Михаил Жестев - Татьяна Тарханова
Все утро было беспокойно: что за дело у Алексея Ивановича? За последнее время столько было всяких бед и неприятностей, что невольно думалось: ну вот, еще что-то стряслось. Тут уж не до обеда. И сразу из цеха Игнат пошел в партком. Сухоруков понял: старик встревожен. Вот уж эта наша манера — вызвать человека, а зачем — не сказать.
— Ты извини меня, Игнат Федорович. Спешил очень, ну и не хотел тебя отрывать от дела... Вообще, получилось для тебя одно беспокойство. Давай садись! Посоветоваться с тобой хочу. Ты давно в Пухляках не был?
— В войну разок пришлось побывать. А вот Тараса Потанина совсем недавно видел, в сентябре, пожалуй. Хотел ему Василия своего механиком сосватать, да не вышло. В Хибины уехал.
— Ну, а что Потанин про колхоз рассказывал?
— Жаловался — людей мало осталось, специалистов никаких нету, ну и еще на старость свою... Шестьдесят стукнуло.
— Какая же это старость?
— А нынче каково председателем колхоза быть? В колхозе десять деревень, хозяйство не то что глазом не окинешь, за день не объедешь. Тут резвость знаешь какая нужна! А в шестьдесят, по себе знаю, — где посидеть, а то и полежать охота. И чтобы люди тебя не тормошили, и чтобы беспокойства не было...
— Пришло письмо из Мстинского райкома. Просят нас — может, подберем им в Пухляки председателя колхоза. Жалко Тараса. Может быть, и не в нем дело. Столько лет проработал, человек такой опыт имеет. Сам Тарас не говорил, что хочет уйти с председательской должности? Ты пойми, Игнат Федорович, ведь знаешь, я Тараса выдвинул в председатели, двадцать лет хорош был, а тут мне же говорят: давай другого, негоден стал твой Тарас.
— Это я понимаю, Алексей Иванович. Только и другое в виду надо иметь. В колхозном деле, будь ты и золотой и добрый, а не можешь с делами справиться — хуже злого окажешься. Может быть, веры нет в Тараса, потому и плохо в колхозе дело? Бывало, и в единоличном хозяйстве все шло наперекос, коль сыновья в батьку не верили. А тут не двор, а десять деревень! Так что, ежели просят председателя подобрать, надо подобрать. Только вот кого?
— Есть один человек.
— Я его знаю?
— О нем и хотел посоветоваться.
— Кто же это такой?
— Матвей Осипов.
— Так он же не деревенский!
— Хлеб он, верно, никогда не сеял, — согласился Сухоруков. — Ну а ежели рядом, в помощь, Тараса поставить?
— Тараса? — задумался Игнат. — А что ж? — И решительно сказал: — С Тарасом у них дело пойдет. Матвей — он мозговитый! Ему десять деревень не масштаб.
— Раз не масштаб, — улыбнулся Сухоруков, — тогда вызовем Осипова.
Вечером после работы Матвей пришел в партком. Сухоруков взглянул на его седые волосы и подумал: и сорока нет, а, наверное, выглядит старше Тараса. Но жилистый, подвижной. С чего начать разговор? Сложное у человека положение.
— Вызывали меня, Алексей Иванович?
— Поговорить хочу. Садись. Ну, прежде всего о твоем деле. Ты знаешь мою точку зрения. Тебя оклеветали, и я это прямо сказал в горкоме...
— Но тем не менее горком не стал решать вопрос.
— Надо сначала найти анонима.
— Но редакция с этим анонимом согласилась? И я требую одного: либо признайте, что я виновен, либо назовите клеветника клеветником.
— Послушай, Матвей, ты возмущен, я возмущен, но от этого тебе не легче. Но горком решил оказать тебе доверие как коммунисту и хорошему работнику.
— Мне доверие?
— Да! Поедешь председателем колхоза в Мстинский район?
— В колхоз? Председателем? — на мгновение лицо Матвея вдруг просветлело. Но следом оно стало еще более хмурым. — Это моральная компенсация? Нет, я коммунист и там, где идет речь о принципиальных вещах, не пойду на компромисс. Виновен — исключайте из партий, наказывайте. А оклеветали меня — защитите, не дайте в обиду, накажите клеветника. Только после этого я скажу, согласен ехать в деревню или нет. Только после этого!
Матвей вышел из парткома и не спеша, в раздумье направился к проходной. Его ответ Сухорукову был прямой и решительный, а сейчас его охватило сомнение: а правильно ли он поступил как коммунист? Имеет ли он право ставить партии какие-то условия: разберите мое дело, и тогда я поеду, куда меня посылают? Но должны же понять и его положение. Ну как ехать в деревню председателем колхоза, обвиненным в космополитизме, оклеветанным, с запятнанной честью? Нет, он правильно решил: обвинение или оправдание, а тогда хоть на край света. Раздумья Матвея были прерваны Улей. Вместе с Татьяной Тархановой она ждала его у проходной.
— Как ты долго... Зачем тебя вызывал Сухоруков?
— Предложил ехать председателем колхоза.
— Значит, дело твое решили?
— И дело не решили, и председателем посылают... Я отказался.
Уля ничего не ответила. Молча втроем они миновали проходную и вышли на центральную улицу заводской стороны. Матвей первый нарушил молчание. Весело, словно сбрасывая с себя какую-то невидимую тяжесть, он громко произнес:
— Девчата, предлагаю пойти в кино. А так как я нагнал на вас уныние, то обязан понести все материальные издержки, необходимые для изгнания этого уныния. Нет возражений?
Девчата были согласны на все, лишь бы отвлечь Матвея, и, подхватив его под руки, двинулись в кино. И вдруг у самого кинотеатра Матвей замедлил шаги и тихо сказал:
— Ничему не удивляйтесь, идите за мной. — Он провел их мимо ярко освещенных рекламных окон на другую сторону улицы, свернул за угол и, остановившись, с прежней таинственностью проговорил: — Вы заметили бородатого дядьку у входа в кассы?
— Такой здоровый, в помятой шапке? — спросила Татьяна.
— Торговцы фотооткрытками воспрянули духом! — усмехнулся Матвей. — Но сейчас меня гораздо больше интересует сам дядька. Таня, подойди к нему и купи несколько открыток. Потом отойди и снова вернись: спроси, нельзя ли достать карточки на целый альбом. И скажи, что после сеанса у входа в кино ты его будешь ждать. Понятно?
— И все?
— Больше ничего.
— А мне что делать? — спросила Ульяна.
— Сейчас выясним.
Они видели, как Татьяна подошла к торговцу, купила у него открытки — и вошла в кино. Но тут же снова вернулась. Человек в помятой шапке внимательно оглядел ее и повел к соседнему дому. У ворот он остановился и что-то сказал. Татьяна раскрыла сумочку. Матвей тихо выругался:
— Черт возьми, неужели у нее не хватит денег? Ведь ясно — нужен задаток. — И тут же тихо рассмеялся: — Заплатила...
— Матвей, кто этот человек? — тихо спросила Ульяна.
— Ты его не знаешь....
— Но кто он?
— Старый знакомый. И не мешай... Видишь, пошел открытки добывать для альбома.
Они двинулись следом. Ульяна — не понимая, какого старого знакомого старается не упустить из виду Матвей, а Матвей — вдруг почувствовав себя охотником, выслеживающим старого опасного зверя. Так вот кем ты стал, бандит с большой дороги? И сила уже не прежняя, и идешь сгорбившись, и вот... промышляешь фотокарточками... Эх, Банщиков, Банщиков, видно, плохие твои дела. Он вызывал ненависть и иронию, желание броситься на него, задержать, и какое-то чувство брезгливости оттого, что придется бороться с этим человеком. Если бы не эти лошадиные зубы — он никогда бы его не узнал... Матвей старался себе представить, что мог делать эти двадцать лет человек, который, обрезав ремни трансмиссии, вывел из строя механическую, спровоцировал драку в столовой и хотел убить Тарханова. Сначала, конечно, был в бегах, потом снова где-нибудь устроился и снова занимался своим грязным делом. А в войну, наверное, отсиживался в каком-нибудь лагере... Но как он может так судить о человеке, ничего не зная о нем? Конечно, фотооткрытки уже о многом говорят. И все же... Он мог все эти годы работать, хорошо воевать. А фотооткрытки — так, случайность. И в то же время какое-то внутреннее чувство не хотело признать эту слабую попытку оправдать человека, который когда-то с ножом бросился на Тарханова. Неожиданно Матвей остановился и, продолжая следить за Банщиковым, быстро сказал:
— Уля, немедленно позвони Сухорукову... Нет, так ничего не выйдет... Ты следи, а я быстро добегу до милиции. Но смотри, не упусти... Он явно идет в Раздолье.
Матвей оставил Ульяну и быстро зашагал к милиции. Но едва он вышел на большую улицу, ведущую к речному взвозу, как неожиданно идущая ему навстречу легковая автомашина подошла вплотную к тротуару и резко затормозила рядом с ним. Только после этого он увидел сидящую рядом с шофером Татьяну, и какой-то человек открыл дверцу.
— Потеряли? — спросил незнакомец, и тут только Матвей узнал следователя, который вел дело Князевой.
— Езжайте в Раздолье.
— Садитесь, быстрее.
Они нагнали Ульяну уже в Раздолье. Она сидела на скамейке у чьих-то ворот и смотрела куда-то вдоль улицы. Матвей выскочил из машины:
— Где он?
— К Чухареву зашел.
— Ты не перепутала? — усомнился Матвей. Но тут же бросился обратно к машине. — Пошли, товарищи!
