Петр Павленко - Собрание сочинений. Том 4
Но совершенно неожиданно песня вырывается из окна квартиры в первом этаже. Он — к окну. Сидящая у окна пожилая женщина вскакивает в испуге, думая, что кинулся вор.
— Ай-ай, боже ж мой! — кричит она, но Юсуф закрывает ей рот.
— Тсс… Где Фатьма? Здесь?
— Уйди ты, нехристь. Никакой Фатьмы тут нет, — и Анна Матвеевна (это она) захлопывает окно.
И снова он один во власти песни, утвердившейся в воздухе.
Но теперь голос меняется. То это голос Фатьмы, тонкий, острый, то чей-то другой, низкий, бархатный, медленный, то крикливо-пронзительный…
Юсуф влезает на забор парка. Уже вечер. Тысячи людей глядят на сцену. Там сто или больше девушек, колыхаясь в сказочной пляске, поют песню Фатьмы. Юсуф никогда в жизни не видел театра, ансамбля, сцены — и зрелище представляется ему бредом уставшего мозга. Он протирает глаза. Вот, кажется, голос Фатьмы, но Юсуф еще не узнает ее среди других.
— Фатьма! — кричит он. Десятки людей стаскивают его с забора.
Он вырывается, бежит к сцене.
— Фатьма!
Он — на сцене. Тонкая девушка бросается к нему навстречу, но дежурный пожарник толкает Юсуфа за кулисы.
За кулисами:
Анна Матвеевна обнимает плачущую Фатьму, кричит на Юсуфа:
— Хулиган, жулик! В окно залез, а!.. Я тебе покажу приставать к девушкам!
— Уважаемая, я не пристаю… Я искал ее… Она осталась сиротою… Ее мать обещала Фатьму мне, поручила мне…
— Нет такого закона — обещать… извините!.. Не старый режим! Да куда ты ее, чорт голодный, возьмешь? Куда повезешь? Где живешь?
— В Хусае…
— Нету Хусая! Вымер твой Хусай! Я ее нашла, прикормила, в школу отдала — и я, значит, фигура ноль… Да иди, иди, пожалуйста, выбирай сама. Иди к голодранцу… — плача, шепчет она Фатьме, обнимая и отталкивая девушку.
Та тоже плачет и прижимается к Анне Матвеевне.
— Юсуф, а воды у нас нет? — сквозь слезы спрашивает Фатьма.
— Нет, — мрачно отвечает тот.
— А ты же ей воду обещал, воду! — хватается за последний аргумент Анна Матвеевна. — Ну, и где она? Ты сначала себе воду — жизнь найди, а тогда и придешь!
— Хоп! — говорит Юсуф. — Твоя правда… крепкие руки имеешь, Фатьме у тебя хорошо. Я иду. Когда свое исполню — приду. Жди, Фатьма! — и, не прощаясь, он вырывается из рук пожарного и исчезает.
Фатьма протягивает к нему руки.
В районном центре большого и богатого района начинается районный слет стахановцев полей. На разукрашенных арбах, верхами и на автомобилях собираются делегаты. Среди них много знакомых нам лиц — и старик в соломенной шляпе, и тот, другой старик, что интересовался водой из уборной вагона, и двое агитаторов на подножке вагона, и несколько молодых ребят, слушавших Юсуфа в чайхане у большой дороги.
К зданию кинотеатра (афиша: «Александр Невский») подъезжают и Османов с Павлом Ивановичем.
Павел Иванович говорит:
— Ну, вы тут своими партийными делами займитесь, а я к себе, помечтать. У меня сейчас запой на мечтанья.
Османов:
— Мечтать в одиночку нехорошо. Побудьте с нами. Мы помечтаем сообща.
Павел Иванович:
— Нет, нет! Я беспартийный, я в этих делах, знаете…
Площадь заставлена арбами и машинами, знаменами и стендами колхозов.
Среди народа бродят ишан и подслеповатый басмач. Они прислушиваются к разговорам и вступают в них время от времени.
Председатель колхоза имени Молотова, толстый Ахмед Ризаев, бахвалится перед слушателями успехами своего колхоза.
— На будущий год хлопок утроим, люцерну удвоим…
— А воду где возьмешь? — спрашивает ишан.
— Где? Заберет у «Буденного»! — как бы ненароком вставляет басмач. Окружающие смеются, потому что это похоже на правду.
Не обращая на себя внимания, ишан и басмач переходят к другой группе — здесь председатель колхоза имени Буденного, окруженный знакомыми из райцентра, тоже ведет речь о будущих достижениях.
— Каучуконос хорошо деньги дает. Довольны. Сев на будущий год удвоим.
— Смотри, чтобы у тебя воду «Молотов» не забрал! — вставляет ишан. — Ризаев обещается хлопок утроить, твою воду себе пустить.
Председатель колхоза имени Буденного тревожно вслушивается.
— Он утроит, ты удвоишь, я учетверю, — задумчиво говорит третий председатель колхоза — имени Калинина. — Правда, а воду где мы возьмем? Сами больше стали, а вода, как детский халат, тело жмет.
Раздвинув людей, в круг вступает старик из уборной вагона.
— Эй, люди дорогие! Что я слышал в пути от одного умного человека… — и он бережно вынимает из-под халата рваный чертеж Павла Ивановича, и все склоняются над таинственным листом бумаги.
На противоположном краю площади показывается человек в праздничном халате, подпоясанный четырьмя скрученными шелковыми поясами. Он идет, гордо покручивая щегольские усы. Новые сапоги скрипят красиво.
— Хамдам!.. Хамдам!.. — разносится по толпе как ветер. — Хамдам вернулся.
И народ расступается перед ним, сторонясь и обходя.
— Давно я живых басмачей не видал, — говорит старик в фетровой шляпе и калошах, заинтересованно глядя вслед Хамдаму. — Смотри, пожалуйста, в Соловках был — вернулся…
Басмач идет с ишаном по площади,
— Наша вода лучше, — смеется подслеповатый басмач. — Копать не надо, цемента не надо, а железо всегда при себе.
Ишан невесело отвечает ему:
— Тяжело жить одному. Народ — в одну сторону, мы — в другую.
— Чтоб тебя уважали, много народу не надо, — отвечает гнусавый. — Накорми пловом сто человек — вот тебе и народ. Деньги есть? Купи жену молодую. Купи две. Потом в Иран поедем, баб продадим, новых купим.
Дети играют перед кинотеатром в «Александра Невского».
Вдруг подслеповатый басмач хватает ишана за руку:
— Хамдам вернулся!.. У-у, большое дело получится…
А Хамдам проходит, никому не кланяясь и все более теряя воинственный вид. Люди избегают его. Ему неприятно.
Опираясь на костыль, на арбу взбирается старик из уборной, вагона и говорит всей площади:
— Скоро в Москве съезд большевиков будет. Каждый свое дело в подарок Сталину привезет. Потом все вместе обдумают одно общее дело. Политика называется. У нас тоже так. Одни у нас хлопок сеют, другие — хлеб, третьи — рис. А общее дело у всех одно — вода… Живем мы на земле, а чтобы вперед итти, нам вода нужна. Сильный народ еще больше силы хочет. Это политика называется. Если народ топнет ногой о землю — землетрясение будет, вздохнет — ветер будет… — продолжает он. — Османов приехал. Пойдем к нему, скажем — пусть инженеры черту на земле проведут, путь воды нарисуют. И больше мы от них ничего не хотим. Пусть только путь раскроют — все сами сделаем.
Ишан кричит:
— А техника? Цемент, железо есть?
Старик отвечает:
— У меня сын цемент делает, говорит — никакой в этом хитрости нет. Прошу вас, отдаю сына на общее дело, пусть всем цемент делает. Иногда так бывает — сладит народ песню о своей мечте, а потом лет через сто — двести из мечты жизнь делает. А иногда и так бывает — построит человек хорошее что-нибудь и сам обрадуется. Еще и песни нет, а дело готово. Так тоже очень хорошо иногда бывает.
К группе подходит Османов. Ахмет Ризаев, стоя на грузовике, в отчаянии бросает на землю тюбетейку:
— Обогнал! И кто обогнал? «Руки прочь»! На первом месте от хвоста сидит, а тоже лезет!
Османов берет слово:
— Большое дело тем хорошо, что его надо быстро делать, — говорит он старику. — Вы, отец, хорошо сказали. Люди должны мечтать, большевики — тем более. Мы люди особого склада. Мы родились от тех, кто всегда мечтал о будущем, всегда смотрел вперед и впереди искал то, что ему нужно для сегодняшнего… Маркс видел образ грядущего мира. Ленин предвидел нас, а Сталин видит тех, кто придет нам на смену. Большевики всегда так живут: у них всегда лет на пятьдесят, на сто вперед глядят. Сила есть? Охота есть? Значит, все есть. Пойдем обдумаем, напишем товарищу Сталину.
— Нет! Нет! Нет! Не надо! — раздаются крики. — Это еще обсудить надо.
— Надо сначала сделать — потом доложить, — советует старик оратор. — Колхозы у нас крепкие, народу скучно без большого дела. Слабые были бы — не решились. А сильным все можно…
Трудности, о которых никто ничего не знает, пугают многих.
— Кто хочет — пусть делает!
— Добровольно надо! — раздаются голоса.
— Это не война, чтобы всем итти! У кого воды мало — пусть идет!
И народ начинает разбиваться на группки.
Но тут, стоя на грузовике, как на трибуне, в круг людей въезжает тучный Ахмед Ризаев, председатель колхоза имени Молотова.
— Кто сильный — тот сразу себя показать может, — самодовольно говорит он. — Дай путь воды, двести мужчин с кетменями завтра выйдут, сам кормить их буду. Я первый колхоз в районе, я везде первый буду.
