Александр Бартэн - Всегда тринадцать
— Та-ак! — сказал Сагайдачный, внимательно выслушав сына. — Давай-ка пакет. Пойдешь без него.
— А что я скажу Вершинину?
— Ничего не говори. Надо будет, сам с ним поговорю.
Сперва Сагайдачный почувствовал лишь досаду: «Экий прыткий, оказывается, Федор Ильич! Сына моего приспособил себе в посыльные!» Но затем, взвесив задумчиво на руке пакет, спросил себя: нет ли тут какого-нибудь подвоха? Моральные качества Вершинина Сагайдачный особо высоко не ценил, а тут еще припомнил, как злобно сверкнули его глаза, когда зашел разговор о рецензии и об отношении к ней директора.
— Иди, иди, Гриша. А насчет пакета можешь не думать. Забота не твоя!
Праздничный ужин был в разгаре. Все шумнее становилось за столом, тосты следовали без перерыва, и наконец настал момент для ответного хозяйского слова. Поднявшись, Костюченко призвал к тишине, постучав по краю бокала:
— Друзья дорогие! Весь нынешний год крепко держали меня цирковые дела — возможности малейшей не было до вас добраться! В чем и каюсь! А также прошу амнистировать!
— Э, нет! Ты штраф сперва уплати! — вскричал подполковник Фирсов. — Ты сперва отчитайся, что успел за это время?
— Что успел? — развел руками Костюченко. — Да не так уж много. Здание отремонтировал, артистам постарался благоприятные условия создать. А вообще-то сперва как в потемках бродил. Только теперь начинаю понимать.
— Вот про это и расскажи!
— А не скучно ли покажется?
— Про цирк всегда интересно!
— Цирк! Ах, цирк! — поспешила вставить восторженная супруга Фирсова. — Это же все равно как сказка! Прекрасная, удивительная сказка!
— Нет, это прежде всего труд, — ответил Костюченко. — Да еще какой! Я уж не говорю о переездах, о вечной походной жизни. И о том не говорю, что артисту приходится работать в самых различных условиях: встречаются еще и тесные, и холодные цирковые здания, и с брезентовым куполом, по которому, заливая, хлещет дождь. Подумайте о другом. Цирк — что режим. Строгий, строжайший, без которого не может быть здоровья. А ведь цирковое искусство тем и прекрасно, что является искусством здоровых. Цирк — это постоянный тренаж: ни дня без него. И вечный поиск, вечная работа не только тела, но и мысли, отыскивающей все новые возможности, новые комбинации в самых разнообразных жанрах. И еще об одном подумайте, друзья. Что имеет в своем распоряжении цирковой артист? Обнаженную площадку, со всех сторон окруженную зрителями, минимум аппаратуры да собственное тело. А ведь вот, поди же, изумляет своим искусством, приводит в восторг!
Речь Костюченко вовсе не походила на тост, и Ольга Кирилловна начала обеспокоенно поглядывать на гостей: не заскучали бы. Нет, равнодушных лиц не заметила. Костюченко перевел дыхание и предложил:
— Прошу выпить за отсутствующих, за тех моих новых товарищей, что сейчас находятся на цирковом манеже и потому не имеют возможности разделить нашу добрую компанию!
— Охотно! От всей души! Ура! — раздались возгласы. При этом кто-то из гостей высказал сожаление: мол, заочный характер у этого тоста.
— Не совсем, — улыбнулся Костюченко: он увидел стоящих в дверях Владика и Гришу, остальные ребята теснились за ними. — Прошу знакомиться. Правда, пока еще не артист. Но, не сомневаюсь, обязательно им станет! — И Костюченко, шагнув к Грише, взял его за руку и подвел к столу. — Сын Сергея Сергеевича Сагайдачного!
Бокалы со всех сторон потянулись к Грише, Ольга Кирилловна налила ему лимонада, и мальчик, ничуть не растерявшись, поклонился Костюченко:
— Сто лет вам жить и столько же директорствовать!
Гости рассмеялись, захлопали; только Владик поморщился: не по душе пришлась ему эта находчивость. Если бы Гриша не был сейчас на положении гостя — Владик обязательно бы его отчитал.
В цирке близилось к концу второе отделение программы. Переполненный зал с неизменным волнением следил за ревущими, взмывающими все выше петлями гонщиков. А в тесной комнатенке администратора шел негромкий разговор. Здесь находились Станишевский и заглянувший к нему Князьков.
— Идут, идут дела! — ободряюще кивал Станишевский.
— В какую, однако, сторону? — покосился Князьков мутным взором.
— В надлежащую!
— Ой ли?
— Не сомневайтесь, Петр Ефимович!
Князьков помолчал, поглядел на администратора. Затем вздохнул:
— Дай-то бог! А уж я тебя, Филипп Оскарович, не обижу. Гляжу, тесно ты в цирке живешь. Толковому человеку такое ли обиталище требуется? Дай срок. Ежели все в порядке будет — ужо отгрохаю тебе кабинет!
3Настал воскресный день, и Сагайдачный вспомнил обещание, что дал Никандрову, — посетить молодежный праздник.
Для цирка воскресный день самый что ни на есть рабочий: с утра два представления, затем вечером третье. Артистам даже отлучиться некогда: тут же в цирке — кто у себя в гардеробной, кто на дворе — и отдыхают, и перекусывают. Короткая пауза — и снова в зале шумно, снова впущен зритель.
И все же Сагайдачный решил выбраться на молодежный праздник. Понравился ему Никандров своим спокойствием, уравновешенностью. Каков, интересно, в работе? Тем более под вертолетом. Нешуточное дело! Да и рассеяться хотелось. Последний разговор с Анной привел к взаимному напряжению, и оно ощущалось почти физически.
И все же спросил жену, не соберется ли на стадион.
— Нет, Сережа. Иди один. После мне расскажешь.
— Ладно. Схожу!
Работая во втором отделении программы, Сагайдачный имел возможность отлучиться из цирка на некоторое время. Сразу после утренника переоделся и направился к выходу. Здесь и повстречался с Вершининым.
— А-а, Сергей Сергеевич! Куда собрались?
С того дня, как Сагайдачный исключил из своего аттракциона комедийное вступление, Вершинин явно стал сбиваться с благодушно-слащавого тона: то проскальзывали раздраженные нотки, то холодноватые, иногда даже едкие. А тут опять заулыбался, видимо решив не рисковать до конца, не портить окончательно отношения.
Сагайдачный ответил, что идет на стадион:
— Такая уж выдалась полоса. Праздник на праздник. Вчера у директора нашего, нынче у здешней молодежи.
Сказал он об этом будто и шутливо, но с умыслом: как-то отзовется Вершинин. Тот изобразил недоумение:
— Какой такой праздник у директора?
— Разве не знаете? День рождения.
— Первый раз слышу!
Ответ насторожил Сагайдачного: тем более он заметил, как в глазах Вершинина промелькнуло что-то недоброе. Потому и решил промолчать насчет того пакета, что отобрал у Гриши: «Ладно, подожду, погляжу, что разыграется дальше!»
Спустя полчаса Сагайдачный входил под широкую арку стадиона. До начала праздника оставались считанные минуты, свободных мест в помине не было. Так бы и пришлось стоять в проходе, но повезло: встретился один из комсомольских активистов и, сразу узнав артиста, повлек за собой в ложу.
— Скорее, скорее! Слышите — уже фанфары, сигнал к началу!
Переливчатые и звонкие, звучали фанфары над притихшими, до краев переполненными трибунами. И пока не замер их чистый голос, надо хоть вкратце рассказать, в честь какого события ежегодно справляет свой праздник горноуральская молодежь.
История дел человеческих знает разное: не только удивительные предвидения, но и досаднейшие просчеты. Зоркими, многоопытными были Василий Татищев и Валим Генин, посланные на Урал велением Петра Первого. А ведь не разгадали грядущую горноуральскую славу. Более того, одно из доверенных лиц Татищева, посетив котловину, окруженную сосновыми сопками, проведя несколько дней в сельце, что приютилось в этой котловине, оставило запись: «Месту сему быть пусту, понеже недра его не таят сколь-нибудь приметного».
Не только восемнадцатый, но и девятнадцатый век в суждение это перемен не внес. Правда, возле сельца, издавна промышлявшего пожогом угля, отстроился небольшой железорудный завод. Сельцо оживилось, но ненадолго: спустя недолгие годы стало донышко в руднике проглядывать, и погасли одна за другой заводские печи. Вот так-то и тянулась дальше горноуральская безыстория. Превратившись в лучшие свои дни в заводскую слободку, век спустя сельцо положило начало заштатному городишке, и все тут. Дальше ни на шаг — вплоть до нашего времени, до самых сороковых годов.
В эти годы, суровые военные годы, когда страна должна была взять на вооружение все природные ресурсы, геологическая экспедиция Академии наук и обнаружила в горноуральской котловине доселе неизвестные залегания руды. Такие щедрые залегания, что они могли бы показаться сказочными, кабы не подтверждались точной разведкой. Отсюда и не менее сказочное по своим темпам и размаху возникновение нового индустриального центра.
Война еще не подошла к концу, еще огрызался недобитый враг, еще цеплялся когтями за берег Одера, а к подножию сосновых сопок уже прибыл первый молодежный эшелон. Знамя ЦК комсомола развевалось над эшелоном. День выдался ненастный: не по-июльски студеный ветер обрушился на молодежь. Тут же, возле паровоза, собравшись на митинг, решили немедленно приступить к работе. Энергопоезд запаздывал, разожгли костры, и при их зыбком свете трудились до полуночи. В честь этого дня — не такого уж давнего, но первой вехой вошедшего в новую летопись города — молодежь Горноуральска и установила свой традиционный праздник. И не может быть для него лучшего места, чем стадион: отсюда, с высоты трибун, открывается панорама города. И до чего же она широка, далека. Он и сейчас весь в движении, в строительной неугомонности — многосоттысячный город горняков, металлургов, машиностроителей.
