотрела она на Семена Андреевича и, помолчав, приветливо улыбнулась.
- Мы пришли, Авдотьюшка, порадовать тебя, — ласково тронула она ее за руку, — и тебя, Федор, — повернулась она к Уткину, — и тебя, Любочка.
Обрадовать пришли…
- Вишь ты, — радостно забеспокоился Уткин.
- Обрадовать? — недоверчиво с нарастающей тревогой переспросила Авдотья.
- Обрадовать, матушка, именно обрадовать… Не каждому дается такое счастье, а вот к тебе и пришло оно. — Серафима Терентьевна говорила так спокойно и так приветливо, что Семен Андреевич вынужден был замолчать и уступить переговоры Серафиме Терентьевне, поняв, что в таком сложном деле она более искусный дипломат, чем он.
- Спасибо, Серафима Терентьевна, за радость, — угрюмо произнесла Авдотья, — но можно узнать, какое это такое счастье привалило нам? — и она усмехнулась, скрестив на груди руки.
- А вот сейчас и узнаешь, милая, — так же мягко продолжала Серафима Терентьевна. — Мы пришли к тебе с тем, чтобы облегчить твою жизнь, сократить хлопоты… Ведь маешься ты, бедная, и Любочка-тоже.
- Если о Любочке речь, — заметила Авдотья тихо, — то какая ж с ней маята?
И даже непонятно…
- Видишь ли, в чем дело, товарищ Уткина, — не утерпел Семен Андреевич, — тут такое дело, что Любочке надо учиться… А школы тут нет. Надо в город.
- Это верно, что учить надо, — вдруг сказал Федор глухо, и Семен Андреевич сразу понял, что в Федоре комиссия не встретит сопротивления, а, может быть, найдет даже союзника.
- Ей уже восьмой год, пора начинать учебу, — с еще большим жаром заметил Семен Андреевич, — а тут что она получит?
Авдотья опустила голову, тяжело вздохнула, обернулась к мужу.
- Чего ж ты молчишь? Скажи хоть ты слово… Видимо, она начинала понимать — зачем пришли нежданные гости.
- Я уж сказал, — отозвался Федор. — Чего ж толковать? Надо — и все тут.
Авдотья поправила на столе скатерть, подошла к постели, переложила подушку без всякой надобности с места на место и вдруг, точно теперь лишь заметила Любочку, закричала:
- Опять ты с куклами! И когда ты только их бросишь! Видишь — за тобой пришли, а ты с куклами… В школу тебя забирают, — и вдруг, закрыв лицо руками, громко зарыдала.
Вера Максимовна принялась утешать.
- Чего же плакать? Любочку будут привозить сюда, вы будете видеться…
Рано или поздно, а пришлось бы ведь все равно…
- Да, пришлось бы, — так же внезапно успокоилась Авдотья и умолкла.
Федор стоял, поправляя дрожащими руками очки. Любочка прекратила игру с куклами и, опустив голову, старалась не смотреть ни на кого.
- Ничего, оживился Семен Андреевич, — мы ее выучим, она будет у нас инженером, мы с ней социализм строить будем.
Авдотья, все время смотревшая на присмиревшую девочку, внезапно бросилась к ней, обняла, принялась целовать.
- Любочка, ведь они пришли за тобой… Они хотят нас разлучить, отнять тебя от меня… О господи, да что ж это такое? За что такое наказание?.. Да скажи хоть ты что-нибудь, Федор! Чего ты молчишь? Любочка, ведь больше я тебя не увижу… Это потому, что ты здоровенькая… Если бы ты не была здоровенькая, моя доченька…
Любочка тоже начинала всхлипывать, пугливо посматривая на людей.
