Григорий Федосеев - По Восточному Саяну
— Не может быть.
— Кричит, ей-богу, кричит! — убеждал нас старик.
Мы повернули. Я не верил, чтобы кобылица могла остаться живой, падая с тридцатиметровой скалы, да еще на каменную площадку. И что же? Действительно, под самым порогом ржала лошадь, как бы отвечая на крик Соломона. Но попасть к ней было не так просто.
Порог проходит в узкой щели, и вода, падая с трехметровой высоты, образует широкий омут. Справа, где мы находились, в скале было большое углубление, охраняемое снизу и сверху неприступными скалами. Оттуда-то и доносился крик лошади. Попасть к ней можно было только вплавь, снизу, пользуясь обратным течением омута. Снова связали вьючки, и Козлов, раздевшись, поплыл с концом веревки. Мы очень волновались.
Через несколько минут из-за скалы показалась голова Козлова. Мы дружно потянули веревку.
— Да ведь это Карька! — крикнул Павел Назарович, и все остолбенели.
Действительно, следом за Козловым плыл Карька, а не Звездочка, как мы ожидали. Теперь все стало понятным.
Карька, сбитый водою, как оказалось, не погиб в пороге, а был выброшен на берег в углубление скалы. Оттуда ему никогда бы не выбраться без помощи человека. Не подними крика Соломон, на который откликнулся Карька, мы прошли бы с караваном мимо, а конь остался бы, обреченный на голодную смерть. После осмотра оказалось, что у коня не было ни царапины, ни единого ушиба, но голод основательно подтянул ему бока.
Товарищи с лошадьми ушли вниз и должны были остановиться на ночь ниже развилины, а я с Прокопием направился вдоль реки искать Звездочку.
Вода умеет прятать свою добычу, но на одном из перекатов, в нескольких километрах ниже порога, мы нашли свои сумы. Лошади не было. Жаль было Звездочку, самую молодую нашу кобылицу.
Возвращались на стоянку береговой чащей, по чуть заметной тропе. Прокопий шел сзади. Оставалось метров пятьсот до палаток. Вдруг послышался его окрик. Я оглянулся. Нагнувшись к земле, он что-то рассматривал. Когда я подошел, он показал рукой на скорлупку от яиц и только что вылупившегося мертвого птенчика. А я ничего этого не видел, хотя проходил там же. Для следопыта найти мертвого птенца на тропе уже явление необычное, вызывающее желание разгадать, что за несчастье случилось с этим малышом.
— А вот и гнездо, — сказал я, показывая на круглый комочек, прилепившийся к развилине ветки над нашими головами. — Видно, упал… Пошли, — предложил я Прокопию.
Он отрицательно покачал головой.
— Птенец ведь только что вылупился, ему не упасть самому… — рассуждал следопыт. — Ежели гнездо хищник разграбил, то как же он этого не подобрал? — Прокопий, не торопясь, снял котомку, приставил к березке свою бердану и стал взбираться на дерево.
Я наблюдал. Он добрался до гнезда, заглянул в него и вдруг округлил глаза и лицо вытянулось от удивления.
— Что там такое? — не выдержал я.
— Тут только один птенчик, но, он совсем не похож на этот: какой-то смешной, большеротый, пузатый.
Над нами закружилась пара юрков. Они подняли панический крик, будто мы собирались отобрать их единственного птенца.
Прокопий походил по траве, осмотрел кусты, но второго гнезда не нашел, и мы отправились на стоянку.
Утром меня неожиданно разбудил Прокопий.
— Ты не спишь?
Я приподнялся и увидел в его руках гнездо с птенцом.
— Зачем же ты разорил его? — спросил я, вспомнив, как были обеспокоены родители.
— Принес только показать, ведь это он выбросил из гнезда другого птенчика.
Не понимая, в чем дело, я рассматривал малыша.
Ему нельзя было дать больше трех дней, и, несмотря на такой малый возраст, его уже обвиняли в братоубийстве. Гнездо было маленькое, один птенец занимал более половины всей площади, и поместиться здесь другому было трудно, не говоря уже о четырех или пяти, как это бывает у юрков. Бросалась в глаза необычно большая голова малыша, нехарактерная для этого вида птиц, и огромный шарообразный живот.
— Наверное, кукушонок, — сказал Прокопий.
Мы знали, что кукушка бездомница, своего гнезда не имеет и яйца откладывает в гнезда других птиц, поручая им же высиживать и выкармливать своих детей.
Мы задумались над тем, как кукушонок мог выбросить птенцов из такого глубокого гнезда, и решили попытаться определить, обладает ли только что народившийся подкидыш способностью вытолкнуть из гнезда птенцов или яйцо.
Мы скатали из лепешки шарик величиною с воробьиное яйцо, отполировали его и подложили под малыша. Опыт увенчался успехом.
Вначале птенец не реагировал на посторонний предмет. Но вот он начал жаться к одной стороне гнезда и одновременно выпихивал из-под себя мнимое яйцо. Потом бочком подлез под него. Еще одно движение — и, к нашему удивлению, шарик оказался у него на спине. Тогда птенец приподнял крылышки, казавшиеся беспомощными, и, удерживая ими на пологой спине жертву, стал задом пятиться к кромке гнезда. Наконец, «убийца» приподнял высоко спину и выбросил наружу груз.
Все это он делал уверенно и довольно быстро.
Таким инстинктом обладает кукушка с первых же дней рождения.
Описанный случай является ярким примером того, как хорошо быть человеком любознательным. Не будь у нас стремления к познанию различных явлений в природе, отнесись мы равнодушно ко всему, что встречалось по пути, мы многого не узнали бы, не научились бы отличать обычные явления от необычных.
Последние дни на Кизире
В тот же день вечером в лагере на Кизире нас ожидала приятная новость: прибыл Трофим Васильевич с товарищами. Они закончили работу на Чебулаке, и теперь мы снова вместе.
За костром при вечерней прохладе Трофим Васильевич долго рассказывал про свое путешествие. Его путь, как и наш, лежал через многие препятствия, как правило, возникающие неожиданно и для преодоления которых требовались смелость, упорство и вера в свои силы. Большой опыт, неутомимая энергия позволили этому человеку вывести отряд из тяжелого положения и догнать нас. Теперь все мы вместе, и наше будущее не казалось совсем безнадежным.
Мы, в свою очередь, вспомнили про росомаху, «казенный» полушубок и про то, что Павлу Назаровичу неохота умирать, не повидавшись со старушкой. Слушатели смеялись от души, смеялся и старик.
Ночью из-за гор надвинулась непогода. Товарищи легли спать в палатках, а я решил переночевать у Павла Назаровича под елью. У него как всегда ночлег обставлен уютно, вещи прибраны, для одежды и обуви сделаны вешала, всю ночь, как в сказке, горит костер. В такой обстановке отдыхаешь с истинным наслаждением. Так вот, сидя у огня, обхватишь сцепленными руками коленки и смотришь, как пламя пожирает головешки, а мысли бегут тихими ритмичными волнами, как шелест травы, ласкаемой неслышным ветерком. Почему-то всегда такая ночь у костра, под сводами гигантских деревьев, мне напоминала естественную колыбель человека, от которой он давно бежал, но не освободился от ее притягательной прелести. Какое поистине неизъяснимое наслаждение быть среди природы, с ней засыпать, дышать спокойным ритмом ночи, пробуждаться с птицами и жить в полный размах сил. Тут свои театры, свои песни, свой замкнутый мир, невиданные полотнища картин.
Старик вскипятил чай. К нам подсел Кудрявцев, остававшийся на Кизире.
— Сегодня ходил вверх по реке, смотрел проход, — рассказывал он. — Недалеко с той стороны впадает большая речка. Не Кинзилюк ли, Павел Назарович?
— За Березовой, помнится мне, других речек нет. Наверно, Кинзилюк, — ответил старик.
— Пошел я берегом и наткнулся на звериную тропу, что твоя скотопрогонная дорога, — продолжал Кудрявцев. — Дай, думаю, проверю, куда же она ведет. Оказалось, к солонцам. Посмотрели бы, сколько туда зверя ходит… Все объели, все вытоптали.
— А что же они там едят? — спросил я его.
— Тухлую грязь, вроде серный источник там.
Сообщение Кудрявцева было как нельзя кстати. На солонцах можно было легко добыть мясо, а главное — воспользоваться звериной тропой, чтобы пройти в глубь Восточного Саяна.
Солонцами обычно называются места в горах или тайге, куда приходят звери полакомиться солью. Они бывают природные и искусственные. К природным солонцам относятся места выхода мягкой породы, содержащей в своем составе соль, которую и едят звери. Искусственные солонцы устраивают охотники за пантами, специально насыщая землю соленым раствором. Сибирские промышленники солонцами называют минеральные источники, охотно посещаемые изюбрами. В хорошую погоду на солонцах легко добыть зверя.
Утром мы еще раз посоветовались, каким маршрутом проникнуть к пику Грандиозный. Павел Назарович не советовал идти по Кизиру.
— Не то что нам с лошадьми пройти, там черт голову сломит, — говорил он. — Место узкое, щеки, берега завалены камнями, а река, как змея, не подступись ни вброд, ни вплавь. Промышленнику зимою какая забота — сам да нарта, куда хошь пролезешь и то не хаживали. Бывало, соболь уйдет туда, в трубу, ну и все, поворачивай восвояси, там его дом… Веретеном зовем это место.
