Иван Вазов - Повести и рассказы
Благодаря столь неожиданному подкреплению, число митингующих возросло до трехсот душ, при помощи ничтожного нуля эта цифра в резолюции превратилась в три тысячи. Нижнеслободские воспрянули духом, к ним вернулась вера в свои силы.
— Народ собрался. Бюро, бюро! — послышались возгласы.
— Сперва нужно избрать председателя.
— Говорите: кого?
После небольшой суетни раздались голоса:
— Данчо Пырвова.
— Нету его!
— Кого вместо Данчо?
— Чтоб не терять времени, самого старого.
— Самого старого и нейтрального, господа, — выкрикнул кто-то громким голосом. — Предлагаю избрать господина Нистора Брабойкова, нарочито оказавшего честь нашему собранию.
— Ура! Браво! Согласны!
Возгласы единодушия сотрясали воздух.
Дед Нистор не успел и оглянуться, как очутился на председательском месте, куда его перенесли и усадили несколько пар крепких рук. Старик переменился в лице, он совсем оробел. Ему казалось, что это сон. Все взоры с сочувствием устремились к нему. Его присутствие в роли председателя имело важное значение: это подрывало авторитет митинга, созванного его сыном. Собрание устроило председателю восторженную овацию. Тут и там слышались лестные восклицания, похвалы в его адрес: «Вот честный человек, который отстаивает свои убеждения!» «Вот истинный патриот, всенародно порицающий своего сына и одобряющий его наказание!» «Будь у нас побольше таких кристальных душ, Болгария не затонула бы в болоте радикализма!»
«Да здравствует болгарский здравый разум! Долой нигилистов!» — гремело в зале.
А в это самое время верхнеслободские избрали в председатели свергнутого правителя округа!
— Уважаемые граждане, объявляю митинг открытым, слово ораторам, — объявил секретарь нижнеслободцев, в обязанности которого вменялось руководство митингом и… его председателем.
Дед Нистор хранил молчание, взирая с высоты своего председательского места на публику богобоязненно и благочинно. Время от времени он одобрительно кивал головой ораторам, которые, выступая, обращались к нему. Старику такое внимание, видно, нравилось, это тешило его самолюбие. Он приободрился и, видя, что все хлопают в ладоши, тоже хлопал.
— Вот настоящий патриот, — слышалось со всех сторон.
Митинг благополучно подошел к концу. Принятая на нем резолюция прибыла в министерство и в редакции столичных газет вечером того же дня вместе с резолюцией верхнеслободского митинга. Под первой стояла подпись Нистора Н. Брабойкова, вторая была подписана его сыном Николой.
Это показалось настолько невероятным, что до подтверждения достоверности подписей в Софии склонны были думать, что это мистификация.
Утром Никола не стал удерживать отца.
Старик отбыл в Стара-Загору.
Спустя две недели дед Нистор со своим сверстником и приятелем дедом Нане, оседлав лошадей, объезжали поля и луговины. Было утро. Солнце после ночной грозы весело светило с лазурного неба. Хрустальная Бедечка, выбежав из студеной горловины Средна-Горы, с ласковым журчаньем струилась через ореховую рощу, огибая Чадыр-Курган. Бескрайняя равнина простиралась к югу до самого горизонта, будто зеленое море. Широкие луга и волнующиеся нивы манили взор свежей зеленью. Воздух звенел птичьими трелями; запахи и благоухания пьянили грудь. Дед Нистор с чубуком в руке, с довольным, помолодевшим лицом весело журил деда Нане. Их разговор с видов на урожай незаметно перешел на политику. Дед Нистор, не жалея красок, описывал своеволие сына Николы, которое заставило его покинуть город В. Воспоминание о мятежном поведении Николы, его неповиновении начальству все еще приводило его в ярость.
— Окаянные, нету на них управы! — бурчал он, сердито пришпоривая лошадь.
— Да и ты хорош! Старый человек, а туда же — в председатели полез!.. Как был сорвиголова, так и остался!.. — удивлялся дед Нане.
Дед Нистор усмехнулся в усы и ничего не сказал.
1888 г.
Перевод В. Поляновой
ВСТРЕЧА
По одной из новых улиц на окраине Софии шла невысокая, но миловидная и стройная крестьянка, празднично одетая (день был праздничный): в ярко расшитом грубошерстном сарафане, чистой белой кофточке, алом фартуке и кокетливо повязанном на голове желтом платке, как одеваются молодки из-под Вакарела. В руках она держала пестрый мешок.
Дойдя до конца улицы, она остановилась у полуоткрытой калитки в деревянном заборе. За забором был виден довольно большой двор с садом, где росли редкие деревья — мелкие, чахлые, как все деревья в Софии. Сад этот оживляли только бархатисто-лиловые фиалки, ветвистый шпорник да несколько стеблей цветной метелки, поникших под жгучими солнечными лучами. В глубине возвышался двухэтажный дом с балконом и каким-то треугольным украшением из досок с резьбой на фронтоне, как у швейцарских шале.
Стояла палящая жара. Молодка поглядела сквозь переплет калитки, толкнула ее и робко вошла во двор. Двор, как и улица, был безлюден. В окнах никто не показывался, хотя в тот момент, когда калитка открылась, в доме зазвенел соединенный с ней звонок. Крестьянка оглянулась по сторонам, подождала. Прошло некоторое время, но никто не вышел, и из дома не долетело ни звука, который говорил бы о присутствии живых людей. Она отерла пот с лица и сделала несколько шагов по направлению к дому, чтобы встать в тень. Подождала еще немного, с удивлением прислушиваясь, потом постучала во входную дверь и позвала:
— Стоян!
Но никто не вышел на зов. Тут она заметила, что в окнах нижнего этажа опущены занавески. Эти закрытые в обеденное время окна и это молчание навели ее на мысль, что в доме никого нет, что обитатели покинули дом, а может, даже и Софию… Наверно, так оно и есть… При этой мысли на лице крестьянки отразилось скорбное недоумение. Она опять вышла на улицу. Может, там кто встретится? Из соседних ворот выбежали ребятишки, стали играть в мяч. Крестьянка обратилась к тому, что постарше:
— Послушай, сынок, где мой Стоянчо? Ты знаешь моего Стояна?
Мальчик удивленно посмотрел на нее и, ничего не ответив, опять пустился за мячиком.
Она повторила вопрос. Но и на этот раз безуспешно. Мальчуган был так увлечен игрой, что даже не обернулся. Потеряв надежду добиться толку у ребят, она стала озираться по сторонам, ища глазами кого-нибудь из взрослых. Но улица оставалась по-прежнему пустынной. Двое-трое случайных прохожих были с других улиц — они ничего не знали. Взгляд их скользнул по ней с дерзким любопытством — красивое ее лицо залилось краской; она поспешно отвернулась. Многие встречные глядели на нее нынче с таким выражением. Но что ей до этих взглядов? Ей нужен взгляд того, кого она так безуспешно разыскивает. Прошло два часа, а она все стояла, выпрямившись, у забора, на узкой полоске земли в тени. Сердце ее дрожало от нетерпения и печали. «Только бы знать, что он жив!» — думала она. Пошла, постучала в соседние ворота в надежде, что там отзовутся. Но и там никакого отклика. Она заглянула даже в окна нижнего этажа: никого! Это ее совсем озадачило. «Точно все вымерли!» — подумала она, нетерпеливо стиснув зубы.
Настал полдень. Она не могла больше ждать. Ей надо было идти, чтобы не заночевать в этом незнакомом городе и в тот же день вернуться к себе в село, хоть к вечеру. Подруги ее уже ушли. Она еще раз осмотрелась по сторонам: никого! Опять бросила печальный взгляд сквозь переплет калитки на двор, где никто ее не встретил, никто не проводил. Там все молчало, все было мертво. Вдруг где-то справа, наверху, над самой ее головой, хлопнула дверь. Она подняла глаза кверху и увидала, что отворилась балконная дверь соседнего дома, выходившего на тот двор, где она искала Стояна. На балкон вышла пожилая, почтенного вида женщина в черном. Она села на стул, выбрав на балконе тенистое место, где выстроились в ряд горшки с геранью. Молодая крестьянка вздрогнула от радости, увидев, наконец, живого человека, с которым можно поговорить.
— Тетенька, тетенька! — громко, на всю улицу крикнула она.
И впилась в незнакомку соколиным взглядом, как бы желая схватить, удержать ее, чтобы она опять не исчезла.
Госпожа, перегнувшись через железные перила, добродушно, с любопытством посмотрела на крестьянку:
— Чего тебе, молодка?
— Куда капитан девался? Нешто не здесь он?
— Нет его, молодка.
— Где ж он, тетенька?
— На купанья в горы поехал… Видишь, милая, какая нынче жара. А тебе что?
Но крестьянка вместо ответа снова спросила:
— И парень с ним?
— Какой парень?
— Мой, тетенька, — солдатик, что при капитане?
— Ах, денщик-то?
— Вот-вот, тетенька; он самый. Ты его знаешь? — радостно воскликнула крестьянка.
— Знаю… Кем же он тебе приходится? Братом, что ли? — спросила госпожа, понимая, что он не может быть сыном такой молодой женщины.
