Струны памяти - Ким Николаевич Балков
Ближе к ночи выходим за ворота: Солдату стало душно в избе, запросился в улицу… Темно, и луна приткнулась к самому краю неба, тусклая. Стоим, не зная, куда идти, и тут видим Гринькину мать. Спрашивает, подойдя, у сына:
— Чего ты? Поздно уж…
— Гуляем… — говорит Гринька и дергает Солдата за рукав пиджака. — А что?..
Солдатка долго молчит, а потом как-то вяло и неуверенно машет рукой:
— А картошка на столе. Идите. Я скоро буду…
Дня три я не захожу в дом Солдатки: родня приехала с той стороны Байкала — тетка с девочкой моих лет, обе гладкие, принаряженные, куда там!.. Мать сказала, чтоб от родни ни на шаг, а не то… Вот и развлекаю сестренку: иногда иду с нею на реку, а то и в лес… Забавная! Все-то ей интересно. Корову увидит и сейчас же: «Ой, какая славная! Рога у нее будто сабельки…» А в лесу к березе прильнет щекою: «Беляночка моя славненькая!..» Одно слово, девчонка, да еще из городу!.. Устал с нею. Но, к счастью, гости не задержались, уехали. И я тотчас выхожу из дому, долго брожу по улицам, выглядываю пацанов, а тут и вспоминаю о Гриньке. Иду к нему.
Гринька с ребятней возится. И Солдат тут же… «Здорово!» — говорю. Гринька поворачивает ко мне голову, кивает, в руках у него ичиги. «Во, — говорит. — Солдат сшил… Подойдут ли?» Примеряет на среднего, пытаясь натянуть на розовую, в цыпках, ногу. «Больна-а!..» — кричит пацан и чуть не плачет. «Терпи, — сердито говорит Гринька. — Тоже мне…» Но пацану уж невмоготу, цепляется за щербатины пола, норовит отползти. И тогда Гринька срывает с его ноги обуток, подзывает к себе меньшого. Тот садится на пол, смело тянет вперед ногу: «А цё-о? Давай!..» Ичиги на меньшом сидят ладно, и Гринька радуется: «Ишь, рыжий да конопатый, а нога хорошая, не капризничает…» И Солдат радуется: «Я еще сошью. У меня кожа есть. Родственники привезли из улуса…»
Солдатка заходит в избу. Увидев Солдата, морщится: «А что, он опять тут?.. Надо же!» Солдат, понятное дело, не слышит, о чем она говорит, но по движению губ кажется, догадывается и торопливо шепчет: «Я сейчас уйду… уйду…» — спешит к двери. Солдатка смотрит ему вслед, а потом говорит с недоумением и вместе с досадою: «Солдат и Солдатка… Хы-хы, придумают же!..» Замечает на меньшом ичиги. «Ичиги? Никак он, Солдат-то, сшил?..» Гринька молчит, и Солдатка, помедлив, добавляет, словно про себя: «Смешной какой-то… Ей-богу, смешной!»
А когда Солдатка уходит из дому, мы с Гринькой идем на кухню, садимся у окна на лавку. Молчим. Изредка на кухню забегает малышня, но долго не задерживается, покрутится у стола, — и обратно, в комнату… Лицо у Гриньки смуглое и под глазами морщинки.
— Эх, запамятовал!.. — вдруг говорит Гринька, отворачиваясь от окна. — Надо было сказать Солдату, чтобы шил обутки побольше. Ноги-то у пацана вон какие — в цыпках да болячках… не свычные с обутками-то…
— Он, поди, сам догадается, — говорю, потом, помедлив и стараясь не глядеть на Гриньку, спрашиваю: — В ту ночь Солдат домой ушел или у вас остался?.. — Неловко делается, боюсь, обидится Гринька, но он и не думает обижаться, словно бы ждал, когда спрошу, говорит:
— Залез к малышне под медвежью шкуру, тут и спал… А утром проснулся: где я? чего я?.. Мамку увидел, и аж шея у него покраснела. — Улыбается: — А потом долго просил у матери прощения: мол, сроду не было, чтоб… Совестливый! — Поправляет на груди рубаху: пуговица посередине едва держится на нитке: — А еще с малышней возился. Малайка, говорит, малайка… В магазин сбегал, леденцов купил. И вот теперь, видишь как, ичиги…
На следующий день ближе к вечеру иду по улице, слышу, как окликают меня.
— Едва догнал. Быстро ходишь, шибко быстро. Торопишься?
— Да нет, — говорю. — А что?..
Солдат держит в руках новые ичиги, с оборками:
— Всю ночь шил. Занести бы надо… Малайка-то босиком, беда!
— Ну и занеси, — говорю.
Солдат опускает голову:
— Боюсь, выгонит. Строгая, однако, баба-то…
Это Солдатка-то строгая? Впрочем, откуда я знаю: вон она как с Солдатом-то, вроде бы даже недовольна, когда приходит. И все же говорю:
— Не выгонит.
Солдатка сидит на кухне, и шитье у нее в руках. Долго смотрит на Солдата. А тот стоит на пороге, мнется… Наконец протягивает вперед руки с ичигами и, как-то виновато глядя на Солдатку, говорит негромко:
— Я… я ичиги сшил. Однако, примерить надо. Подойдут ли?..
— Во!.. — говорит Солдатка, но больше она ничего не успела сказать, а сказать ей, судя по выражению ее глаз, в которых удивление сменяется смущением, а потом и радостью, хочется о многом. Налетает малышня, вырывает у Солдата ичиги, убегает. Гринька берет Солдата за руку, уводит в комнату.
Ичиги подошли среднему, будто по ноге сшиты… У него сияет лицо, когда он говорит:
— Пасибо, дядька. Век не забуду.
— Что-о?.. — спрашивает Солдат.
— Он говорит — спасибо, — улыбается Гринька.
Солдат кивает головой, изредка поглядывает в сторону кухни. Но Солдатка так и не появляется.
— Пойду я, — говорит Солдат. — А завтра приду и еще принесу ичиги. У меня есть кожа… Хватит, однако…
И, как Гринька ни удерживает его, Солдат уходит. Вместе с ним иду и я.
Солдат долго стоит на крыльце, глядя в густую вязкую темноту ночи, наконец говорит:
— Один я. Совсем один. То и беда, что один. Понимаешь?..
Мне льстит, что он говорит со мною, как с равным, и я сказал бы, что понимаю, но отчего-то не хочется казаться разбитным малым, который все знает и все умеет, и я лишь развожу руками. Солдату нравится, что я вот так вот… запросто… не прикидываюсь, вздыхает:
— Не понять тебе. Малой еще…
Уговариваемся, что завтра встретимся тут же. «Неудобно одному. Совестно…» — «Приду, раз совестно…» А когда спускаемся с крыльца, Солдат говорит, блестя глазами:
— Славные ребятки. Разные… И на меня есть похожие, а-а?..
— Есть, — отвечаю, смущаясь. Но мог бы и промолчать: все равно не слышит. Впрочем, мог ли?.. Солдат внимательно следит за моими губами. Нет, кажется, не мог…
И на следующий день иду с Солдатом. И через день… Говорю с Гринькой, а сам нет-нет да и погляжу, как Солдат возится с малышней, которая подолгу не отпускает, его от себя. Для малышни Солдат не иначе как богатый гость из сказки. А для Солдатки?.. Внешне она вроде бы не изменила своего отношения к Солдату: все так же с с легким удивлением, а то и досадою встречает его.
