Расписание тревог - Евгений Николаевич Богданов
— Я извиняюсь, тут какая-то ошибка. Элла, ты точно помнишь, что товарищ обедал за твоим столом?
— Я что, слепая?
— За этим столом, — сказала сестра, — обедали четверо. Митько среди них не было. За этим столиком Митько я не закрепляла.
— Немедленно извинитесь! — сказал Митько и встал.
— Еще чего! Они тут голову дурют, а я извиняйся! Ханурики.
— Элла, тебе придется извиниться перед товарищем. Ты ошиблась.
Элла демонстративно отвернулась. Подрагивая бедрами, словно бы и они сотрясались от гнева, а не от ходьбы, удалилась на кухню.
Вмешались отдыхающие. Тотчас официанткам припомнили грубое обхождение, плохое качество пищи, отсутствие овощей и фруктов.
— Министру здрахранения писать будем! — кричал пьяненький отдыхающий. — До Москвы дойдем!
Кое-как конфликт был замят. Элла пробурчала извинение, но с того дня подавала Митько после всех и избегала прямого взгляда.
Сосед Митько так выразил общее мнение:
— Идет, глаза в землю и ноль эмоций.
Кажется, Элла так и не поверила в существование двух столь разительно похожих людей. Вообще, возможно, разительно похожими они были только для персонала, для которого все отдыхающие на одно лицо. У двойника Митько был грязный, сухопутный еще загар, у Митько загар отдавал глянцем топленого масла, и глаза у того были серые, а у Митько карие, с рыжиной. И наконец, двойник наблюдался по поводу застарелой астмы, тогда как у Митько едва прослеживался бронхит.
Угревшись, Митько нарочно оттягивал ни с чем не сравнимое наслаждение, когда единым махом выбрасываешь себя из мешка, чтобы всем телом окунуться в бодрящий морской воздух. На тумбочке влажнело махровое полотенце. Это полотенце Митько подарила теща. Они жили с женой у нее на даче с апреля. Большой дом, большой яблоневый сад, огород… Митько, по его собственному разумению, был человеком удачливым. Те, кто знал его близко, звали его везунчиком, Валерой-везунчиком.
Было их у матери двое, два мальчика-погодка. Они жили тогда в Загорянке, над тихой мелководной Клязьмой, в маленьком, как бы игрушечном домике. Оба брата бредили небом. На крыше домика они соорудили фюзеляж самолета, выточили пропеллер, который крутился, как всамделишный, даже при слабом ветре. Братья усаживались в самолет и воображали себя пилотами. После школы старший, Виталий, поступил в летное училище, звал на другой год Валерия, но Валерий предпочел мединститут. В этом не было ничего предосудительного, но отношения между ними разладились, Виталий расценил поступок Валерия как предательство. Несколько лет назад он разбился на испытаниях. Узнав об этом, Валерий ахнул и возблагодарил судьбу, удержавшую его от рокового выбора.
2
На третьем курсе Валерий Митько сдружился с Сашей Чекмасовым, тоже очень на него похожим. Может быть, это сходство и стало основой их студенческой дружбы. Похожи они были настолько, что ходили сдавать друг за друга экзамены и зачеты без риска быть разоблаченными. Оба враз заболели конструированием медицинской техники. «Черт-те что, — рассуждали они в юном запале, — хирургический инструментарий все еще на уровне слесарного производства: долото, молоток, дрель». Чекмасов в параллель поступил в машиностроительный институт, с блеском его окончил. Где-то на пятом уже курсе он разработал чрезвычайно эффективный аппарат для операций на суставах стопы. Митько же охладел к медицинской технике, увлекся настольным теннисом. А дальше произошло следующее. Чекмасов, поглощенный новыми замыслами, аппарат свой не запатентовал, идею его тут же умыкнули, попросту сказать, обобрали Сашу Чекмасова. Теперь вместо плодотворной конструкторской деятельности он обивает пороги судебных инстанций и, по слухам, перенес уже два инфаркта. А у Митько едва прослеживается бронхит.
Но была одна коллизия в жизни Митько, которая оставила в нем сомнения до сего дня.
Случилось это еще в бытность его в ординатуре. Они жили тогда втроем в общежитии квартирного типа, Алик Чернов чаще всего пропадал у знакомых, и они с Сережей Акимовым чувствовали себя вольготно — квартира была двухкомнатная. Однажды за полночь Сережа пришел с девушкой, звали ее Айгуль, она была абитуриентка, говорила с восточным акцентом. Едва Митько встретился с ней глазами, как их окатила волна небывалой нежности. Все, что он делал после — готовил закуску, мыл тарелки и стаканы, — все делал он, точно в шоке. Они выпили, и он не почувствовал вкуса водки. Потом Сережа увел Айгуль в свою комнату, а она цеплялась за Митько взглядом, глаза ее молили; нет, она не сопротивлялась Сереже, но Митько почти физически ощущал, как ее душа повисла на его плечах, как хватается за его колени. Ту ночь он провел на скамейке в скверике общежития.
Несколько дней он уходил от разговора с Сережей о том, что было, хотя Сереже явно хотелось похвастаться. Еще спустя какое-то время Айгуль пришла к нему в больницу. Митько случайно оказался в вестибюле, вовремя заметил ее и спрятался за колонну.
Айгуль сказала:
— Я к Митько.
Дежурная спросила приветливо:
— Вы, наверное, сестра Валерия Александровича?
— Почему сестра? — спросила Айгуль.
— Как, вы не сестра?!
— Нет, — ответила Айгуль.
— Осподи, а на вид вылитая Валерий Александрович…
Что было дальше, Митько не знал, сумел незаметно скрыться…
Итак, блаженное мгновение наступило. Митько выметнул из мешка свое крепко сбитое, с небольшим жирком тело, выскочил на край террасы и проделал дыхательную гимнастику. Затем натянул тренировочный олимпийский костюм и отправился вниз, на пляж, еще не открытый для купания. Он любил умыться морской водой. Пока отдыхающие делали физзарядку под лай репродуктора, он сбежал по гальке к самой воде, умылся, прополоскал рот и горло. Море заметно потеплело со вчерашнего дня. Митько захотелось окунуться в него всем телом. Вскочить, выскочить и, чувствуя, как горит кожа, растереться махровкой.
Так он и сделал, и, очень довольный собой, отправился в санаторий. Ветер трепал косматые пальмы. Поднимаясь по многочисленным ступеням, ступенькам и ступенечкам к стеклянному кубу столовой, Митько изрядно продрог, хотя синоптики сообщали, что в Симферополе и Севастополе температура воздуха поднялась до тридцати градусов.
Возле столовой к нему подошел двойник.
— Это, давай познакомимся. Я Иван Рябов, сын продольного пильщика.
Митько представился и спросил:
— А почему продольного?
— Дак поперек только дрова пилят. Любой дурак может.
— Понятно, — сказал Митько, увлекая собеседника за угол: к ним уже стали присматриваться. Какой-то остряк выдал: «В самом деле, до чего похожи! Особенно этот, в «адидасе»!»
— У меня к тебе, это, просьба великая, — сказал Иван Рябов, — не откажи, а?
Обычно на всякого рода просьбы Митько отвечал: «Я бы с удовольствием, но…» Он и теперь приготовил эту формулу, чтобы сказалась легко и достаточно твердо.
— Видишь ли, Валер Саныч, тут на экскурсию в Севастополь записывают…
— Тебе ручку, что ли дать? — не понял Митько, — Так
