Тайга шумит - Борис Петрович Ярочкин
Верочка, растолкав сгрудившихся над лежащим человеком лесорубов, опустилась на колени. Рана была глубокой.
— Дайте веревку или ремень, — резко сказала она, — кровотечение остановить надо, а не смотреть!
Лесорубы засуетились, кто-то подал кусок шпагата. Верочка, сложив его вчетверо, скрутила, наложила жгут. Кровотечение прекратилось. Принесли бинт, Заневская наложила повязку.
— Павел Владимирович, носилки есть?
— Один бинт да градусник на весь лесоучасток…
— Тогда надо позвонить в больницу, чтобы выслали транспорт и носилки. Где у вас телефон?
— Директор все обеща-ает, — подчеркнул Павел, — его сюда провести… Можно позвонить с лесобиржи. Но там надо просить железнодорожную станцию, вызвать центральную, потом район, чтобы соединил с поселком, и уж тогда больницу. Пока дозвонитесь — час пройдет: все занято да занято.
«Опять директор виноват!» — рассердилась Верочка и со злостью посмотрела Павлу в глаза. А вслух сказала:
— Все равно, идемте звонить!
Они вышли на магистральную дорогу и направились к бирже.
— Вера Михайловна, хорошо было бы, если бы вы выделили нам носилки и на каждое звено — по аптечке, — предложил Павел, поглядывая на сердитое лицо спутницы. — Да людей бы научили оказывать пострадавшему первую помощь…
— Спасибо, что надоумили, — обрезала Верочка, досадуя, что не подумала об этом сама.
Павел удрученно вздохнул и замолчал. Верочка, искоса глянула на его расстроенное лицо и, краснея, отвернулась: ей стало стыдно за свою резкость.
8
Деревья темнели. Теряя очертания, они сливались в черную стену, изрезанную по верхней кромке то зубцами еловых вершин, то кружевом возвышающихся на опушке берез, то лапами ветвистого кедра или лиственницы.
Верочка сидела у накрытого стола перед распахнутым окном. В руках она держала книгу, но смотрела куда-то в даль, в темноту.
«Ехала сюда, мечтала лечить людей, — думала она, — предупреждать болезни, а столкнулась с подхалимством, насмешками. А сколько трудностей впереди! Справлюсь ли?..»
Верочка улыбнулась, мечтательно подняла глаза.
«Вот выстроят новую больницу, образцовой ее сделаю, порядок наведу в общежитиях, столовой. Буду читать лекции. Обеспечу лесоучастки аптечками, обучу лесорубов оказывать первую помощь… А я зря сегодня нагрубила Леснову, — вспомнила она. — Но зачем он во всем винит папу?.. А телефон?»
Вошла неслышными шагами Любовь Петровна. Поставила на стол сковородку и, обняв дочь, заглянула в глаза.
— Ты что-то грустишь? Не заболела ли? — с тревогой спросила она. — У меня есть прошлогоднее варенье из малины, ты попей с ним чаю…
Верочка потянулась к матери, прижалась щекой к ее лицу.
— Спасибо, мамуля, но я не больна. Просто… устала за день.
Распахнулась дверь, в комнату вошел сияющий Заневский.
— Поздравляю, дочка, с боевым крещением, молодчина!
— Какое крещение, папа?
— Не скромничай, все знаю! — любовно глядя на нее, сказал Заневский и сел напротив.
Стул жалобно заскрипел под его тяжестью.
— Сижу, значит, в кабинете, а ко мне начхоз, — весело щуря маленькие карие глаза, начал он. — Вспотел, очки на нос сползли, галстук в сторону съехал. В глазах — отчаяние. Что случилось, думаю? А он с жалобой. Мол, что делать, ваша дочка столько беспорядков нашла, столько приказаний отдала, что я и голову потерял. Где, дескать, все достану?!
— А ты что? — подалась к отцу Верочка.
— А что я? — развел руками Заневский. — Отвечаю: «Если врач требует, значит, так надо. Ее, мол, в институте учили, знает, что делает!»
Верочка смущенно улыбнулась, с благодарностью посмотрела на отца. Любовь Петровна, радуясь успехам дочери, поцеловала ее в щеку и засуетилась у стола. Заневский вышел из комнаты и через минуту вернулся с бутылками вина и водки.
— Миша, не надо, — робко запротестовала Любовь Петровна, — для чего это?
— Что ты, мать, надо же отметить боевое крещение дочери!.. Ну, Вера, за твои успехи! — налив женщинам в рюмки вина, а себе в стакан водки, сказал он. — Горжусь тобой, в меня характером вышла. Будь здорова!
Чокнувшись, он осушил стакан, крякнул, тряхнул головой, и его густые черные волосы рассыпались по сторонам, образовав посредине извилистый пробор. Понюхав ломтик хлеба, он поддел вилкой кружок соленого огурца и налил себе второй стакан.
— Миша, хватит, — настойчивее сказала Любовь Петровна.
— Ничего, Любушка, — отмахнулся Заневский, — это для аппетита. Что же ты не пьешь, дочка?
— Хватит, папа…
— Э, не-ет, давай до конца, обижусь. Ну! — и, вторично чокнувшись с ней, выпил свой стакан.
Любовь Петровна нахмурилась и, раскладывая по тарелкам яичницу, бросила на мужа сердитый взгляд, но промолчала. Она знала по опыту, что ругаться бесполезно — муж все равно не послушает ее.
Заневский раскраснелся, кое-как доел яичницу.
— Ну, а как на лесоучастке побывала, небось, тоже прорехи нашла? — смеясь, сказал он и потянулся было к оставшейся в бутылке водке, но, встретив осуждающий взгляд дочери, с сожалением вздохнул. Заткнув пробкой горлышко, убрал бутылку под стол.
Верочка молчала. Отодвинув тарелку, она отломила мякиш хлеба и, задумавшись, стала катать шарики. Ей не хотелось вспоминать разговор с Лесновым.
— Что же ты молчишь? — усмехнулся Заневский. — Или все ладно?
— Как тебе сказать…
— А ты говори как есть.
«Да, лучше сказать, — решила Верочка, — папа объяснит все и рассеет мои сомнения».
— Не соблюдаются там правила техники безопасности — сказала она, — и в этом винят тебя. Дескать, ни с чем не считается, а лес требует. Ведь это же не правда, папа? — быстро закончила она, словно боялась, что отец подтвердит ее опасения.
— Не Леснов ли это говорит? — невозмутимо сказал Заневский.
— Да, он, — ответила Верочка, не спуская с отца внимательного взгляда.
— Видишь, я даже знаю, кто и что говорит! — торжествующе произнес Заневский. — Леснов — фантазер, горазд на выдумки; это хорошо, и за
