Борис Изюмский - Алые погоны
Ковалев открыл дверцу книжного шкафа и стал аккуратно складывать книги на своей полке.
— Ой-е-ей, книг сколько! — восторженно расширил глаза Дадико. — Вы умные!
— Куда там! Ужасно умные, — засмеялся Володя и серьезно добавил: — Когда выпускниками станете, у вас тоже столько книг будет. Да еще, гляди, мои как раз к тебе попадут…
— А что это значит — «логика»? — взял Дадико в руки тоненькую книгу в серебристом переплете.
— Логика учит убедительно доказывать, побеждать в споре, начал объяснять Ковалев. — Скажем, защищая нашу Родину, ты окажешься за пределами ее, и вот остановишься в доме крестьянина, который не знает еще правды о нашем советском строе. У вас зайдет разговор, где лучше жить: в социалистической стране или капиталистической..
— Так ясно же, что у нас! — воскликнул Дадико.
— Нам-то ясно, — улыбнулся Владимир, — а им надо доказать, убедить примерами.
— Я бы рассказал, как моя мама в колхозе работает… Знаешь, сколько на трудодни получила?
В дверь класса просунулась рыжая голова Авилкина.
— Андрюша, ты не забыл?
— Иду, иду… — с трудом отрываясь от работы, ответил Сурков. — Сейчас…
Андрей назначил на пять часов вечера заключительное занятие с редакторами боевых листков.
Кружок этот он создал в роте Тутукина еще в лагерях и успел научить ребят не только составлять макет газеты, писать статьи, но и пользоваться различными шрифтами, смешивать краски, придавать газете праздничный вид.
Сегодня «сдача пробы»: каждый должен представить сделанную им газету на тему «Дисциплина — мать победы». Если газета удовлетворит Суркова, он от имени комсомольского бюро выдаст «Удостоверение редактора».
Больше всех волнуется Павлик Авилкин. Может быть, потому что считает свою газету лучшей. Вдоль всей газеты крупными красными буквами он написал лозунг: «Люби свое училище, береги его честь, уважай традиции», — и возлагал большие честолюбивые надежды на эффект, который произведет. Одну колонку в газете занимали карикатуры на поджигателей войны.
Андрей собрал редакторов в комнате печати (здесь было все необходимое для работы). Переходя от одной газеты к другой, он делал замечания:
— Критику острее давайте! Заметки покороче, но пусть их будет больше. Хорошая тема, и заголовок хорош: «Сжились с безобразиями». И это неплохо: «В седло, товарищи!» Чья это газета?
— Моя, — отозвался Максим, облизнув полные розовые губы.
— Кажется, всем придется вручить удостоверения, — оказал Андрей малышам, почтительно прислушивающимся к каждому его слову.
Заглянул Боканов.
— Встать! — громко скомандовал вице-сержант Сурков. — Товарищ капитан…
— Вольно, вольно! Продолжайте работать, я вам не буду мешать.
Он тотчас ушел.
Идея создать кружок редакторов принадлежала Боканову. Он посоветовался с капитаном Беседой, и комсомольское бюро дало Андрею Суркову это поручение. Дело, как видно, шло неплохо, и воспитателю можно было оставаться «в стороне».
5Авилкин получил желанное «Удостоверение редактора» и, приплясывая, помахивая им в воздухе, ринулся из комнаты печати.
Андрей вышел вслед за ним. Возвращаться в класс для работы над картиной почему-то не хотелось — хлынула волна вдохновения, сделанное казалось ничтожным. О себе думал: «Редкостная бездарность… Понимаю, что надо и как надо, а уменья нет… Все бледно и несамостоятельно. Недаром Михаил Александрович говорил: „Не успокаивайся, ищи!“»
В минуты такого острого недовольства собой Сурков старался заняться гимнастикой. В спортивном зале, раскачиваясь на кольцах, работая на турнике, он забывался: упражнения приносили успокоение и удовлетворенность. «Если смог стать гимнастом при своей, казалось бы, полной неприспособленности к этому, значит стану и настоящим художником, раз страстно хочу и есть некоторые способности».
Гибкость, свобода и внешняя легкость движений гимнаста кажутся человеку неискушенному простыми, обычными, но они дались Андрею лишь после огромных усилий.
Сначала, когда Сурков только поступил в училище, он был тощим верзилой. Удивительно, как вытягивало его вверх. Ему не приходилось, как другим, высоко подпрыгивать, чтобы достать верхнюю перекладину турника, — достаточно было протянуть руки, и он почти доставал ее. Приходило отчаянье, — ну куда с таким нескладным, непослушным телом метить в физкультурники!
Преподаватель посоветовал: «Займитесь боксом». Боксом? Да ведь это занятие сильных и ловких! Андрей горько усмехнулся, услышав такой совет. Он представил себя на ринге в кожаных перчатках — курам на смех!
Но желание оказалось сильнее сомнений, и Андрей поступил в боксерский кружок. Месяцы ушли на выработку выносливости, слаженности движений, отработку ударов «по лапам», бесконечные пробежки по стадиону, избиение мешка с песком, — до изнеможения, до ряби в глазах… И, наконец, первый тренировочный бой.
Из-под каната вынырнул боксер-подросток, по грудь Андрею, и свирепо набросился на него — только мелькали перчатки да сыпались удары. Это была «первичная обработка», во время которой сразу почему-то вылетели из головы и поучения о боевой стойке, и правила передвижения.
Настоящую встречу на ринге Андрей ждал с замиранием сердца.
Начались состязания на первенство города. Противником Суркова оказался молодой рабочий машиностроительного завода, довольно опытный боксер-любитель, лет двадцати четырех.
Боканов, увидя этого крепкого, сильного парня рядом со щуплым Андреем, забеспокоился, стал мысленно корить себя, что допускает избиение своего «младенца». «Еще искалечит», — с опаской думал Сергей Павлович, глядя на короткую, сильною шею противника Суркова.
Ну и досталось же Андрею! Удары сыпались на него отовсюду, временами ему казалось, что он вошел в плотный круг из безжалостно, как поршни, выдвигающихся перчаток. Сурков только оборонялся. После первого раунда он с трудом добрался до стула. Побаливала левая рука.
Подбежали Семен, Геннадий, Володя, стали подбадривать:
— Андрюша, ты наступай, наступай!
Боканов мучился. Не снять ли Суркова с ринга? Но, пересиливая боязнь за Андрея, сказал ему:
— Добейся победы… Для нас! Собери все силы.
Товарищеское участие, мысль, что нельзя подвести училище, что ребята «болеют» за него, возлагают на него надежды, придали Андрею новую энергию. Он преодолел свинцовую тяжесть усталости, «стал жить победой», как объяснял потом. Только защищаясь левой рукой, делая обманные движения, он вдруг нанес молниеносный, точно рассчитанный удар.
Судья объявил — по очкам! — победу Андрея. Он выпрямился, устало проведя тыльной стороной ладони по лбу, улыбнулся своим ребятам. Боксер-любитель, покачиваясь, пошел к канатам.
Андрей, заботливо придержав канаты, помог «противнику» сойти с ринга.
Соскакивая с турника, Сурков твердо пообещал кому-то:
— Буду художником… Вот посмотрите! Нарисую картину о суворовцах. И пейзажи всех республик, чтобы люди смотрели и гордились нашей Родиной!
Ему нестерпимо захотелось продолжить работу над своей картиной о Зое, и он торопливо направился в класс. На пороге он столкнулся с Ковалевым.
— Пойду в город, — весело сказал Владимир, поправляя фуражку.
— Счастливого пути! — рассеянно ответил Андрей, устремляясь к шкафу, где у него были спрятаны альбомы.
— Да, Андрюша, — возвратился Ковалев, — мы сегодня на бюро решили провести в училище конкурс на лучший рисунок из военной жизни. Как ты посмотришь на то, если тебя выдвинем в жюри?
— Пожалуйста, — согласился Сурков.
— Ну, всего… — кивнул Владимир и стал быстро спускаться по лестнице.
Он торопился к Богачевым, у которых не был так давно. После приезда из лагерей училище месяц находилось на карантине — кто-то из малышей заболел скарлатиной. Вчера карантин был снят.
«А вдруг она обиделась, что я так начал то письмо? — тревожно подумал Владимир, невольно замедляя шаг. — Но что же тут такого? — оправдывался он. — Простое слово».
Вот наконец и знакомая калитка. Белый Пушок, радостно повизгивая, бросился на грудь, норовя лизнуть в губы.
Владимир позвонил и, замирая, ждал: сейчас послышатся шаги, откроется дверь, он увидит Галинку. Сдерживая себя, он просто протянет руку и спокойно скажет: «Здравствуй».
Но шагов не было слышно, и дверь не открывалась. Снова и снова звонил он. Из окна выглянула соседка.
— Ольга Тимофеевна с дочкой в кино пошли, — сообщила она.
Огорченный Ковалев спустился с крыльца, медленно побрел улицей. Теперь только через неделю он сможет увидеть ее, потому что завтра предстояло заступать в наряд.
Пушок провожал Володю почти до самого училища.
ГЛАВА IX
