Л. Пантелеев - Том 4. Наша Маша. Литературные портреты
17.11.61.
Вчера день у Маши был довольно плотно набит событиями.
Ездила с мамой в город, искали Машке обувку на зиму. Сидели в Шереметевском саду, рядом с «Академкнигой». Позже туда явился и папся. Мама уходила в книжный магазин. Машка с папой играли. Папа устал и играл довольно лениво. Кроме того, он видел, что Машке хочется играть не с ним, а с девочками. А там, в саду, было очень много девочек и мальчиков из детского сада. Некоторые Машку задевали, на ходу втягивали в игру. Для них она – одна лишняя рыбка в том косяке, к которому принадлежат они сами. А для Машки – это событие.
Потом этот косяк куда-то уплыл.
Где же Машка?
Вижу – на противоположной скамейке две девочки поменьше Маши что-то делают, склонились, играют – в куклы, что ли? И Машка тоже там стоит. Потом, постояв рядом с девочками, поиграв с ними, возвращается ко мне. Минуту спустя я замечаю, что при ней нет ее белой сумочки. В сумочке – маленькая кукла, носовой платок и прочие шмутки.
Спрашиваю:
– А где твоя сумка?
– Девочки играют.
– Что же ты оставила ее? Они же разорвать и сломать ее могут. Они же маленькие.
Подошел, поговорил с девочками, деликатно и постепенно, одну за другой, выручил все Машины вещи. Машкин поступок понятен. Ведь мы учим ее, что надо быть «доброй, а не богатой», и не только со своими, но и со всеми… А дети полушагов в вопросах морали не знают. Всё так всё. Со всеми так со всеми. Это взрослые, как писал Житков, облегчают себе жизнь компромиссами и «исключениями»: «Ведь не до идиотизма же! Бывают, знаете, такие случаи…» Нет, «таких случаев» дети не признают. Я знаю, что для взрослых (многих) герой моего рассказика «Честное слово» – идиот и растяпа. Мало ли что дал честное слово, ведь знает же, что ребята ушли, а стоит! Читатель-ребенок (если он еще не испорчен взрослыми) так никогда не подумает и не скажет…
Тетрадь одиннадцатая
19.11.61. Воскресенье. Ленинград.
Азбукой не занимаемся. Еще не кончились октябрьские каникулы, а Машке они уже надоели.
– Хочу, чтобы кончились каникулы. Учиться хочу.
Но все-таки мы с мамой решили продлить Машкин отдых. Хотя я не уверен, что это именно «школьные» занятия утомляют и возбуждают ее. Нервный ребенок всегда найдет пищу для возбуждения и переживаний. Не вовне, так в себе, в воображении.
. . . . .
Мама купила ей крохотную куколку-голыша.
– Ой! – говорю. – У тебя еще одна дочка?!
– Да. Она совсем маленькая.
– Сколько же ей?
– Она вчера родилась. Ей один год всего.
И долго не могла понять: как это ей один день, когда всегда говорят или «год», или «месяц»?!
– Поняла? – говорю.
– Нет.
Это она всегда честно заявляет: «Нет! Не поняла!»
Да, иногда кажется, что слишком часто и слишком поспешно прибегает она к этой формуле.
. . . . .
Вечером зовет из своей комнаты:
– Папочка!
– Что, Маша?
– Не забудь…
– Что не забудь?
Подхожу к постели.
– Ну, что тебе?
– Не забудь напомнить мне завтра.
И перечисляет, что именно ей нужно не забыть:
– Выгладить платье Сяо-Сяо, написать письмо бабушке, бусики на нитку надеть, поиграть в школу. Леночку Журба в гости пригласить…
И пальцы при этом загибает.
– Не забудешь? Напомнишь?
– Да, да, напомню.
– Не забудь! Пожалуйста! Обязательно!..
Это у нее новая навязчивость. Боится забыть. И пока не попросит напомнить, не уснет.
2.11.61.
Вчера гуляла с папой. Впрочем, прогулка эта ограничилась тем, что дошли до аптеки имени К. Либкнехта на Большом проспекте, получили кальций для Машки, купили витаминов и вернулись домой.
Заходили еще в магазин грампластинок, но ничего там не купили. Папа только почитал вслух список долгоиграющих новинок. А Машка все умоляла купить ей какую-то пластинку:
Ку-ку! Ку-ку!Беспечно я живу.
Слышала эту песенку где-то по радио. Кажется, в Дубулти. Или в Союзе писателей на елке.
Дома позволил ей побыть у меня. Разглядывала БСЭ, «Всемирную историю искусств», немецкого Брема. Читала – с трудом, по складам, но самостоятельно. Я в это время сидел за столом, работал.
25.11.61.
Была в «школе». Занималась сегодня неважно, на троечки.
А я учитель плохой. Сержусь. Вспыхиваю. Кипячусь. А ученики этого не любят, и им это не на пользу.
Лучше всего на Машку действует спокойный тон, а еще лучше – соревнование, игра на честолюбии.
Даешь ей хлористый кальций. Морщится. Стонет. Не хочет, не может проглотить его. Но стоит сказать: «Вот смотрите, ребята (или: „Вот смотрите, товарищи студенты“), какая у нас Марья Алексеевна! Принимает горькое лекарство и не морщится», – и Машкин рот моментально отверзается, и отвратительный кальций безропотно проглатывается.
Или: «Сейчас выступит, прочтет стихотворение Корнея Чуковского, Маша Пантелеева. Она очень способная девочка, первая ученица» – и так далее.
Не знаю, такой ли уж это хороший способ, что-то подсказывает мне, что не очень хороший. Оставляя в стороне моральную его сомнительность, не является ли он тем же насилием, только более тонко замаскированным?
Как и в других случаях, надо знать и чувствовать меру.
. . . . .
На днях Маша мне говорит:
– Папочка, ты мне сделаешь такой ночевальник?
– Что еще? Какой ночевальник?
– Ну, такой… чик сделаешь – и зажжется. Маленький, на столике. Чтобы мне ночью самой пипи делать.
– Ночник, что ли?
– Да, да. Ночник! Лампочку!
27.11.61.
Уже довольно бегло пишет. И пишет самостоятельно, овладела тайной «фонетического письма». Исписывает целые страницы словами, которых еще недавно не писала и написания которых не знала. Делает, конечно, ошибки: ище, катлетка, холва, жерав (жираф) – но это значит, что она пишет сознательно, понимает структуру слова и ищет способ для его написания.
Писала вчера письмо (даже два письма, одно впрок, к Новому году) бабушке. Уже почти не спрашивает: «Как писать?» Я диктую, она пишет.
28.11.61.
Часа два-три занимались приведением в порядок нашей детской библиотеки. Разобрали все книги и установили очередность в их чтении. Книги, которые будем читать в первую очередь, положили отдельно, на самое видное место; немецкие сложили с немецкими, книги второй очереди отставили в сторону. Отобрали довольно много дублетов – будем дарить их другим детям.
Машка самостоятельно читала (первые полтора-два часа) все названия книжек. Потом утомилась, стала сбиваться, и я некоторое время «подменял» ее.
Не могли, конечно, удержаться и кое-что читали не только на обложках. Например, попробовали читать «Короля Матиуша Первого». Это так хорошо, так непосредственно обращено к детскому сердцу, что Машка почти все понимала, хотя и там очень много не известных ей слов и понятий: «министр», «закон», «наследник», «забастовка», «юстиция» и так далее, и тому подобное. Прочли до конца первую главу. Сама Машка читала «Азбуку» Толстого и его же «Первую книгу для чтения». К удивлению моему, быстро усвоила, что такое ь, i, ъ.
Три новых значка для нее – не нагрузка. А как мы в свое время (в очень далекое время) радовались, когда Советская власть отменили эти три буквы!
. . . . .
Перед сном опять плакала, звала мать, говорила, что боится забыть. Мама, конечно, права: это навязчивая идея – боязнь забыть что-то.
Днем тоже нередко напоминает, просит: «Не забудь, напомни мне».
Я посоветовал:
– А ты записывай и не забудешь.
Завели специальную тетрадку, куда Маша своей рукой записывала:
«Тракунчик» – по-грузински попочка.
Сяо-Сяше платье выгладить.
Купить пластинку «Ку-ку! Ку-ку!».
Бусики сделать.
Кальций (то есть не забыть принять кальций. Это уж я предложил: настоящее, серьезное ставить в один ряд с ее надуманным, вздорным, болезненным).
29.11.61.
Продолжали разбирать библиотеку. У Маши – радость: нашла одну из своих самых любимых книг – «Чижик, Пыжик, Рыжик и Женя Жукова» Л. Кассиля. Думали, что она пропала, а книга была, оказывается, у меня. Самое милое в этой забавной и симпатичной книжке – то, что героиня ее Женя Жукова, нарисованная художником Сазоновым, очень похожа на Машку. И вздернутый нос, и все ужимки. И даже танцует, как Маша. Одно время я даже называл Машку Женя Жукова.
Читала и разглядывала картинки.
. . . . .
Перед сном читал ей «Козетту». Ох, как трудно это! Какое огромное количество непонятного! Впечатление, будто читаешь и переводишь еще раз с французского на русский.
Например, объясни ей, что такое «трактир», «госпожа», «постоялый двор», «хозяин», «хозяйка», «господин», «сударь», «лампа», «очаг», «служанка», «лохмотья» и так далее, и тому подобное.
