Юрий Збанацкий - Красная роса
Даже не подумал я ни сейчас, ни сразу после того, как прочитал заметку в газете, о том, что, возможно, это другая женщина, не наша бывшая Оленка пестует в этом чудо-саду чудо-плоды. С душевным трепетом и не изведанной никогда в жизни болью в сердце жаждал я встречи с ней.
А вот, наверное, и она сама. Из-за кустов черноплодки выплыла женская фигура, круглая, тяжеловатая. Неужели такой стала коза-дереза моего детства? С утиным шагом, но… черноглазая, смуглая, морщинистая бабуся! Вполне возможно, что именно такой стала наша черноглазая смуглянка, наша всезнающая Оленка.
— Добрый день, — вежливо здороваюсь. — Извините, вы Олена Поликарповна?
— Какая еще такая Поликарповна? — не ответив на приветствие, неприязненно взглянула на меня из-под кустистых бровей женщина. Голос густой, сипловатый и очень неприятный. Сразу же определил — ошибся, не Оленка это. Было бы просто несправедливо, дико, если бы в подобную личность под старость превратилась моя одноклассница.
— Извините, может быть, вы такого человека знаете, тут, говорят, у вас работает Олена Поликарповна Скотинская.
— Скотинская работает, кто же ее не знает, агроном наш, но кто вам сказал, что она?.. Она у нас Олена Павловна, хоть кого спросите…
Пропало желание вести дальше разговор, расспрашивать. Как-то сразу осознал — это было бы большим счастьем и неожиданностью, если бы вот так сразу и просто находились наши чуть ли не прадавние друзья. Обычное совпадение фамилий, имен. Мелочь, по отчеству, всего лишь по отчеству не сошлось, а человек, видишь ли, другой, совсем не тот, который тебе нужен. Но все же я не повернул сразу назад, скорее механически, чем сознательно, переспросил:
— А вы не ошиблись? Вы ее хорошо знаете?
— Почему же я должна ошибаться? Слава богу, не один год с Оленой Павловной работаем, она без меня ни одного деревца не сажала, ни одно опыление не проводила, а вы сомневаетесь…
— Извините за беспокойство, — снимаю с головы шляпу, — ошибочка вышла, думал, знакомую встречу…
— Бывает, — уже мягче проворчала вслед садовница.
Назад иду разочарованный, уже меня здесь ничего не интересует, кроме тропинки под ногами, чувствую себя чем-то незаслуженно обиженным и обманутым, даже ограбленным. И сам не знаю почему, но Оленку, ту самую, пролетевшую в моем детстве ясной звездой, так захотелось увидеть, поговорить с ней, узнать, как сложилась у нее жизнь, какие пути-дороги житейские выпали ей в эти длинные и, прямо скажем, нелегкие дни и годы.
Не сразу понял, что окликают.
— Эй, человек! Погодите-ка!
Невольно оглядываюсь, хотя-и убежден, что этот клич касается не меня. Но неприветливая садовница махала рукой именно мне.
— Олена Павловна идет, у нее самой и расспросите.
Послушно останавливаюсь, хотя и понимаю, что еще одно знакомство в этом чудо-саду может оказаться таким же излишним, а может быть, и малоприятным, как и первое. Оглядываюсь и вижу: из боковой прогалины ко мне приближается женщина. Еще не видел ни ее лица, ни глаз, только очертания незнакомки привлекли к себе внимание, а уже почему-то тревожно и радостно встрепенулось сердце.
Незнакомка шла так порывисто, такая у нее была аккуратная и юная фигура, что я подумал: если бы это была наша неугомонная Оленка, то именно такой она и должна была стать. Неприветливая садовница что-то сказала женщине, и та явно ускоренным шагом направилась в мою сторону. И вот мне навстречу загорелись черные жемчужины глаз, знакомая смуглость лица, засветилась давно забытая улыбка, вырисовалась складка губ, и я порывисто бросаюсь ей навстречу:
— Оленка!
Разгладились на лице морщины, засветились детскостью глаза, раскрылись в радости уста.
— Скотинка! — уже совсем по-детски вырвалось из моей груди.
Она не подошла, побежала молодо, по-девичьи, взглянула в глаза жадно, не поздоровалась, сурово приказала:
— Подожди, подожди! Я сама, я вспомню…
Осматривала с головы до ног, морщила загорелый, округлый лоб, вертела мной, а я смотрел и не мог насмотреться: да, это наша бывшая Оленка, наша насмешливая Скотинка.
— Пуговица! Ей-богу же, Пуговица! — молодо вскрикнула вдруг и обвила мою шею руками, расцеловала так, как целуют после долгой разлуки родного человека. — Точно, Деревянная пуговица!
Вот так после первых удивлений и признаний мы и направились к выходу, а там оказались на стоянке автотранспорта, подошли к красному «Запорожцу».
— Ты с транспортом? — спросила Оленка, то есть Олена Павловна.
— Да, — отвечаю скромно. — В моем распоряжении весь транспорт Советского Союза: автобусы и троллейбусы местного назначения, а за наличные — и таксомоторы.
Олена Павловна и вовсе стала бывшей Оленкой: золотистые глаза блестят, улыбка до ушей, зубы, правда, наполовину искусственные, поблескивают.
— Ну и Пуговица! Вижу, жизнь сделала тебя и мудрецом, и юмористом. А в школе все помалкивал, все присматривался к окружающему, правда же?
— Когда-то было… А впрочем, со стороны виднее.
— Всех запомнила, а тебя почему-то больше всех. Может быть, потому, что самый несчастный был среди всех, беднее всех одетый. Те деревянные пуговицы мне часто вспоминались…
— Ишь, а я и не знал…
Не знал я и теперь, что мне делать: то ли проститься и не надоедать Олене Павловне, к которой, собственно, у меня не было никаких дел, так же как и у нее ко мне, то ли пригласить ее куда-нибудь в кафе или в чайную да еще немного поболтать о делах давно минувших, расспросить ее о житье-бытье, о судьбе бывших одноклассников и людях, встречавшихся на нашем пути. Больше всего, безусловно, хотелось мне услышать про Поликарпа, но, смущенный оттого, что Оленка почему-то избавилась от этого имени и стала вдруг Павловной, не смел раскрыть рот и повести именно об этом разговор, боялся прикоснуться к чему-то недозволенному, задеть какие-то нетронутые струны. Ждал, как поведет себя моя бывшая одноклассница.
— А я на колесах, — не то иронически, не то с гордостью заявила садовница. — Имею вот такой выезд. «Запорожец», черт побери. Правда, уже устаревшего выпуска, но еще фурычит. Прошу в салон! — гостеприимно открыла она дверцу.
Отказаться было глупо. Я уселся на переднем сиденье, с интересом осмотрел «выезд». Не приходилось в таком кататься. Почувствовал себя почему-то будто связанным и посаженным в яму, а когда «Запорожец» тронулся, мне показалось, что сейчас он меня не повезет, а потащит в очень неудобной позе по асфальтному накату.
Едем. Оленка рулит, как настоящий водитель, блестящими глазами за дорогой следит и вопросами не забывает меня засыпать. Что да как, как живу теперь, как жил раньше, какое учебное заведение одолел, где работал, выслужил ли уже пенсию. Я отвечал почти односложными предложениями, даже в глазах Оленки заслужил ироническую похвалу.
— Вижу, на всю жизнь остался скромным. Это черта вообще-то похвальная. Если же взглянуть на вещи практичным взглядом, ничего похвального…
И сразу же перешла на другое: встречал ли кого из наших одноклассников, не слышал ли случайно про кого-либо — не может же такого быть, чтобы из целого класса, такого, как наш «Б», да не выдвинулась хоть одна фигура, не загорелась яркой звездой если не первой, то хотя бы десятой величины.
Перебирали-перебирали в памяти наших одноклассников, вспоминали-вспоминали и никого не обнаружили среди звезд даже местного значения.
— Очень уж скромными мы оказались, — вздохнула Оленка. — Женат?
— Был. А ты?
— Тоже замужняя. И знаешь, кто мой муж? — блеснула она глазами.
— Откуда же… Наверное, какая-нибудь звезда…
— Ни за что не угадаешь! Даже не поверишь…
— Говори.
— Паныч.
Если бы мне позволили вспоминать сто лет, если бы это отгадывание было единственным моим занятием, я и в самом деле не угадал бы.
— Не может быть! Нет, Оленка… Олена Павловна, ты шутишь!
— Похоже на шутку, а правда. Впрочем, что в этом сверхъестественного! Он парень хоть куда, вот и… Какие уж тут шутки.
В самом деле, какие тут шутки.
— А случилось это во время войны…
Повела тихий и задумчивый рассказ о том, что во время войны она, студентка-выпускница Киевского сельскохозяйственного института, стала медицинской сестрой, попала в воинскую часть к летчикам-истребителям из подразделения Красноюрченко, которые базировались тогда возле Остра, была она тогда очень, можно сказать, ошарашена и уж не знает, как бы повела себя в жизни, если бы вдруг не встретила тут щеголеватого Паныча, старшего лейтенанта Николая Шевченко, с которым мы вместе учились в пятом «Б».
Оленка не успела досказать историю своего замужества, так как что-то ее обеспокоило, она защелкала тормозами, сбавила ход, осторожно въехала двумя колесами на тротуар, прижала машину справа так, чтобы не мешать движению на дороге, и выключила зажигание.
