Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
Но теперь Василию будет везти! Он даже зубами скрипнул — обязательно должно везти! Отныне он обязан долго жить, хорошо зарабатывать, ставить на ноги существо, которому он даровал жизнь. Стоп! Стоп! А Наташкины слова: хотел ли даровать? Да! Хотел! Тысячу раз — хотел… И чего бы там ни бормотала Наташка, как бы ни казнила его в приступах плохого настроения, высшее благо, отпущенное природой человеку, — даровать и сохранять жизнь, чувствовать свою причастность, свое прямое пособничество в том, что вокруг все живет, расцветает и множится; в случайном миге бесконечного времени, наперекор всему! Именно так!
Василий почувствовал жажду деятельности, а поскольку дома делать было нечего, решил сбегать за угол, купить цветов, чтобы первый утренний визит к Наташе обставить как следует.
Итак — за цветами!
Дверь в квартиру старушки была приоткрыта. И с плеч Василия свалился тяжелый груз. Так вот что его угнетало…
«Действительно, чудят старые галоши, как хотят», — подумал Василий. И тут же забыл об этом.
Домой он вернулся около десяти: не выдержал, съездил к родителям. Те ахали, охали, настойчиво выпытывали подробности и никак не хотели понять, что Василий при сем таинстве не присутствовал.
Отец сказал:
— Пенсию принесут двадцать девятого, считай, она ваша, купите малышке, что требуется.
Василий промолчал: денег в доме было не густо. Раз он не поехал в Горно-Алтайск, надо окончательно рассчитаться за мебель, которую брали в кредит. Наташкины декретные разошлись на разные ползунки, распашонки и одеяльца. И коляску купили, импортную, с окошком, пусть лопнут от зависти дворовые обыватели.
Дома Василий бросил авоську на стол и навис над телефоном, соображая, кому бы позвонить; просто сил нет, как хотелось с кем-нибудь пообщаться. Пока он раздумывал, припоминая лица и номера, в дверь постучали, и Василий обрадовался и удивился: у кого же, интересно, такая интуиция?
Пришла соседка, живущая через стенку, женщина лет сорока, общительная и добрая. Когда Василий и Наташа вселились сюда, она первая объявилась, предложила свою помощь. Она все умеет: и щели зашпаклевать, и гардины повесить, и побелить, и покрасить. А может и за хлебом сбегать.
— Ну, как у вас? — весело спросила соседка.
— Дочка, — ответил Василий.
— Ой, радость моя! Ой, как хорошо! Все, теперь помощница есть. А я вот решила по квартирам походить, пока все дома. У нас на венок принято собирать, когда кто усопнет… Бабушка под вами умерла.
— Как? — только и смог сказать Василий.
— Да вот так, как и все… Мучилась — ужас, не дай бог такой смерти. Сын с внуком приходили, стучали, стучали, никто не открывает. Тогда дверь топором отжали. А она тут же, под дверью, и лежит. Сутки, наверное, ползла к дверям. Еще теплая была. Хоронить будут или завтра, или послезавтра. Жара, нельзя долго держать.
В первую минуту Василий не мог понять случившегося, не поверил. Он молча смотрел на соседку круглыми темными глазами, смотрел не мигая, и это, наверное, было неприятно, потому что она отвела взгляд и стала словно бы оправдываться:
— Так-то вот… Была — и нету… Тут и мы виноваты, все виноваты. Заметили же — не появляется… Кто-нибудь обеспокоился? Ку-уда-а там! А шутить — так все: жениха нашла, к жениху ушла. А чтобы подняться к ней, узнать в чем дело — нет. Это же надо подниматься, лишние шаги делать. А кто будет лишние шаги делать? Кому это нужно? Нам сейчас друг до друга… — Соседка покачала головой и замолчала.
— Извините, я ваших порядков не знаю, по скольку собираете?
— Твердого тарифа нет, кто сколько даст, — ответила соседка. — Кто и рублевку, а кто и ничего, есть кашалоты.
Василий достал из кармана сверкающий юбилейный рубль.
Соседка подбросила денежку на ладони, лицо ее расцвело, и было видно, как она прямо на глазах проникается к Василию еще большей симпатией.
Василий закрыл дверь и прошел на кухню. Не зажигая света, встал у окна. Беспросветная темень царила над городом. И таким Василий почувствовал себя маленьким, ничтожным, что горло перехватил спазм. После соседкиного сообщения все вдруг сместилось и перемешалось. Так исподволь накапливается электричество, и когда образуется излишек его, — в какой-то неожиданный момент сверкает молния. Вот и у Василия что-то накапливалось в тайниках подсознания, что-то тасовалось, выстраивалось в определенный порядок, и ему казалось, что все идет правильно, как и должно идти. Но вдруг вспыхнула молния, и распался четкий порядок, и как будто бы не было никогда этого-порядка.
А он, Василий, уже не первой молодости. Это Наташке двадцать четыре, ей пока что проще, тут и спросить не с чего: школа, институт, теперь вот — ребенок… Жизнь Наташку еще не испытывала серьезными развилками. А ему через год разменивать четвертый десяток. Женился поздно, в двадцать семь лет; наивно полагал: чем дольше и тщательней выбор, тем надежней. Ерунда! Как повезет!
Ни городов, ни профессий Василий не менял. Подобно взвешенной частице, стоял на одном месте, жил, смотрел, как живут другие. Смотрел и слушал. И сама жизнь, условия ее учили Василия сохранять неподвижность, занимать одно и то же положение, какие бы там подводные течения ни возникали, как бы ни взбалтывали сосуд. По крупицам накапливал он золотой свой, бесценный опыт, выстраивал четкий нерушимый порядок. И уважал себя за то, что сумел-таки найти честный контакт — без унижений, без пошлых изгибов — между своей совестью и совестью окружающих.
Впервые о такой взаимосвязи он задумался еще в армии. Было тогда их три неразлучных друга: он, Боря из Горно-Алтайска, и еще один из Рязани. Тайн между ними не было, касалось ли это домашних дел или служебных. Они вслух читали письма, делились посылками, выручали друг друга последней папиросой. Однажды Василий и Борис были в дозоре, и почта пришла без них, был пропущен жгучий момент, когда старшина запускает руку в рюкзак, достает письмо и выкрикивает фамилию. И каждый раз замирает сердце, потому что следующее письмо обязательно должно быть твоим. Тот, который из Рязани, весь вечер ходил молчаливый, какой-то подавленный. Василий и Борис решили, что он получил плохое известие. Но как ни пытались они узнать причину, ничего не получалось: все хорошо, все отлично, повода для переживаний нет. После отбоя тот сразу же накрылся о головой одеялом и затих. Василий и Борис
