Дмитрий Фурманов - Том 5. Путь к большевизму
Общество это какое-то странное, безличное, без определенной платформы, без определенного плана работы. Тут, кажется, толку ждать не приходится. Совет рабочих и солдатских депутатов в ближайшем будущем также не намечает никакой работы в массах. Некому за нее взяться: лучшие работники Совета попали в Революционный комитет и, таким образом, выполняют лишь функции связующего звена.
Совет занят большой, внутренней работой по организации. Сам он сбился с пути, не имеет хороших руководителей и пока является корпорацией также довольно бесплодной. Зачем-то допущены представители средне-учебных заведений. Совет теряет физиономию ярко выраженной классовой организации и сбивается на винегрет.
Революционный комитет пока совершенно не имеет времени заниматься какой бы то ни было пропагандистской работой: он завален повседневной работой по городскому самоуправлению, продовольственному вопросу, милицией и проч. и проч.
Таким образом, совершенно некому взяться за дело оповещения и ознакомления широких масс рабочего и крестьянского люда со смыслом происходящего.
14 марта 1917 г.
Сегодня отдан в редакцию местных «Известий Революционного комитета» призыв к гражданам о пожертвовании книг в нарождающийся рабочий клуб. На собрании Комиссии по устройству рабочего клуба, состоявшемся 12-го марта, был выработан устав и назначен день Учредительного собрания.
Подыскано уже и здание, так что в случае успеха призыва в ближайшие дни клуб сможет расправить свои багряные крылья. Мысль о создании клуба родилась как-то случайно; потом слово за слово, один другому — и на собрании слушателей наших курсов 10-го марта вопрос о клубе был поставлен на повестку дня. Теперь уже никто не сомневается, что скоро у нас будет «Рабочий» — так назвали это новое дитя революции. Все ждут его с нетерпением, с открытой радостью: — кто не понимает, тот чувствует, что там готовится для него что-то простое, необходимое и потому — решительно прекрасное.
15 марта 1917 г.
Создается Техническое общество.
В состав членов правления вошли химики, механики, местные фабриканты… Думают открыть в ближайшем будущем не то курсы, не то школу. На ряду со специально-техническим образованием будут проходиться и общеобразовательные предметы. За советом и справками обращаются на наши курсы. Первоначально они даже думали взять наши курсы в свое ведение, расширить их, платить нам, преподавателям, из своих средств, а слушателей освободить совершенно от платы.
Но им было заявлено, что московские студенты курсы не отдадут, от материальной же поддержки не откажутся. И решено было дать материальную поддержку — 500 р. ежемесячно (это было решено на следующий день, во втором заседании).
При обществе устраиваются свои классы, а преподавателей пригласят путем публикации, объявив о вознаграждении (3 р. за час занятий по предметам общеобразовательным).
Остается фикция платы для слушателей (2 р. за полгода), чтобы дать возможность чувствовать себя «хозяевами», «учиться за свои» и просто прекратить возможность попасть туда лицам случайным.
16 марта 1917 г.
Приходится все начинать с азбуки. В водовороте новых слов тонут понятия, благие начинания, искреннее устремление немногих работников начать настоящее, упорное, но малоприметное созидание. На беседах задаются вопросы вроде того, что: кто такой президент, что такое буржуазия. В ходу выражения «капиталистический, буржуазный строй», «член пропагандистского коллектива», «утопические социальные теории».
Сидит мужичок, слушает и думает про себя: «Ну, дурак же я дурак, ничего-то я не понимаю…» А разъяренный оратор хлещет его Энгельсом, Марксом, Лассалем, Каутским, Бебелем и проч. и проч.
Кончится речь. Мужичок обтирает холодный пот и растерянно смотрит по сторонам, ища объяснения, помощи, прибежища. Но видит со всех сторон такие же растерянные, скорбные взоры, — видит и скорбит еще больше. Зато уж крепко он отомстит, когда начнут кричать: «долой самодержавие», «да здравствует свобода», и проч. Тут ему все понятно, — конечно, по-своему. Тут лафа, одно удовольствие.
17 марта 1917 г.
Есть слух, что в 30 верстах в Шуе вырезана целая семья. Идут толки. Выражается недовольство милиционерами.
Впрочем, кажется, к преступлению причастны бывшие полицейские, и потому страшный факт признают своеобразной провокацией.
У местных полицейских, говорят, была сходка где-то в лесу. Что обсуждали, на чем порешили и действительно ли сходка была — никто не знает. Слухи о еврейском засильи и о необходимости погрома исчезли. Одно время стращали предстоящим всебанковским крахом; потом — низвержением христианского вероучения, на место которого восставшие, якобы, хотят поставить «каждый своего бога»; были толки о близком голоде, о крупных военных неудачах. А на фронте появились германские воззвания, где советуют образумиться русскому человеку, потому что вся, дескать, эта революция — дело жадных англичан, что они хотят оттянуть у нас земли, потому и свергли Николая, якобы прозревавшего их лживую политику.
И много, много пасынков родила благородная революция— пасынков и глупых, и смешных, и возмутительных.
18 марта 1917 г.
В музее Д. Г. Бурылина состоялась лекция А. С. Д. об Учредительном собрании. Не буду говорить о впечатлении, о достоинствах и недостатках самой техники. Лектор — здесь нечто второстепенное, но сознаться нужно, — выражение мыслей, изложение пунктов и разбор их, комбинирование и подытоживание — все это было сравнительно хорошо.
Были отдельные слова — непонятные, новые, — которые лектор проходил мимо, — в этом его упущение. Впечатление ослабевало и от той монотонности и словораздельности речи, которые так часто встречаются у начинающих популяризаторов.
Говорить понятно — это ведь совсем не значит говорить отдельно каждое слово и делать после него паузу.
Здесь даже обрывается мысль слушателя самой этой тягучестью; он не может представить общего, потому что помнит только пару-другую смежных слов. Об эстетических последствиях такого способа и говорить уж нечего: зевота, переглядывание, покашливание, кивание головами, а иногда и легкая прогулка.
Все поглощены лекциями и собеседованиями. Приходилось наблюдать такие картины: кончается лекция, рабочие выходят и толпятся у выхода: «Куда бы еще? Нигде не читают?» «Нет». Притихают на минуту. Но расходиться и не думают: на улице завязывается горячий спор, идет спешное, увлекательное обсуждение злободневных, мировых вопросов. Замечается огромная жажда к знанию и вместе с тем очень малая осведомленность, незначительная компетентность. В ближайшем будущем организуется кружок пропагандистов вокруг уже имеющегося ядра лекторов. До сих пор удалось устроить девять лекций: из них семь на тему «Смысл совершающихся событий» и две — «Учредительное собрание и подготовка к нему». Первые лекции прошли при смешанном составе публики, потому что были широко афишированы. Теперь поступаем иначе: билеты распространяем только среди рабочих, на фабриках, через своих слушателей. С этой аудиторией беседовать куда интереснее — вопросы задаются по существу и не получается болтовни о френологии, антропологии, Шопенгауэре, Ницше и проч., на что так падка интеллигентская публика.
19 марта 1917 г.
Сегодня я вел беседу о текущих событиях в кругу рабочих Воробьева и Глинищева. Правда, собралось немного — большинство «набивало погреба», но впечатление осталось хорошее, — у меня от их внимательности, а у них — от животрепещущих вопросов, которые излагались возможно просто и толково.
Очень и очень просили повторить на ближайших днях…
Вечером собрались у товарища — слушателя курсов. Всего было пятнадцать человек.
Разбирали программы партий эсдеков и эсеров. Разбирали подробно, одну в связи с другою. Прения были весьма оживленны. В обсуждении, впрочем, принимали участие пять — шесть человек, остальные задавали только отдельные вопросы. Я формально не причисляю себя ни к одной партии, но перевес симпатий, кажется, на стороне эсдеков. Смущает только их основное положение о сосредоточении крупной промышленности в руках отдельных, крупнейших единиц. Здесь что-то слишком теоретическое, мертвое и гадательное. Всех деталей программы партии я еще, правда, не уяснил и потому нигде себя не фиксирую.
Вполне осведомленным по данному вопросу и убежденным эсдеком из нас был один лишь В. Я.
20 марта 1917 г.
Вчера, 19-го, было учредительное собрание клуба «Рабочий». Оглашен был устав, произведены выборы членов правления, ревизионной комиссии, кандидатов… Неоднократно обращались с призывом жертвовать книги. К сегодняшнему утру уже было получено четыре письма с приглашением притти за книгами. В ближайшие дни будет обставлено здание и, надо надеяться, — через неделю-другую клуб откроется. В первый день записалось не более ста членов, многие пришли без копейки и обещали записаться при первой же возможности. На собрании присутствовало более шестисот человек — исключительно рабочих. Факт отрадный и знаменательный. Вот где раскрывается воочию, что тьма наша и невежество были созданы силою, а не естественно вытекали из косной природы русского человека. Отношение сердечное, внимательное. Настроение торжественное, почти благоговейное.
