Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4
Старик в чалме наклоняется к сконфуженному Ризаеву, хлопает его по колену, шепчет:
— Впереди своего слова бежать не надо. Слышал?.. Политика называется.
Сталин продолжает:
— Хороший ключ к народному сердцу нашли. Поддержим. Завидую, что не могу быть с вами.
И профессору отдельно:
— Решайте так же быстро и смело, как народ, и все будет превосходно.
Он пожимает руки делегатам и провожает их до двери.
Оставшись один, останавливается у карты Средней Азии, качает головой и берется за телефон:
— Обеспечьте врачами, бензином, транспортом, так, словно войну начинаете. Дело новое, трудное и народ горячий.
Ночь в колхозе у той чайханы рядом с мечетью, где когда-то выступал Юсуф.
Председатель не отходит от телефона. Он звонит в район:
— «Молотов» еще не выходил?
Председатель колхоза имени Молотова Ризаев в своем кабинете в эту минуту делает то же самое:
— «Калинин» еще не вышел? «Буденный»?
И девушка в халате и тюбетейке, телефонистка райисполкома, на все звонки, даже не спрашивая, откуда они, отвечает: «Нет! Нет!»
Председатель колхоза имени Буденного из своего кишлака только приготовился задать вопрос, как сразу же услышал: «Нет!»
— Здорово у них дело поставлено! — удивленно говорит он.
А председатель колхоза имени Калинина уже инструктирует своих пионеров:
— Стойте на перекрестках…
Ризаев делает то же самое в своем колхозе:
— Смотрите во все стороны…
Председатель колхоза имени Буденного не отстает от них обоих. Он говорит своим пионерам:
— Мы должны выйти первыми…
Задребезжал телефон. Он — за трубку. И вдруг кричит во весь голос, словно зовет в атаку:
— Уже! Уже! — и мчится во двор.
— Кто уже? Кто? — спрашивают его.
— Не знаю! Кто-то выступил! — вскакивает на коня и — враз возникает рык медных карнаев, набат узбекских деревень, грохот арб и ржанье перепуганных коней.
…В эту минуту Ахмед Ризаев, человек более спокойный, еще пытается у себя выяснить, кто выступил.
— Кто?.. Германия? Какой район? Какая Польша? Война? Слушай, в такой час нельзя постороннюю информацию делать. Сердце не выдерживает. Ты лучше скажи — «Калинин» еще дома сидит? Что? «Руки прочь»?.. Эй, люди! — кричит он. — Хвост раньше головы побежал! Эй, вставить!
Кто-то включает радиорупор.
Бегут комсомольцы с плакатами и знаменами. Гонят баранов. Чайханщики волокут гигантские самовары.
…И уже всюду мчатся. На арбах, на машинах, верхами. Из радиорупоров, висящих на телеграфных столбах (повешены специально к работам), струится информация о войне. Бомбят Варшаву. Бои у Гдыни. Англия объявляет войну. Франция объявляет войну. Слышны рокоты взрывов. Время от времени темное небо подергивается багровым заревом.
Потоки людей, стремящихся на канал, похожи на беженцев. Масса добра, детей, суеты, напряженности. Сломанные арбы по бокам дорог. Поток к взрывам встречается с обратным потоком. Непонятно, кто куда.
…Погрузка в вагон Ансамбля песни и пляски тоже напоминает скорее эвакуацию, чем турне. Кто-то спотыкается о груду барабанов. Смех и стон. На вокзале к тому же еще противовоздушная тревога, и в свете синих ламп все кажется нереальным. Но Ташкент — не знаю почему — любит такие тревоги. Они там три раза в неделю.
Фатьма возбуждена более остальных.
— Видишь, вода будет! — говорит она Анне Матвеевне. — Видишь, он слово давал и…
— Да не стыдно тебе, Фомушка… Он сло-во да-вал!.. Он давал, а народ сделает. Вот тебе и все слово… Ну, и поезжай к нему шурпу варить… Только ученье начала, так нет, бросать надо… Кто он и кто ты?..
…Народ мчится из кишлаков. Этот безумный поток требует преград. На темной ночной дороге Османов пытается остановить и организовать людей, но все напрасно. Азарт овладел всеми.
Все, все стремится по дорогам. Даже двое ребят, недавно игравших в «Александра Невского», мальчик и девочка, воровски торопятся на великий канал.
Штаны у мальчика завернуты до колеи, на плече игрушечный кетмень, а девочка тащит продукты.
Они бегут, как в Америку.
Картина огромнейшего сражения уже развернулась по всему горизонту.
Легкая пыль, как дым старинной баталии, скрадывает детали. Все выглядит таинственно. Грохочут взрывы. Гудят самолеты, сбрасывая парашюты с газетами.
Сверху, с воздуха, земля действительно как бы занята боем. Селения, пески, селения, сеть старых арыков — и всюду люди. Они ломают дома, несут деревья на новые места (сверху кажется, что сады ползут сами), зарываются в землю, взрывают скалы, преграждающие путь к далекой реке, пустынно катящей воды вдали от жилищ, карабкаются по скалам, стоят по пояс в болотной воде, жгут камыши, дробят камень, ставят мосты для автомобилей, разбивают палатки, жарят шашлыки.
Орлы спускаются над полем этого боя. Их привлекает мясо. Бараньи головы лежат сотнями. Висят туши. И орлы отважно садятся на верхи шатров и палаток.
А по земле, спасаясь от неведомого шума, ползут в разные стороны змеи, длинные ящерицы-вараны и черепахи, вприпрыжку уносятся суслики.
Кишлак Хусай, через который пройдет вода, неузнаваем. Тысячи людей из соседних колхозов безумствуют на его заброшенных улицах.
Юсуф окидывает взглядом вдохновенную картину оживших песков и долго не может оторвать взгляда от нее.
— Это ты сделал! — говорят ему товарищи по кишлаку.
— Нет, это не я. Этого я не мог сделать. Вот это — Ленин, Сталин, это мы, это коммунизм.
— Это мы, — отвечают потрясенные комсомольцы. — Никогда не думали, что нас так много. Это хорошо.
Фанерный щит с надписью: «Колхоз имени Сталина».
…Юсуф работает, одержимый неукротимостью. Он снес дом, где родилась Фатьма, и видения новой жизни, которая будет скоро построена, мелькают в его воспаленных глазах. Он видит маленький тенистый сад у чистого нового дома, и говорливый арычок во дворе, и он — Юсуф, став на колено, устраивает крохотный водопад в арыке с помощью кирпича.
Вода поет, как соловей. Поет Фатьма:
Я капля? Да. Но первая из прочих.Я капля? Да. Но за собой веду волну.
Юсуф падает на колени от изнеможения и блаженно слушает песню своего забытья.
Вдоль трассы с кувшинами воды идут девушки — певицы и танцовщицы. С веселой песней обходят они работающих, поят водой их, ободряют шуткой, танцуют перед теми, кто много сделал.
В нарядном шелковом халате Фатьма с песней приближается к Юсуфу, беспомощно упавшему на колени и шарящему руками по земле.
Пот бронзовой глазурью покрыл голый торс Юсуфа. Фатьма, не узнав его, протягивает ему пиалу с водой.
— Отдохните, друг, — говорит она.
Он прикасается губами к воде, еще весь во власти обморока.
— Солнце мое, Фатьма! — едва произносит он и вдруг, обретая силу, стремительно встает.
От неожиданности Фатьма роняет наземь пиалу с водой, и привыкший беречь воду Юсуф аккуратно подбирает мокрый песок, и натирает им горячие плечи, и глядит не наглядится на нарядную, праздничную Фатьму.
— Солнце мое, Фатьма! Вода моя! Любовь моя!
Он обнимает ее. Фатьма плачет.
— Какой ты… худой, Юсуф! — говорит она.
— Вода меня высушила, — отвечает он, берясь за кетмень.
— Я так рада, что все по-нашему вышло. Теперь ты слово сдержал.
— Э-э, твоя Анна Матвеевна спит, другое думает. Она, знаешь, что скажет? — И Юсуф, подражая голосу Анны Матвеевны, продолжает: — Ты, Фомушка, знатная девушка, а он кто? Он никто…
Они смеются, представляя отводы старухи.
— И что думаешь? — говорит Юсуф. — Ее правда.
Фатьма недоумевает.
— Да, ее правда, — настаивает Юсуф. — Ну, иди, иди!.. Всем не пой. Кто хорошо работает — тем пой.
И он вгрызается в землю. Фатьма — в недоумении. Она удивлена и оскорблена.
Но подбегает девушка-прораб, взглядывает на его работу, пожимает руку.
— Молодец! — кричит она фотографам, которые, как хищники, следуют за ней с аппаратами. — Снимайте его!
Юсуф становится так, чтобы рядом с ним вышла и Фатьма. Фотографы нацеливаются. Но Фатьма срывается с места. Юсуф за ней.
— Чорт вас возьми, нельзя менять позу! — кричат фотографы.
— Я ничего не меняю, это она свою позу меняет.
— Некогда мне! — отвечает на ходу Фатьма. — Сам сказал — пой тем, кто хорошо работает. Вам еще много учиться надо, товарищ Юсуф!
И Юсуф замирает в растерянной и мрачной позе.
Рисовать Юсуфа присаживается невдалеке художник. Но юноша рассержен озорною выходкой Фатьмы и, отбросив кетмень, бежит за ней вдогонку.
Пока происходила на первом плане эта сцена влюбленных, несколько далее за ними слепец и его жена возились у шалаша из драной фанеры.
