Февраль - кривые дороги - Нина Артёмовна Семёнова
— Не хотела б — не пришла.
Ей уже было все равно: примут ее на курсы или не примут. Эта волокита с приемом отбила у нее всякую охоту.
— Но ведь трактор, — предупредила женщина, — даже для мужиков трудная штука, а для нас… Ты крепко решила?
По правде сказать, Дианка и сама не знала, крепко или не крепко. А увидела доску на крепостной стене: «Мария Октябрьская, водитель танка» — и вдруг подумала: «А я бы смогла?» Она хотела все это рассказать женщине, но ей не понравилось, что та ее называет на «ты», и Дианка, как дразнили ее еще в школе, «задернула шторочку»: мои чувства вас не караются!
Так и не дождавшись ответа, женщина оглядела ее со всех сторон, словно прикинула на весах, хватит ли у нее силенки, потом кивнула через плечо секретарю:
— Принять!
Домой Дианка отправилась счастливая и, только выйдя на улицу, вспомнила, что дома-то у нее здесь нет.
— Пойдем в общежитие! — напомнил парень, который неотступно следовал за ней.
— А ты хороший, — сказала ему Дианка. — Давай познакомимся, что ли?
Его звали Геннадием, и это имя удивительно шло к нему, к его худой, долговязой фигуре.
По дороге Геннадий вдруг вспомнил, что коменданта общежития в это время не бывает на месте — перерыв, — и предложил:
— Сходим в кино, а?
— А может, на выставку?
Они как раз проходили мимо выставочного зала.
— Куда, куда? — удивленно переспросил Геннадий.
— На художественную выставку. Знаешь, художники. Они рисуют.
— Ты считаешь, я совсем уж темный?
— Но ты так удивился…
Геннадий не обиделся, он лишь усмехнулся криво и вдруг признался:
— Знаешь, я еще никогда не был на выставке.
— Я тоже, — сказала Дианка.
Когда-то здесь, в теперешнем выставочном зале, была монастырская церковь, и Дианка, проходя по залам, не могла отделаться от ощущения, что за ней кто-то подглядывает. Чей-то зоркий и недобрый глаз, прикрытый черной монашеской косынкой. И. оттого что она чувствовала этот взгляд у себя за спиной, ее не радовали и картины, хотя много было хороших. Особенно понравилась ей одна — «Скворечники». Кругом снега, синие апрельские сугробы, а два скворечника на длинных шестах устремились ввысь, как часовые в ожидании смены. И березка тоже выбежала навстречу весне, ждет не дождется теплых деньков, говорливых ручьев, синих подснежников…
Рядом остановился Геннадий и тоже стал глядеть на березку. Он как-то притих, и не было уже в его лице того нагловатого выражения, по которому она, собственно, и признала его за столиком в «Блинной».
Потом они прошли в зал, где висели одни натюрморты. Желтый репчатый лук, ядовито-красный перец, клюква в деревянной миске и снова перец… Просто слюнки текли от такого буйства цветов и красок.
Но Геннадию натюрморты не понравились:
— Художник какой-то проперченный.
А Дианку поклонило в сон. Она так откровенно зевала, что Геннадий тихонько ей пропел на ухо:
— Поздно ноченькой гуляла…
— Не гуляла, — сказала Дианка, — с милиционером на лавочке просидела.
— Тоже неплохо, — согласился Геннадий и повел ее в общежитие.
Комендантом общежития оказалась маленькая полная женщина тетя Маруся. Несмотря на годы и полноту, она колобочком носилась по лестницам да еще приговаривала: «Наше дело молодое…» И Дианку она встретила, как родную, сама ей постель расстелила, бутылку молока выставила:
— Ешь, ешь, потом разочтемся, наше дело молодое.
Засыпая, Дианка думала, что жизнь все-таки интересная штука, хотя есть в ней и Юльки Собачкины. Зато есть и Геннадии, и Василии Макаровичи, и тети Маруси.
Назавтра Дианка пошла на занятия, и начались ежедневные будни учебы. Вначале она ничего не понимала. Сидя в классной комнате и озираясь по сторонам, она видела то сосредоточенные, то равнодушные лица. Девушки, те откровенно скучали на лекциях. К тому же их набралось много. Дианка стала присматриваться к ним. Были красивые, очень красивые и такие, как она, — незаметные. В самом дальнем углу класса сидела девчушка, маленькая и курносая. Во время перерыва Дианка подошла к ней:
— Ты откуда?
— Из Бегунов.
— Так мы, считай, соседи. Я из Веселых Ключей.
Они познакомились и сели вместе. Дианку забавляло, что ее новая знакомая была даже меньше ее росточком и такая смешливая: палец покажи, она и зальется, как колокольчик.
— Ты по направлению? — спросила ее Дианка.
— А как же! Семейная традиция. У меня батя знатный механизатор. Васильчиков Иван, не слышала?
— Слышала. А вот как ты будешь работать на тракторе, не представляю. Тебя же из-за руля не будет видно!
— А тебя?
И Катя заливисто расхохоталась.
— Меня и в деревне так дразнят, — отхохотавшись, призналась она, — коротышкой. А мама мне такую подушечку сшила, ну, сидеть на ней, я и гоняю. Иногда даже за отцом управляюсь.
— Так ты уже работала на тракторе? А зачем тебе курсы?
— Как зачем? — улыбнулась Катя, — Диплом нужен, вот зачем. Кто меня без диплома нынче замуж возьмет?
С этой минуты Дианка прямо-таки влюбилась в Катю, хотя влюбляться-то, собственно, было и не во что: маленькие глазки, как буравчики, нос пуговкой и огромная шапка иссиня-черных волос.
— Это я их перекрасила, — тут же сообщила Катя, — а так я рыжая.
— Но ведь сейчас рыжие как раз в моде.
— Вот мне и стало обидно, что все под меня красятся, будто и я тоже крашеная.
С Катей было легко и весело, и Дианка на время забыла о своих горестях. Матери она написала письмо и попросила прощения. Правда, то, что она поступила на курсы трактористов, не сообщила. Написала, что поступила на фабрику, где и Юлька Собачкина. Попросила прислать денег. Мать денег прислала и приказала явиться домой в самый ближайший выходной. Но Дианка, может быть, в первый раз в своей жизни ослушалась матери и в Веселые Ключи не поехала, а осталась на воскресенье в городе.
День прошел еще туда-сюда. Дианка сходила в магазин и купила зажим для косы, а то все расплетается. Все дразнили ее этой косой, говорили: обрежь, обрежь, сейчас косы не носят. Она и сама видела, что не носят, но поднять руку на косу не могла. Столько лет растила ее, приглядывала, привыкла, как к чему-то живому.
Вернувшись в общежитие, она долго вертелась перед зеркалом, делала себе прическу, чтоб убрать косу. Прическа не выходила. Тогда она плюнула и снова заплела волосы в длинную тугую косу. Перекинула ее через плечо и села на подоконник.
В окно между домами был виден кусочек парка, только макушки деревьев, но даже сюда долетал шум их листвы. А Дианке казалось, что это шумит лес у них за деревней. Она закрыла глаза
