Нина Карцин - Беспокойные сердца
— Не столько я, сколько вы с Вустиным. Но мне, действительно, это тоже показалось заманчивым и многообещающим. А потом увидел, что переоценил наши возможности. Слишком сложная ломка нужна. Тут ведь как в цепной реакции: одно влечет за собой другое. Потом, эта история с белыми пятнами — очень нехорошее впечатление получилось. Она показала, что и в самой технологии еще много белых пятен.
— Словом, хорошо только то новое, которое точь-в-точь похоже на старое, — усмехнулась Шелестова.
Задетый ее усмешкой, Савельев загорячился:
— Ну, конечно! Сейчас вы про меня думаете: консерватор, ретроград, такой-сякой… Но поймите, Татьяна Ивановна! Может быть, я рискнул бы еще одним выговором, если бы не одно непредвиденное обстоятельство: у меня был военпред и предупредил, что номерные стали будут впредь приниматься только по тем техническим условиям, которые подписаны обоими министерствами. То есть с той самой термообработкой в семьдесят шесть часов, которая записана, как условие. Какой же смысл внедрять новую технологию, если она лишается теперь значения? Ведь основного-то — отмены замедленного охлаждения — мы не сможем сделать. Вот, каковы дела.
— Но можно убедить Министерство обороны…
— Только при поддержке нашего. А оно, вы знаете, как на это смотрит.
— Да, жаль мне Виноградова, — покачала головой Шелестова.
— Не понимаю вашу тревогу за Виноградова! Все свои опыты он поставил, как хотел, материалы получил, остальное не должно его касаться.
— Григорий Михайлович, Григорий Михайлович, — вздохнула Шелестова. — Да как вы не поймете, что самая, может быть, большая победа наша в том и заключается, что перестал ученый думать только о своей теории! Виноградова уже теперь заботят практические дела, завод «Волгосталь». Если бы все ученые так приблизились к жизни, это ж было бы прекрасно! А у вас, я начинаю чувствовать, какое-то духовное родство с Рассветовым.
Замечание уязвило Савельева, он вспыхнул и заявил гораздо горячее, чем сделал бы в иное время:
— Рассветов — умный и крепкий руководитель. И живет заводом. Да вот, пожалуйста, пример: человек в больнице, а услыхал об аварии с редуктором, — и сразу мобилизовался на помощь: прислал свое предложение по ликвидации аварии. Вот почитайте.
Татьяна Ивановна внимательно прочитала исписанные убористым почерком странички почтовой бумаги, испещренные эскизами и формулами, и, возвращая Савельеву, сказала задумчиво:
— Да, решение смелое и оригинальное…
— Не правда ли? — подхватил оживленно Савельев.
— …Но я предпочла бы самый банальный, зато своевременный профилактический ремонт этого редуктора, — закончила Шелестова, словно не слышала Савельева. — Когда же вы, Григорий Михайлович, станете смотреть на Рассветова так, как он того заслуживает? Ведь никакими внешними эффектами нельзя прикрыть пороки его системы руководства. А народ с нас с вами спросит.
— Пусть не поднимают бурю в стакане воды. В конце концов, я отвечаю за завод; и поступаю так, как нахожу нужным.
Он сказал это резким, не допускающим возражений тоном, и Татьяна Ивановна промолчала. Можно было много еще возразить, но когда Савельев, чувствуя свою неправоту, начинал сердиться, лучше было не спорить с ним.
На другой день в партком пришел Ройтман.
— Я к вам за советом, Татьяна Ивановна, — начал он, усаживаясь у стола и утирая бледное, нездоровое лицо клетчатым платком. Его темные глаза были еще более печальны, чем всегда.
— Слушаю вас, Илья Абрамович.
— Не знаю, что делать. Баталов решил на пенсию уйти. Устал от новых темпов.
— Если вы думаете, что я заплачу от этого известия, то глубоко ошибаетесь, — шутливо сказала Татьяна Ивановна; она видела: Ройтман чем-то угнетен, и хотела немного отвлечь его.
— Дело-то вот в чем, — продолжал он, никак не откликнувшись на ее шутку. — Я теперь думаю, что пора и мне перейти на более спокойную работу. Куда-нибудь во второй обоз. Толку от меня в цехе мало, лучше самому уйти, не ждать, пока попросят.
— А это вы совершенно напрасно решили так, Илья Абрамович. Мне думается, что при сильном помощнике вы еще долго проработаете в цехе. А вам цех нужен, да и вы цеху нужны.
— Полно вам утешать меня, Татьяна Ивановна! Что же я не вижу, что стал подставной фигурой в цехе? — с горечью перебил Ройтман, и с той же горечью, словно прорвав невидимые затворы, высказал теперь все, что лежало на сердце, что было передумано бессонными ночами. — …Ведь я даже самостоятельного решения принять не могу, каждый шаг нужно увязывать и согласовывать. Даже работников себе не-могу подобрать по своему желанию. Вот сейчас мне нужен заместитель. Так кого еще дадут?
— А кого бы вы хотели?
— Я бы с удовольствием Тернового взял. Вырастет человек, потом сам руководителем будет.
— А справится он с этой должностью? — из осторожности спросила Шелестова, хотя сама знала — сомневаться в Терновом не приходится.
— Не такое это хитрое дело, чтобы не справиться. Да и помогли бы, он умеет людей слушать, добрые советы ему на пользу идут. Но ведь Рассветов ни за что не согласится — вот в чем дело-то, Татьяна Ивановна. И лучше уж мне сразу в отставку, пока совсем здоровья не потерял. Откровенно говоря, разочаровался я. Сколько лбом ни бей — только шишки набьешь. Стена ж стеной остается. Это я о Виноградове. На моих глазах человек работал; волновался, горел, днем и ночью — все в цехе. Всего себя, можно сказать, отдал. А что получилось? Вежливо выпроводили. Так стоит ли нервы портить?
На патетический вопрос о нервах Татьяна Ивановна ничего не ответила. Она видела: Ройтман расстроен им же самим принятым решением оставить цех. Поэтому сказала просто и деловито:
— С Виноградовым дело обернулось несколько сложнее. Военные заводы требуют поставки номерных марок в строгом соответствии с утвержденными техусловиями. Так что…
— Татьяна Ивановна! — перебил Ройтман. — А почему мы все время ведем разговор о номерных марках? Флокенам подвержены и другие стали, например… — и он быстро перечислил несколько марок, выплавляемых на заводе. — По существу, с них бы и начать.
— Илья Абрамович! — в совершенном восторге воскликнула Татьяна Ивановна. — Вы же правы, вы сами не знаете, как вы правы! И просто, как Колумбово яйцо. Почему же никто не подумал до сих пор об этом?
— Видимо, потому, что с самого начала шел разговор только о номерных. Конечно, они для нас — самое важное. Но не единственное. И, я думаю, поскольку нам запретили сейчас касаться номерных, испробуем на других, — ответил Ройтман очень буднично.
— Ну, а предположим, вам с завтрашнего дня предложили бы перейти на новую технологию. С чего бы вы начали?
— Сразу я вам сказать не могу, это надо обдумать, посмотреть.
— Так вот, пожалуйста, обдумайте и самым подробным образом напишите все, что нужно сделать, какие провести мероприятия, сколько нужно на предварительный период освоения и так далее. Возможно, придется ехать в Москву, воевать за это дело, так надо быть во всеоружии. Понапрасну в пессимизм не впадайте, буку для себя не придумывайте. И за Виноградова не беспокойтесь, никто не собирается бросать его на произвол судьбы.
* * *В громадном и многообразном хозяйстве крупного металлургического завода, каким был «Волгосталь», работа над новой технологией выплавки номерных марок стали, действительно, была всего лишь каплей, но в этой капле, словно попавшей под микроскоп, ярко отразились внутренние пороки технического руководства. И эта же самая капля переполнила чашу терпения работников завода. Страсти разгорелись на собрании партийно-хозяйственного актива.
…Стояла очень теплая для октября погода, и участники предстоящего собрания не торопились в зал, а группами, парами стояли и прохаживались перед Домом культуры. По-осеннему ярко и обильно цвели астры, флоксы, львиный зев и анютины глазки, пламенели канны на длинных цветочных грядках.
— Что вы так загляделись на цветы, Марина Сергеевна? — спросил подошедший Ройтман.
— Примериваюсь, как бы незаметнее сорвать на память хоть одну канну, — с улыбкой повернулась она и заговорщицки понизила голос. — Да народу кругом слишком много.
Ройтман засмеялся и, сорвав цветок, поднес его Марине.
— Боюсь только, память о нас окажется столь же недолговечной, — сказал он в шутку, но Марина приняла его слова всерьез.
— Что вы, Илья Абрамович! Я за полгода на «Волгостали» такую школу прошла, что никогда не забуду ни завода, ни его людей, — горячо сказала она.
— Мы подоспели к объяснению в любви! Что я вижу! Цветы, волнение… Олесь, запирай ее на ключ, а то похитят из-под носа, — с нарочитым трагическим пафосом воскликнул подошедший Леонид.
С ним было еще несколько человек. С шутками и смехом они окружили Марину и увлекли ее за собой. Залился трелью звонок в Доме культуры, и народ неспешно направился к главному входу. Пошел со всеми и Ройтман, на ходу раскланиваясь с одними, приветствуя других, отвечая третьим. Мелькнуло еще одно знакомое лицо. Сталевар Виктор Крылов… Посолиднел, возмужал за лето. Какой у него франтоватый вид в новом сером костюме!..
