Петр Смычагин - Тихий гром. Книги первая и вторая
…Наутро, стараясь не шуметь, дабы не привлечь внимание соседа и избежать его услуг, в путь снарядились Мирон с Тихоном едва начало светать. Заметно теплее стало против вчерашнего, но так же пасмурно было.
Впереди всадник показался. На сером в яблоках коне ехал рысью навстречу.
— Здорово, мужики! — подъехав, осадил он серого.
— Доброго здоровья, Иван Василич! — чуть не хором ответили братья уважаемому человеку. Смирнов это был.
— Какая нужда гонит вас по этакой погоде?
— А сам-то небось тоже не без нужды скачешь? — спросил Тихон.
— Я из городу, на заимку свою заглянуть хочу.
— А у нас вчерашней ночью двенадцать быков откормленных со двора угнали, — пожаловался Мирон. — Вчерась ездили на Прийск с Кириллом Дурановым. Туда вроде бы следы указывали, да ничего не нашли.
— Он и указал, небось, на прийсковскую дорогу? — лукаво сощурил глаза Иван Васильевич, разглаживая богатырским кулаком усы.
— Следы-то сами увидали, а он пособить взялся.
— И-э-эх, вы! Учит он вас, учит, да все, видать, не впрок. Раз уж Петля на закат кажет, так ехать — дураку понятно — на восход следует… А ведь я ваших бычков, знать, видал…
— Да ну?
— Ездили мы вчерась поразмяться, зайчишков поглядеть — стрелять-то рано еще, не переоделся косой, — так вот за Марьиным логом встрелись нам трое верховых татар, табунок здоровенных быков гнали…
— Куда гнали-то? — перебил его Мирон.
— А вот, пожалуй, на город и направлялись они. Быки-то, язви их, показались мне знакомыми, да не спросил я: до татар не близко было… Ну, удачи вам в поисках, — пожелал Иван Васильевич и тронул коня.
Ох и крепок же русский мужик задним умом! Не нами сказано. Теперь-то обо всем догадался Мирон, рассказал Тихону о вчерашнем зайце, которого он так и не мог увидеть.
— Там, стало быть, поворотили они целиком, без дороги, — заключил свои выводы Мирон. — Ба-альшой крюк для отвода глаз согнули.
— А зайца-то вовсе и не было, — подхватил Тихон. — Петля тебе, как дитенку, только что не ладошкой глаза-то на следы прикрыл, а рукавом, да голову твою этим зайцем заворотил в другую сторону, поколь нужное место проехали.
— Так, выходит, — глубоко вздохнул старший брат, сожалея об упущенном времени. Ведь до чего же просто надул его Петля этим зайцем! Остановиться бы там да поглядеть следы-то! Но для того и ездил Кирилл Дуранов, для того и дня не пожалел.
В полверсте от Токаревки — близкого пригорода, смыкавшегося с окраинными городскими улицами, — выстроилась целая семья ветряных мельниц. Один ветряк стоял совсем недалеко от дороги. Людей и подвод возле него не было видно, лишь засыпка, весь белый от муки, сидел на сходцах, покуривая трубку.
— Давай подвернем к ему, — предложил Тихон, — может, видал чего, ежели здеся прогоняли…
Подвернули и не покаялись. Засыпка, бородатый мужик лет пятидесяти, выслушав Рословых, сказал, указывая трубкой на дорогу.
— Вчерась пополудни вот тута прогоняли трое конных татар табунок шибко больших быков. Видать, издалека гнали. Так-то бы я, может, и не заметил, да один бык у них прямо напротив мельницы лег на дороге. Ох и хлестали они его бичами! Хвост крутили и уши вывертывали — не встал!
— А бык-то какой масти, — спросил Тихон, — не приметил?
— Как же не приметить, ежели он тута часов пять али шесть пролежал! Все глаза измозолил. Остальных-то угнали они, а этого бросили. Большой, красно-пестрый. Под брюхом и по боку белая шерсть, на лбу большое белое пятно. Левый рог извернут книзу… Он?
— Он. Там еще один, похожий на этого должен быть.
— Ну, теперь ни которого, считай, нету, потому как погнали их прямо на бойню к Яманчуеву. А там и с большими справляются скоро…
— Как же они отсталого-то увели? — допытывался Тихон.
— Не увели. Так и не встал он, видать, совсем ноги порешил, отбил то есть в дальней дороге. Вечером, уж темнеть стало, приехали сюда на сильной тройке, в ломовые сани запряженной, завалили его (на сани-то невысоко), так и поволокли по грязи. След от кованых саней по всей дороге пробороздили. Езжайте по нему, он вас и приведет, куда надо… Да вон отседова бойню-то видно.
— Спасибо, добрый человек! — сказал Мирон, трогая Ветерка. — Давно знаем эту бойню.
На дороге ясно виден был след кованых полозьев, придавленных огромной тяжестью и высветливших землю до блеска. Кое-где по нему виляли узкие полосы колесных шин.
— За Мухортиху аль за Бурлака нам Петля казню этакую сотворил? — размышлял вслух Мирон, не упуская из виду следа.
— За то, что снопы ему в суслоны составили, — сердито усмехнулся Тихон. — Сам вчерась сказывал, будто за добро добром платится.
Все чаще выглядывавшее солнце распарило мужиков в шубах и шапках — распоясались, шубы распахнули.
— Стой, Мирон! — вдруг ухватил Тихон за вожжи, держа в этой же руке только что снятую опояску. — Куда ж мы едем-то?
— На бойню.
— А чего делать там станем? Вышибут нас оттоль в шею и концы остальные попрячут… В полицейский участок завернуть надоть сперва.
Мирон не стал перечить столь разумному доводу и круто поворотил коня на городскую дорогу.
— Поедем к Чернову, — сказал он, — к Василию Никитичу. Чать-то, пособит он нам, не откажет. Мы ведь с им давно знакомы. В церковно-приходской школе в Бродовской вместе годок учились.
Полицейский участок, где Василий Никитич служил частным приставом, находился, к счастью, недалеко от окраины. И сам хозяин участка оказался на месте.
— О, Мирон Михалыч! — встретил он старшего Рослова, торопливо выбираясь из-за стола, задевая за обшарпанный край изрядным брюшком. — Сколько лет, сколько зим!
— Желаю здравствовать, Василий Никитич! Только зим, наверно, на одну поменьше, потому как нонешняя лишь пожаловать грозится.
— Ты один, что ли?
— Да нет, брат у меня там с конем остался, Тихон.
— Так зови его сюда!
— Стоит ли? По делу ведь я, Василий Никитич. А время не терпит.
Мирон без задержки рассказал всю историю с пропажей быков. Еще не дослушав его, Чернов сдернул с вешалки шинель и начал одеваться.
— За большого человека ты заставляешь меня взяться, Мирон Михалыч, ох, за большого! — говорил Чернов, опоясываясь ремнем поверх шинели и гремя по полу шашкой. Безбородое лицо его казалось особенно широким, возможно, оттого, что пышные темные усы как бы разделяли его надвое, торча широкими вениками возле пухлых щек. С таким тузом не страшно двинуться к Яманчуеву в гости.
На улице Мирон хотел посадить Василия Никитича рядом с Тихоном в ходок, сам же взгромоздился было на козлы. Но пристав, сознавая всю важность визита к столь знатному в городе человеку, потребовал себе коня и прихватил с собою еще двух конных городовых.
Потеплело на душе у братьев Рословых. Надежда забрезжила на справедливый конец этой грабительской истории. На бойне, даже не спросив, где хозяин, прошли все пятеро в помещение. Остановившись возле густой кровавой лужи, Василий Никитич поправил пухлым кулаком усы и, заложив руки назад, приказал:
— Шкуры ищи, Мирон Михалыч: быков-то уж теперь нету.
Встав к большой куче с разных сторон, Рословы начали перекидывать шкуры. Сырые, тяжелые, они обвисали и подвертывались парны́ми краями, шлепаясь в новую стопу. Мимо Рословых прошел молодой татарин-рабочий и будто невзначай обронил:
— Вон в той ищите, не здесь!
Но братья, увлеченные поиском, не успели заметить, куда показал человек, желающий помочь им, а тот отошел в дальний конец бойни и принялся править лезвие ножа на широком бруске.
Мужики еще для виду покопались в этой куче и перешли к соседней. Тихон заметил, что с другой стороны к ним приближается пожилой рабочий, и насторожился.
— Справа в крайней ищите! — громко прошептал человек, отвернувшись от них, и, не задерживаясь, прошел дальше.
Видимо, добрая душа была у этих людей, коли, рискуя своей работой, они решились помочь ограбленным. Многое, стало быть, знали они о делах своего богатого хозяина. Другие рабочие бойни, занимаясь каждый своим делом, будто не замечали пришельцев.
Братья Рословы, осмотрев концы шкур еще в двух кучах, перешли к указанной.
— Вот она! — весело сказал Тихон, оттаскивая в сторону огромную бурую шкуру с грязно-белыми подпалинами в пахах. — И мета наша на левом ухе.
— Довольно, Мирон Михалыч, довольно! — махнув сверху вниз рукой, остановил братьев Василий Никитич. — Ясно, что и остальные здесь.
Круто повернувшись через левое плечо, Василий Никитич почти наткнулся на хозяина бойни, словно из под земли выросшего, и остановился, глядя на него в упор. Яманчуев — небольшого роста, щуплый татарин, с узенькой длинной выбеленной бородой и редкими белыми усами — отвел глаза в сторону, сжался как-то, вроде бы желая исчезнуть, и, переступая ногами в расшитых мягких сапогах, чисто по-русски подтвердил:
