Ефим Пермитин - Три поколения
Долго после этого не показывался в кержацких деревнях Белобородов. Как устроился он агентом госторга, в Козлушке никто не знал, но только появился он вновь уже в двадцать третьем году.
Приехал он с необычайными для староверов речами.
— Пролетарьят, чистейший пролетарьят, пострадавший, можно сказать, от колчаковского режиму! — ораторствовал он.
С тех пор каждую зиму Денис Денисович по два раза объезжал глухие раскольничьи заимки. Между делом усердно собирал он и свои старые долги.
— Совесть иметь, мужики, надо, совесть, — убеждал он. — Неужто у тебя совесть-то яманья[26], Мокеюшка? А бог-то где, — он, брат, все видит. Брал ведь ты, хоть и при царе, — брал, а брал — отдай.
На этот раз Денис Денисович вернулся перед вечером недовольный. Мокей отказался платить старый долг, не сдал соболей, а продал только белку.
— Казенному человеку не доверяют, соболишек с Анемподистом Вонифатьичем в волость везут. Вези, вези, дьявол черный! — Губы у Дениса Денисовича тряслись. — Да уж хоть бы звери были, а то что ни на есть самые меховые аскыришки! Казну грабить! Грабить казну Белобородов не позволит!.. Показывай, что ли, свою зверушку, Наум Сысоич, — переменив тон, обратился он к деду.
Соболь у деда был давно приготовлен.
Мелодично прозвенел ключ, повернутый в замке ящика. Дед Наум одной рукой бережно взял шкурку за хрящик носа, а другой — за кончик пушистого, с проседью, хвоста и ловким движением встряхнул ее перед глазами агента. Соболь был темный, с синеватым отливом. Не «головка», но близкий к ней. Денис Денисович прищурился, передернул усами и фыркнул. Наум понял, что шкурка агенту понравилась.
Белобородов осторожно принял соболя и, повернувшись к окну, приблизил к глазам. Потом он торопливо выдернул из кармана платок, поплевал на него и стал быстро тереть по ости и густому подшерстку.
— Не дымлен ли?
— Крест-то у тебя есть на вороту, Денис Денисыч?
— Товар, товар, Наум Сысоич. Со всех сторон оглядеть его надобно. Она, казна-то, что мне скажет, ежели чего?
Большие надежды возлагал на эту шкурку дед. Скупщик встряхнул соболя. По шкурке, словно по взволнованной поверхности глубокого омута, прошли темно-синие волны. Денис Денисович наискось повернул ее: ость и густой, темно-голубой подшерсток на боку разломились. Белобородов дунул в густую шерсть. Дед Наум, приподнявшись на носки, смотрел через его плечо.
— Светловатой воды зверь, — слегка отпрянув от деда и совершенно овладев собой, безразличным голосом сказал Денис Денисович.
— Светловатый, говоришь? — взглянул в упор на Дениса Денисовича дед Наум. — Давай его сюда!
Он бережно смел приставшие пылинки с длинной ости, молча открыл ящик, и молча же положил шкурку на место.
В избу вошла Феклиста, а за ней и Зотик.
— Собери-ка поужинать нам, Феклистушка.
За ужином Денис Денисович говорил о волостных новостях, о том, что за добросовестную службу, пожалуй, скоро передадут в его руки управление всей пушной торговлей в районе.
О шкурке и о прерванном торге ни Денис Денисович, ни дед Наум не обмолвились больше ни словом.
— Спрашивает это меня как-то, Наум Сысоич, большой важный комиссар. С наганом комиссар и при портфеле. «А скажи-ка, — говорит, — ты мне, Денис Денисыч, товарищ Белобородов, какое-такое твое мнение насчет кержачков-раскольничков в районе? Много, — говорит, — накопили они сала по зашкурью, — не соскребсти ли с протчих которых?» И что, я говорю, это вы скажете только, товарищ комиссар, да кому же кержаков и знать лучше, как не мне, рабоче-крестьянской пролетарской косточке! Да я его каждого, говорю, прохвоста, через стенку, можно сказать, и насквозь вижу.
Ну, поговорили это мы с ним, похлопал он меня по плечу и говорит: «Служи верой и правдой, а мы тебя не оставим. Ты еще вперед сгодишься нам, Денис Денисыч»…
Зотик разинув рот слушал рόссказни Дениса Денисовича, и ему становилось немного страшно.
«Сурьезный, видать, человек, топыристы усы уж больно. Ни у одного мужика не видывал таких…»
Когда Феклиста убрала со стола и постелила гостю, а дед Наум, помолившись, сел на лавку, Денис Денисович начал:
— И что я могу поделать?.. Светловата, Наум Сысоич, светловата зверушка. Черноты ей своей не подбавишь, а стандарт, он насчет этого — оборони бог! Малость недогляди против стандарту, скидку сделай, — и в гепеу! Прямиком в гепеу и меня и тебя, Наум Сысоич. «Вместе, скажет, казну обдираете».
Дед Наум беспокойно заерзал на лавке.
— Тебе видней, Денис Денисыч. Только — воля твоя — из зверей зверь. А ты говоришь — светловата. Одна она у меня, шкурка-то. Сам видишь, добытнички-то мы какие теперь.
Денис Денисович переменил разговор, широко зевнул и перекрестил рот.
— Намаешься за день с народом.
— А ты усни, усни, Денис Денисыч. Верно, ведь нас-то много, а ты один у нас на все заимки. Как не умаяться!
Через минуту агент уже храпел на всю избу.
Утром Феклиста приготовила завтрак. Денис Денисович долго фыркал около умывальника, долго молился на потемневшие иконы. За завтраком не проронил ни слова. Зотик уже запряг коня, и Денис Денисович не торопясь стал собираться, медленно обматывая вокруг толстой красной шеи шерстяной шарф. Медленно надевал тулуп, крепко перетягивал его опояской. Дед Наум беспокойно топтался в кути. Продать соболя было необходимо. Дорога стояла последняя, а надо было успеть еще съездить в Медведку и на вырученные деньги купить хлеба. Но старик хорошо знал, сколько предложит за соболя Денис Денисович. Светлому — меховому — соболю цена тридцать рублей, а подголовку[27] — поболе ста. А что шкурка даже выше подголовка, дед Наум знал наверняка. Не одну сотню соболей за свою жизнь не только перевидел, но и сам добыл дед Наум!
Денис Денисович нахлобучил шапку до глаз, потом снял ее, положил вместе с рукавицами на лавку и стал перед иконой.
— Прости, Христа ради, Наум Сысоич, — заговорил он.
— Бог простит, Денис Денисыч, — нас прости, час добрый.
Белобородов шагнул к двери, твердо уверенный, что Наум Сысоич остановит его на пороге. Дед Наум, в свою очередь, был твердо уверен, что Денис Денисович с порога повернется и накинет цену на шкурку. Дед ждал, что он скажет: «Темновата, но со светлинкой зверушка, — под середняка, пожалуй, подогнать для знакомства можно». Поэтому Наум спокойно отвесил глубокий поклон.
Но не повернулся с порога агент, и не остановил его Наум Сысоич.
Крякнул, выйдя в сени, Денис Денисович, сердито подхватил мешок с пушниной и кинул его в кошевку.
Наум Сысоич набросил на плечи зипун и вышел проводить гостя. Зотик уже широко распахнул ворота. Денис Денисович, насупившись, уселся в кошевку и стал усаживаться на подостланном сене.
— Так не продашь, значит, зверишка, дед Наум? — не глядя на старика, пробурчал Денис Денисович. — Ну, как знаешь, не пеняй после на дружка.
Дед Наум в волнении снял шапку:
— Темный зверь, Денис Денисыч, стандарту не супротивный. Положи по-божески.
— Казна, Наум Сысоич! Не могу, хоть убей. Не в моей власти против государственного стандарту.
Дед Наум решил испытать последнее средство:
— С Мокейшей, видно, доведется послать зверишка в волость, — там, может, за середняка примут.
Денис Денисович так и подпрыгнул в кошевке:
— Душегубцы вы! Живым человека проглотить хотите, что я с вами поделаю, под убой подводите! Против стандарту… Из собственного кармана докладывать за тебя придется…
Зотик, стоявший у открытых ворот, вновь испугался агента и ждал, когда же он съедет со двора.
— Тащи зверя! — коротко и хмуро, точно решаясь на великий подвиг и исключительно только ради знакомства, приказал Белобородов.
Дед Наум торопливо вошел в избу и вынес соболя.
Белобородов вылез из кошевки. Вновь несколько раз подряд встряхивал он шкурку, вновь принюхивался к ее запаху, смотрел подшерсток и, уже окончательно решившись, стремительно бросил шкурку в кошевку. Завернув полу тулупа, он высоко поднял правую руку. Дед Наум торопливо положил левую руку на полу тулупа.
— Сорок! — выкрикнул Белобородов.
— Восемьдесят! — сказал дед Наум.
— Пятьдесят! — потрясая в воздухе правой рукой, накинул Денис Денисович.
— Шестьдесят! — сбавил дед Наум.
— Хоть задави, не могу больше, Наум Сысоич.
— Пополам расколем десятку, пополам, — уступая еще пять рублей, говорил разгорячившийся в торге дед Наум.
— Ни копейки больше! — уперся Денис Денисович.
Дед Наум снял с полы тулупа руку и сунул шкурку за пазуху.
Агента прошиб пот.
«Кремень, а не старик. Легче овин ржи смолотить, чем с эдаким пеньком маяться».
Скупщик тронул коня и выехал на улицу. Зотик торопливо захлопнул ворота. Дед Наум и Денис Денисович одновременно выругали Зотика.
