Дмитрий Фурманов - Том 5. Путь к большевизму
20 марта 1917 г.
Вчера, 19-го, было учредительное собрание клуба «Рабочий». Оглашен был устав, произведены выборы членов правления, ревизионной комиссии, кандидатов… Неоднократно обращались с призывом жертвовать книги. К сегодняшнему утру уже было получено четыре письма с приглашением притти за книгами. В ближайшие дни будет обставлено здание и, надо надеяться, — через неделю-другую клуб откроется. В первый день записалось не более ста членов, многие пришли без копейки и обещали записаться при первой же возможности. На собрании присутствовало более шестисот человек — исключительно рабочих. Факт отрадный и знаменательный. Вот где раскрывается воочию, что тьма наша и невежество были созданы силою, а не естественно вытекали из косной природы русского человека. Отношение сердечное, внимательное. Настроение торжественное, почти благоговейное.
Радость большая, светлая, всеобщая.
21 марта 1917 г.
Все окончательно выбиты из колеи. Работать систематически, спокойно решительно нет возможности. Всюду собрания, советы, организация разрозненных сил. Все спешно сплачивается: одни сознательно, видя в этом единственную опору еще неотвердевшему новому строю; другие инстинктивно увлеченные самим процессом организации, находя радость в самой близости, разрешая и утоляя ненасытную, никогда не умирающую жажду соединения. Объединяются рабочие, объединяются крестьяне, ученики, педагоги, интеллигенция, фабриканты, служащие, торговцы… Всех увлекла мечта о нравственности или широкой выгоде организованности. У каждого проявилась какая-то заботливость, каждый куда-нибудь торопится, что-нибудь замышляет, советует, опровергает. Жизнь забила ключом. Только старушки окончательно перетрусили и все спрашивают, — вернется ли батюшка-царь. В отдельных местах фабрикуется погромная литература, держатся еще приспешники разбитого режима, пытаются что-то сделать. Но все напрасно. Вспоминается Некрасов, говоривший о русском народе, что он:
«вынесет все и свободную,ясную грудью дорогу проложит себе»…
Вот и проложил… Только жаль, что ты, заступник народный, не увидел, не дожил до этой прекрасной поры…
22 марта 1917 г.
Открыла работу Культурно-просветительная комиссия при Революционном комитете.
В состав комиссии вошли представители всех культпросветов местных обществ. С вечерних курсов был делегирован я. Задачей комиссии являлось: 1) устройство бесед и лекций с рабочими и крестьянами; 2) реорганизация местных библиотек; 3) устройство книжного склада, вечерних классов для взрослых и народного университета.
Поступило предложение использовать казацких лошадей для поездок по волостям. Распутица, конечно, сильно вредит, но возможно сообщение верховое.
В виду поступающих отовсюду просьб о высылке лекторов, комиссия сорганизовала кружок пропагандистов и лекторов.
Средства были даны Революционным комитетом.
Через два дня, 25-го, устраиваем пять бесед на тему: «Учредительное собрание и подготовка к нему». На страстной и пасхальной неделе для этой же цели будут использованы учебные заведения. Объединившиеся ученики средних школ предлагают свою работу в качестве пропагандистов. Если будет ощущаться недостаток в лекторах — возможно, что они будут использованы.
23 марта 1917 г.
Состоялось собрание правления клуба «Рабочий». В первую очередь были назначены выборы членов президиума. Затем обсуждались вопросы: о здании, об изыскании средств, о ближайших практических шагах, о библиотеке и проч.
Присутствовали, конечно, не только члены правления. Подавляющее большинство собравшихся — рабочие. Страсть к организации охватила всех и вся. Получается даже некоторая неорганизованность от самой этой страсти к организации. Например, комиссия по внешкольному образованию, объединив под своим флагом представителей всех местных культурно-просветительных обществ — решила в ближайший день собрать общее собрание пропагандистов, не имея совершенно понятия о том, что в городе существует «Комиссия военно-технической помощи увечным воинам». Об этой комиссии никто до сих пор ничего не слыхал, и вдруг появляется в местной газете приглашение всех пропагандистов на общее собрание от имени этой комиссии. Цель, конечно, прекрасная, но создается какое-то распыление, разнобой в одном и том же деле. В результате рабочие и крестьяне совершенно недоумевают — куда им обратиться за лектором, кого попросить. Нет координирования. Все стараются устроить что-нибудь «свое», и потому организация превращается в дезорганизацию.
24 марта 1917 г.
Меня изумляет и раздражает масса ненужных слов, которые извергают подчас очень умные и заслуженные работники. У революции есть одно больное место: она страшно приучает болтать; родит, как кролик, всевозможных пропагандистов, защитников, толкователей. С кафедры эти ораторы умудряются иногда толковать по часу и по два без перерыва. Говорят без умолку, никем не останавливаемые, никого не опровергающие, никому не отвечающие. С первого раза вам может показаться, что это все люди широко-осведомленные, «знающие», убежденные. Но попробуйте вы с ними потолковать в частной беседе, когда вы имеете возможность обрывать на половине их пышную речь и потребовать разъяснений и доказательств, попробуйте отобрать у них «точные сведения», попробуйте проникнуться духом убежденности и веры в дело, попросите фактов, — и вы поразитесь их скудостью, возмутитесь их доверчивостью, оскорбитесь их снисходительностью и спросите себя:
«И как только хватает у человека смелости учить других, — учить, когда сам ровнехонько ничего не знает, многого не понимает, а главное, — ничто и никого искренно не любит и не уважает?»
25 марта 1917 г.
Сегодня в разных местах состоялись беседы на тему: «Учредительное собрание и подготовка к нему». Одну из бесед вел я. Надо сознаться, что предприятие было слишком смелое и рискованное. Проговорить почти два часа на совершенно новую, мало продуманную и мало знакомую тему — это такого сорта явление, которое может быть вызвано только крайнею нуждой. Оно так и получается. Знакомить население со смыслом совершающихся событий — дело необходимое. Но крупных сил, осведомленных, подготовленных лекторов нет, а потому приходится выступать нам, — неопытной молодежи. В сущности дело ужасно рискованное. Ведь каждую минуту можно ждать какого-либо ошеломляющего вопроса, могут попросить объяснения фактов… А кому же хочется всенародно оскандалиться! Но надо сознаться, что робости нет и следа. В общих чертах все, конечно, знакомо, а выпутаться от частного к общему — дело нетрудное, особенно если иметь известного рода храбрость, апломб и настойчивость. Потому я и берусь за любой вопрос. Получается иногда так, что перед самой лекцией только-только успеешь прочитать какую-нибудь брошюрку и трактуешь ее как свое давнее убеждение. Что ему книжка последняя скажет, то ему на сердце сверху и ляжет.
Вспоминаются эти позорящие слова, за которые, бывало, презирал героя, к которому они относились. А теперь видишь, что в конечную минуту приходится и на брошюрке строить свою веру. А иногда и брошюрки-то порядочной не найдешь (новых здесь еще до сих пор не получили. Нужда страшная. Отовсюду вопль: дайте книгу. А книги нет). Довольствуешься зачастую какой-нибудь случайной заметкой и дальнейшее изложение идет уж как бог на душу положит. Самому мне казалось, что лекция проходит непоследовательно, неинтересно, но после лекции меня окружили и просили устроить поскорее еще, «а то ведь мы ничего не знаем». Это последнее только и успокаивает. В самом деле, — ведь мы-то хоть что-нибудь да знаем, а широкие рабочие массы, — они решительно ничего не знают. Им азбуку политическую приходится объяснять. Вот почему мы смелы и решительны, а притом и правы.
26 марта 1917 г.
Почетное звание «общественного работника» удесетеряет силы, безмерно увеличивает жажду настоящей, положительной работы, обязывает быть в высшей степени осторожным, рассудительным и строгим, приучает к сознательности, личному самосуду и личной самооценке. До сих пор я как-то не верил в свои силы, не представлял себя на общественном поприще, сомневался, колебался, не допускал возможности выработать в себе что-либо путное и твердое. Волна революции выбросила меня из болота, заставила призадуматься, и после раздумья, после кратких — последних уже — колебаний и сомнений расправились крылья, бог знает откуда появились свежие силы. И вдруг пришло то самое, чего напрасно ждал так долго: пришла бодрость и неугомонная жажда работы. В революционной борьбе вырабатываются принципы, закаляется воля, создается система действий.
